Впрочем, положа руку на сердце, нельзя было не признать, что периодически тем же самым, только с обратным распределением ролей, грешила и имперская пропаганда...
"Итак, я намерен поведать миру правду об Эдварде Дитле - в том числе ту правду, которую сейчас не знает уже никто из живущих. Увы, сейчас некому ни подтвердить, ни опровергнуть мои показания на этом суде истории. Я могу лишь ручаться своим словом солдата в том, что я говорю правду, насколько она мне известна. В мою пользу говорит то, что я сам был свидетелем и участником описываемых событий.
Официальная биография первого Райхспрезидента хорошо известна в Германии и в Райхсрауме. Для читателя, незнакомого с дойчскими учебниками истории, всё же напомню самое главное.
Дитль родился в 1890-м году в Баварии. Во время Первой Германской войны был командующим ротой, и хорошо зарекомендовал себя в этом качестве. С 1920 года состоял в Национал-социалистической партии Германии, будучи, таким образом, ветераном партии. В том же году он вернулся на военную службу, где и преуспел. С 1935 года он становится командиром 99-го горно-стрелкового полка, историю и боевой путь которого теперь известен каждому дойчскому школьнику. Опять же, как известно каждому дойчу, первым в истории Германии он стал кавалером нового ордена - Рыцарского Креста с дубовыми листьями. Уже в чине генерал-оберста он удостоился особой чести - стал первым дойчем, награждённым Нарвикским щитом, учреждённым в честь захвата и обороны норвежского Нарвика. Именно в честь Дитля на этом нарукавном знаке изображён цветок эдельвайса, символ горных егерей, которыми он командовал. 21 марта 1941 г. эту награду ему вручил лично Хитлер. Полагаю, впоследствии Дитль вспоминал эту сцену со смешанными чувствами.
В 1941 году Эдвард Дитль был назначен командиром горно-стрелкового корпуса. Примерно тогда же появились явственные признаки своего рода культа Дитля: официальная пропаганда принялась восторженно описывать его военные подвиги. Дитль охотно принял на себя роль "идеального дойчского солдата" и позировал перед фотографами. Не буду рассуждать о том, насколько такое поведение украшает дойчского воина: в конце концов, существуют определённые пропагандистские цели, ради которых следует временно отложить присущую дойчам сдержанность, столь противоположную западному стремлению к известности, глянцевым фотографиям и славе так называмой "звезды". Увы, внимание и восхищение публики подобно лести - оно развращает душу. Впоследствии Дитль удовлетворил своё тщеславие вполне: на протяжении всей оставшейся жизни его портрет висел в каждом дойчском доме".
Власов перешёл на следующую страницу.
"Но вернёмся к фактам - или к тому, что сейчас принято считать фактами. Согласно официальной версии, после Сентябрьских убийств Дитль совершает перелёт в Берлин, где и принимает полномочия Председателя Комиссии по расследованию преступлений против Райха. Несколько позже - в этом вопросе дойчские источники, обычно весьма подробные, почему-то (я ещё скажу, почему) начинают пестреть белыми пятнами и следами умолчаний - он принимает на себя также дополнительную ношу временно исполняющего обязанности райхсканцлера. Специалисты, знакомые с архивами, утверждают, что это назначение произошло с многочисленными нарушениями процедуры. Фактически же это назначение было проведено под сильнейшим давлением, что нехотя признают даже записные апологеты режима.
14 марта 1942 года Дитль становится райсхканцлером. К тому моменту он начинает создавать свои структуры, неподконтрольные триумвирату. Дойчские историки из числа самых объективных сквозь зубы признают, что известную помощь в этом ему оказывал Гёринг, фактически отстранённый от власти, но всё ещё остававшийся влиятельной фигурой".
Власов перелистнул страницу, окинул взглядом следующую и стал читать с последнего абзаца:
"Длительная борьба с триумвиратом за власть не могла не сказаться на качестве руководства страной, и в первую очередь в военной области. Война забуксовала, превратившись из стремительной и победоносной в изматывающе-обременительную. Хитлер был лишён истинного военного гения, но хотя бы обладал отчаянным авантюризмом, позволявшим ему совершать невозможное; Дитль же не имел и этого. В конце концов он принял решение пожертвовать своей страной и её интересами, но не своей властью.
8 августа 1945 года Дитль лично подписал четырёхсторонний Женевский договор..."
На следующей странице было продолжение:
"...который положил конец законным притязаниям Германии на окончательную победу и доминирование в мире. Этот капитулянтский по своей сути документ дойчская пропаганда до сих пор восхваляет как величайшую победу. Я ещё не раз вернусь к этому позорному и нелепому договору. Пока же только скажу, что, как дойчский воин, неоднократно рисковавший жизнью во имя Германии, я считаю этот договор оскорблением своей воинской чести, как потомок германцев и член Тевтонского Ордена - величайшим предательством деяний предков, а как политический мыслитель - постыдной ошибкой, все последствия которой..."
"Тоже мне, политический мыслитель", - зло подумал Власов. "Интересно, что он скажет про атомную бомбу?"
"...станут ясны лишь отдалённым потомкам.
Не скрою, моя позиция может быть не понята дойчами, воспитанными на продитлевской пропаганде. Мирный договор и отказ от множества территориальных приобретений Германии подаётся как необходимая жертва или военная хитрость, позволившая избежать ядерной войны в Европе - в условиях, когда у Германии не было атомного оружия. Никому не приходит в голову, что преступная задержка с созданием атомной бомбы целиком и полностью лежит на совести германского руководства, то есть прежде всего Дитля. Именно он, и никто другой, виновен в том, что дойчи не подчинили себе атомную энергию первыми. Достаточно снять шоры с глаз, чтобы понять: следовало бросить все усилия и все средства на ядерный проект. Можно было похитить ядерные секреты у врага. Наконец, в самом крайнем случае можно было рискнуть и продолжать войну: вряд ли наши враги в ту пору обладали достаточным количеством ядерных зарядов, чтобы сокрушить сердце Германии. Нет ничего невозможного, если напрячь волю. И, добавлю, нет ничего возможного, если воля отсутствует - или, хуже того, склоняется к компромиссу, к спокойствию любой ценой".
Власов достал влажную салфетку и вытер лоб: в комнате было жарко. Рассуждения князя были ему знакомы: будучи школьником, он сам задавал такие вопросы - себе и взрослым, за что не раз и не два получал нагоняй от учителя истории. Впоследствии, когда он сам вдосталь поварился в закулисных делах, он только удивлялся, каким образом Дитлю - в его-то отчаянном положении - удалось не только сохранить власть (и, следовательно, страну), но выиграть войну на Востоке и удержать Западный фронт. Князю, однако, было удобнее занять радикальную позицию, отличающуюся от известных рассуждений дедушек из Национал-Патриотического Фронта разве что отсутствием прохитлеровской риторики. Что напишет князь по поводу Обновления?
Это выяснилось через три абзаца, наполненных всё тем же недовольным бурчанием:
"Я не буду подробно анализировать прочие действия Дитля - а именно, искусственное создание поста Райхспрезидента и его узурпация в 1949 году, его бездарная экономическая политика, ввергшая Райх в послевоенный кризис, запоздалое и непомерно дорогое решение атомной проблемы, позорная Нобелевская премия мира, принятая Райхспрезидентом из рук западных плутократов. Присущая каждому честному дойчу лояльность до поры до времени заставляла меня терпеть и молчать, несмотря на всё то, что я знал об этом человеке.
Последней же каплей послужил так называемый Второй чрезвычайный съезд Партии и последовавшая за ним компания истребления подлинно германского духа, фарисейски именуемая "Обновлением". В конце книги я освещу подробнее это величайшее преступление против дойчских патриотических идеалов и национальных интересов. Пока скажу лишь одно: именно это побудило меня к тяжелейшему в моей жизни решению - я покинул пределы Отечества. Горький парадокс состоит в том, что я нашёл приют и помощь в стране, самое существование которой противоречило многим моим прежним взглядам. Обо всём этом - то есть о моём переезде в Россию и сопутствующих ему обстоятельствах - я буду говорить подробно в последней части книги".
Слово "помощь" Власова заинтересовало: старик то ли проговаривался, то ли прямо намекал на какое-то участие или интерес российских властей... Впрочем, решил Власов, сначала нужно просмотреть текст до конца.
Очередная страница начиналась словами:
"Но вернёмся к событиям 1941 года. Прежде всего, я намерен разоблачить помпезный, но ничего общего с истиной не имеющий миф о так называемом "перелёте Дитля", призванном затмить в умах другой перелёт. Я свидетельствую - по крайней мере за сутки до начала событий Эдвард Дитль уже находился в Берлине, чему я сам был свидетелем".
