нескрываемым осуждением и даже с какой-то брезгливостью она произнесла.
— Какие вы все детдомовские…
И окинула её насмешливым оценивающим взглядом. Перед ней сидела взъерошенная, багровая от негодования наглая девчонка. В дешёвеньких джинсах, разорванных по моде на коленях, в сверхкоротком топике, почти полностью обнажавшем впалый живот, и с высушенными перекисью бесцветными волосами. Абсолютно беспомощная девчонка, которая целиком зависела от её воли.
Марина переспросила неожиданно дерзко.
— Какие же мы, детдомовские?
— Настырные. Без комплексов. Все вам что-то должны, что-то обязаны… Квартиры вам подавай. Приучили вас в детдоме — на всё готовенькое.
Марина вспыхнула. Вскочила со старого скрипучего стула, единственного в этом кабинете, если не считать такого же полуразвалившегося кресла, на котором, однако, ответственная дама восседала важно, словно на троне. Со злостью рванула с пола новый разлапистый рюкзак и накинула его лямки на плечи.
— Значит, юрист, который встречался с нами — выпускниками детдома, врал и Вы не обязаны предоставить мне жильё? — В её голосе прозвучали угрожающие нотки. — Ну что же… Так и запишем! Будьте любезны, изобразите свой отказ на моём заявлении! — Она выхватила из кармана и со всего размаху шлёпнула на стол измятый листок бумаги, на котором было что-то написано крупным школьным почерком. — А я эту бумажку председателю муниципалитета отнесу. У него как раз приём в понедельник. Устраивает?
— Не хами, моя дорогая!
Нервы у Марины сдали, и голос её дрогнул.
— Это не я хамлю, а Вы!
— Ты мне ещё заплачь здесь!
— Чего? Да я, если хотите знать, никогда не плачу.
— Да ну!
— Я с шести лет в детдоме, и никто никогда моих слёз не видел.
— Ишь ты… — Хозяйка кабинета чуть приподняла веки и с любопытством взглянула на девушку. — Сядь! И не прыгай с места, пока разговор не закончен. Да оставь ты свой рюкзак, наконец!
Марина села.
Ответственная дама раскрыла какой-то журнал, перевернула пару страниц.
— Как твоя фамилия, напомни.
— Найдёнова.
— Так… Найденова. Слушай, а Николай Найдёнов тоже ведь выпускник вашего детдома? Так этот Найдёнов не твой брат случайно?
— Все люди — братья, — не удержалась Марина.
— Ты мне мозги не пудри! Так брат или нет? Чего я каждому из вас отдельное жильё ищу, если вас вместе поселить можно?
Марина испугалась.
— У нас в детдоме все Найдёновы, ну, кто без документов был найден. Больше половины воспитанников.
— Ладно. Поняла. Вот тебе очередная смотровая. Последняя. Про квартиру — забудь навеки. Комнату бы тебе найти какую-никакую. Ты не одна, вас десять человек выпускников детдома, всех надо куда-то поселить. У нас — не Москва, жилья свободного в городе кот наплакал. А тебе и то не так, и то не этак.
— Так чё Вы мне давали? Первая комната вообще в полуподвале, пол проваливается, со стен капает, а вторая — прямо под крышей на чердаке, небо просвечивает.
— Не сочиняй. Не чердак это, а мансарда. Если хочешь знать, там известный художник много лет мастерскую держал, не жаловался. Бери бумажку-то. Здесь адрес. Двухкомнатная квартира хорошая, на третьем этаже. И комната твоя двенадцать метров, светлая. Но заранее предупреждаю — соседи у тебя будут те ещё… Потому сразу тебе и не предлагала.
— Это что значит — «те ещё»?
— Да вот то и значит. Двое ваших уже отказались. Да что я тебе буду рассказывать, сама увидишь. Но учти — у меня больше ничего нет. Хоть в суд подавай. Мне ещё твоего названного братца устраивать надо.
Марина снова натянула лямки рюкзака на плечи и направилась к двери, но хозяйка кабинета вдруг спросила.
— Слушай, Найдёнова… Ты вот всё со смотровыми бегаешь… А ночуешь-то ты где?
— Мне Ольга Сергеевна, наша директор, разрешила в её кабинете ночевать. — Ответила Марина, удивившись про себя этому вопросу. — Втихаря, чтобы никто не видел. Я поздно приходила, меня ночная нянечка впускала. Но Ольга Сергеевна в понедельник в отпуск уходит, так что теперь и не знаю…
В узких глазах начальницы впервые мелькнуло что-то человеческое.
— А Николай Найденов где ночует?
Марина вздохнула.
— Теперь не знаю. Его мальчишки ночью к себе в спальню впускали, на полу у них спал. Да потом сторож увидел, такой скандал был. Теперь где — не знаю. Может быть, в ночлежке, если там место есть.
— А вещи? Где ваши вещи?
Марина усмехнулась. Кивнула на рюкзак.
— Мои-то все здесь. А у Кольки из всех вещей — одна зубная щётка в кармане.
— Ладно, ступай. Завтра выходной. А в понедельник приём у меня с утра. Придёшь, скажешь, что решила. Если комната устроит, там и ночевать оставайся. С ремонтом тебе обслуживающая компания должна помочь, я позвоню, распоряжусь.
Марина, несколько озадаченная такой метаморфозой в настроении начальницы, протиснулась с рюкзаком через узкую дверь и, спохватившись, уже в коридоре произнесла.
— Спасибо…
Ответили ей или нет — она уже не слышала. Выскочив на улицу, она почти побежала по нужному адресу.
Он спокойно шёл домой обычным своим маршрутом, по знакомым улицам и через изученные дворы со своими тёмными закоулками и скверами, с обновлёнными недавно детскими площадками
— Батюшка, благословите!
Ещё не старая женщина преградила ему дорогу. Он давно знал эту прихожанку, где бы она ни встретила священника, везде подходила за благословением. Иногда отцу Михаилу казалось, что она также резво подскочила бы к нему за благословением и в продуктовом магазине.
— Я сегодня на литургии была, отец Михаил. — Лицо прихожанки излучало благоговение. — Мне так Ваша проповедь понравилась! Вы так проникновенно говорили, я даже прослезилась…
— «Хвалу и клевету приемли равнодушно»… — Привычно вздохнул про себя отец Михаил.
Вот этой женщине его проповедь понравилась, а кому-то другому совсем нет. Он прослужил немало лет, и каких только мнений о своих сослуживцах за эти годы ни слышал. Если батюшка начинает службу точно в назначенное время — зануда. Если с опозданием — не уважает верующих. Если проповедь длинная — болтун. Если короткая — не умеет говорить. Священник — не икона. Человек в храм приходит к Богу, а не к священнику.
Прихожанку он благословил, поблагодарил за добрые слова и решительно зашагал к своему дому.
Неожиданно отец Михаил вспомнил, какой сегодня день, и ему показалось, что он даже покраснел. Сегодня исполнилось восемнадцать лет, как повенчались они с матушкой Натальей. Венчались, понимая, что это на всю жизнь. Нынешние молодые женятся и даже венчаются, а про себя, он уверен, всегда оставляют в душе лазейку: ну, не получится, значит разбежимся… Зачем на всю жизнь загадывать, она вон какая большая. А священник женится один раз. Конечно, в первые годы тоже
