комоде зеркало есть и расчёска лежит. Сейчас ужинать будем. Я пока духовку включу, разогрею жаркое. Полдня возилась…
Матушка ушла. Слышно было, как отец Михаил плескался в ванной. Марина быстро переоделась: стащила тесные джинсы, и надела нарядную летнюю юбку, длинную, с кружевами по подолу. Подходящей блузки в её гардеробе не было, пришлось натянуть тонкую футболку с какой-то длинной английской надписью на груди. Теперь она чувствовала себя значительно удобнее и успокоилась.
Про себя удивилась — надо же! Ни одного вопроса — зачем пришла, откуда взялась? Видимо, неожиданные, незваные гости были в этом доме обычным делом.
В столовую вошёл отец Михаил, в светлом домашнем подряснике, такой необычный отец многодетного семейства, улыбнулся Марине. Сел на диван рядом с ней. Матушка вернулась с большой гладкой стеклянной вазой, поставив в неё гладиолусы, пояснила Марине, благодарно улыбнувшись мужу.
— Слава Богу, не забыл в хлопотах-то… У нас сегодня день венчания, восемнадцать лет прошло.
— Тяжело, наверно, с детьми? — Понимающе покачала головой Марина.
— Конечно. Тяжело. — Просто ответила матушка. — Особенно в первые годы было трудно. Дети маленькие, бытовых проблем — куча, мы ведь долго в съёмной квартире жили. Муж служит, а я всё время одна. Наши дети видят своего папу реже, чем прихожане храма своего настоятеля. Теперь старшие дочки подросли, слава Богу, помощницами стали. Мне сейчас намного легче. Вот и в детском доме успеваю драматическую студию вести.
Матушка поправила тяжёлую русую косу, уложенную вокруг головы, привычным движением проверила все ли шпильки на месте, и села напротив, положив на колени руки с коротко остриженными ногтями.
— Ну, вот. Пока ужин разогревается, поведай-ка нам свою историю. — Отец Михаил повернулся к Марине и приготовился слушать.
— Чё говорить-то… — Только и вздохнула она. — И рассказывать-то нечего. С третьей смотровой пришла и опять…
— Пролёт фанеры над Парижем? — Улыбнулся отец Михаил.
Марина не обиделась.
— Вот именно. То чердак, то подвал, а вот теперь в компанию алкоголиков определили…
— Ей дали смотровую на комнату в квартире Валентины. — Пояснил отец Михаил жене.
— Я с этой Валентиной в одном классе училась, — вздохнула матушка. — А потом вот Бог сподобил в одном доме поселиться. Такая отличная девчонка была — загляденье! Добрая, услужливая. Её все любили. А вот вышла замуж за этого алкоголика, он её и сломал. Жаль её очень, так жаль…
— У тебя завтра как со временем? — спросил отец Михаил, обращаясь к жене
— А что ты хотел?
— Я думаю, мы вот что сделаем… Завтра после литургии я должен пойти причастить Елену Ивановну. Думаю, Марину с собой взять. Сможешь с нами?
— Смогу, конечно. — Наташе не надо было ничего объяснять. Она понимала всё сразу без лишних слов. — Мы вместе с ней и на литургию пойдём… Согласна?
Марина растерянно пожала плечами.
— Если нужно…
Отец Михаил улыбнулся.
— Нужно, конечно. Это всем нужно. Ты в последний раз когда причащалась?
— Да я не помню… — Пожала плечами Марина. — Вроде бы ещё перед экзаменами.
— Вот видишь. Жизнь у тебя совсем новая началась, проблем много, а ты в храм не ходишь, помощи не просишь. У кого тебе ещё помощи просить, как не у Господа нашего Иисуса Христа? Вот помолишься, причастишься и пойдём к Елене Ивановне.
И пояснил.
— Есть у нас одна прихожанка, ей за девяносто лет уже. Одинокая, как перст. Живёт в том большом доме, что напротив храма, в двухкомнатной квартире. Человек не слишком приветливый, можно сказать, тяжёлый. И по возрасту, и по характеру. Из дому по немощи своей давно не выходит, я как духовник, её на дому и соборую, и причащаю. Прихожанки часто навещают. Наталья Владимировна с нашей старшей дочерью Ксенией к ней захаживает, помогает по дому. Социальных работников Елена Ивановна всех разогнала, да и на помощниц из нашего прихода фыркает, угодить ей трудно. Но нуждается в постоянной помощи, оставаться одна никак не может. Коли найдёшь к ней подход, пообещаешь всю домашнюю работу выполнять, ухаживать за ней, может, и согласится тебя приютить. Но придётся терпеть все её капризы и причуды, сразу предупреждаю, тебе нелегко придётся.
— Я мало, что умею… В детском доме нас домашним делами не слишком загружали.
— Научишься. Было бы желание. А самое главное — терпение, терпение, терпение… Это, милая девушка, одна из самых основных христианских добродетелей. Елена Ивановна, между прочим, бывшая балерина. И очень хорошая балерина. Во время войны была в ногу ранена, больше танцевать не смогла. Но не сдалась. Выучилась на библиотекаря. Долго заведующей нашей городской библиотекой была. Я ещё мальчишкой у неё книжки брал. Судьба у неё — не позавидуешь. Но если поладите, у неё многому научиться можно. Не только на кухне управляться.
— А если она не захочет меня принять?
— А мы постараемся её убедить, — улыбнулась матушка.
— Я ведь не ваша прихожанка…
— Это не имеет значения. А ты вообще-то крещённая?
— Наверно…
— Почему «наверно»?
— Меня нашли с крестиком на шее.
Тонкая футболка скрывала маленький серебряный крестик на новой блестящей цепочке.
— Вот с ним. — Она показала его священнику. — Вы ведь это знаете: у нас в детдоме всех найдёнышей крестят. А меня не крестили. Из-за крестика. Цепочка несколько раз рвалась, потом я её вообще потеряла, но крестик был всегда при мне. А эту цепочку наша заведующая Ольга Сергеевна мне на выпуск подарила.
— Сколько тебе лет было, когда тебя нашли?
— Лет пять-шесть, наверно.
— Ну, это уже возраст… Ты кое-что могла о себе рассказать.
— Не-а. Меня в какой-то далёкой стране, в Таиланде, кажется, на берегу океана нашли. После цунами. Говорили, волны меня вынесли вместе с какой-то хижиной. Я за её дверь зацепилась. Пальцы так судорогой свело, что еле разжали. Я тогда с перепугу дар речи потеряла, только мычала, ни имени, ни фамилии… Как уж местные поняли, что я русская — не знаю. В Россию отправили через консульство. Это мне Ольга Сергеевна недавно рассказала. Перед выпускным вечером. Она запросы несколько раз посылала по разным инстанциям. Никого не нашли. Утонули, наверно, мои родители. А я ещё несколько лет нормально не разговаривала. Меня даже хотели в специнтернат направить. Потом постепенно всё выровнялось. Я ведь даже своего настоящего имени не знаю. Мариной меня в детдоме назвали, потому что на берегу моря нашли.
.
Марине постелили в девичьей детской. От матушки Натальи веяло таким покоем, уверенностью и добродушием, что и Марине рядом с ней стало как-то покойно и тепло. Это был первый семейный дом, в котором она оказалась после долгой детдомовской жизни и последних скитаний. Дом, где её приютили,
