Симэнь снял верхний халат и, оставшись в легком белом одеянии, разместился вместе с Айюэ на кровати.
– Вы, батюшка, сегодня у нас заночуете, да? – спросила Айюэ и положила ноги ему на колени.
– Нет, домой поеду, – отвечал Симэнь. – Во-первых, здесь Иньэр – неудобно, а кроме того, я лицо официальное, чиновное, а мы инспектора ждем. Как бы не нажить неприятностей. Уж я лучше как-нибудь к тебе днем загляну, ладно? Да, от души благодарю тебя за крендельки. Правда, целый день я тогда себе покою не находил. Ведь такие готовила только покойная Шестая. А после нее никто из домашних не умеет.
– Но их сделать большого труда не составляет, – заверила его Айюэ. – Надо только составные части правильно положить. Я тогда немного приготовила. Вам они, знаю, нравятся, вот я и велела Чжэн Чуню отнести. А орехи я сама нагрызла и у платка на досуге кисти выделала. Орехи, слыхала, Попрошайка Ин чуть не все съел.
– А чего ты хочешь от бесстыжего Попрошайки! – говорил Симэнь. – Не успел я оглянуться, как он сгреб пригоршней. Мне только попробовать удалось.
– Ишь какой он ловкий! – негодовала Айюэ. – Только я и мечтала его ублажать! Да! Я вам, батюшка, очень благодарна за сливы в мундире. Видели бы вы, как они понравились нашей матушке. Она как раз простудилась и всю ночь кашляла, нам покоя не давала. Но стоило ей взять в рот эту сливу, как сразу же появилась мокрота, и она успокоилась. Так что нам с сестрицей их немного перепало. Мамаша у нас вместе с банкой забрала, и мы, разумеется, не решились у нее спросить.
– Не огорчайся! – успокоил ее Симэнь. – Я вам завтра еще банку пришлю.
– А с Гуйцзе вы на этих днях виделись? – поинтересовалась Айюэ.
– Нет, с самых похорон ее не видел.
– А в пятую седмицу она что-нибудь вам прислала?
– Да, с Ли Мином.
– У меня к вам, батюшка, дело есть, – заговорила наконец певица. – Только если вы будете держать в тайне…
– Что такое? – спросил Симэнь.
Айюэ замялась.
– Нет, не скажу, а то сестры попрекать начнут, – после раздумья вымолвила Айюэ. – Скажут, за глаза сплетни распускаю. Неудобно.
Симэнь обнял ее.
– Ну скажи, в чем дело, – просил он. – Говори уж, болтушка, никому не передам.
Когда их разговор зашел довольно далеко, в спальню нежданно-негаданно ворвался Боцзюэ.
– Ну их хороши же вы, однако! – громко заговорил он. – Нас бросили, а сами любезничают.
– Ой! – воскликнула Айюэ. – До смерти напугал, настырный Попрошайка! Куда тебя занесло?!
– Уйди отсюда, пес дурной! – заругался Симэнь. – Что ж ты оставил и Куйсюаня, и Иньэр?
Однако Боцзюэ уселся рядом с ними на постель.
– Дай руку! – обратился он к Айюэ. – Только поцелую и уйду. Тогда милуйтесь себе сколько влезет.
С этими словами он вдруг схватил Айюэ за рукав, из которого показалась белоснежная, мягкая, как лебяжий жир, рука с серебряным браслетом. Рука эта казалась изваянной из прекрасного нефрита. На тонких точеных пальцах, напоминавших стрелки молодого лука, красовались золотые кольца.
– Дочка моя! – говорил восхищенный Боцзюэ. – Твои пальчики самим Небом предназначены для занятия, которому ты себя посвятила.
– Сгинь, проклятый! – заругалась Айюэ. – Я б тебе сказала.
Боцзюэ схватил Айюэ, поцеловал и пошел прочь.
– Вот Попрошайка проклятый! – закричала певица. – Грубиян несчастный! Врывается ни с того ни с сего, только людей пугает. Таохуа! – кликнула она служанку. – Погляди, ушел он или нет, и дверь запри.
Тут она стала рассказывать Симэню о Ли Гуйцзе и Ване Третьем с компанией.
– Видите ли, – говорила она, – Сунь Молчун, Рябой Чжу, Чжан Лоботряс, бездельники Юй Куань и Не Юэ, игроки в мяч Магометанин Бай и Шан Третий[1181] за компанию с Ваном Третьим целыми днями у Ли Гуйцзе пропадают. Барич Ван недавно бросил Ци Сян и сошелся с Цинь Юйчжи. В двух домах все состояние спустил. За тридцать лянов меховую шубу заложил, у матери пару золотых браслетов взял и все Гуйцзе отнес. На месяц ее откупил.
– Ах она, потаскуха! – негодовал Симэнь. – Я ж запретил ей с этим негодяем шиться, а она все за свое. А ведь как заверяла, клятвы давала. Голову мне, выходит, морочила?
– Не гневайтесь, батюшка! – успокаивала его Айюэ. – Я вам скажу, как Вана отвадить. Так проучите, за все отплатите.
Симэнь заключил ее в объятия. Обвив ее шею своими белыми шелковыми рукавами, он прижался к ее благоухающим ланитам. Она тем временем достала из жаровни немного ароматов и спрятала к себе в рукав.
– Я вас научу, батюшка, – продолжала она. – Только чтобы никто не знал, даже Попрошайка Ин. А то, чего доброго, слухи пойдут.
– Ну говори, дорогая! – шептал Симэнь. – Как проучить? Я ж не глупый, никому ни слова не скажу.
– Матери Вана Третьего, – начала Айюэ, – госпоже Линь, нет и сорока. А какие манеры! Подведет брови, подкрасит ресницы, нарядится… и собой красавица и умница. Ее сынок у певиц днюет и ночует, а она у себя дома поклонников принимает. Иногда, правда, выезжает – будто в женский монастырь помолиться, а на деле к своей сводне тетушке Вэнь. Все свидания через нее устраивает. Госпожа Линь в любовных делах слывет первой искусницей. Я вам, батюшка, говорю это потому, что свидеться с ней не так уж трудно. А другая зазноба – жена Вана Третьего. Этой только девятнадцать исполнилось. Племянница главнокомандующего Лу Хуана из Восточной столицы. Красавица писаная. Играет в двойную шестерку и шашки. Муженек у нее больше на стороне обретается, а она, как вдова, одна-одинешенька дома сидит и тоска ее снедает прямо смертельная. Руки на себя не раз накладывала – отхаживали. Словом, женщина на редкость. Если вам, батюшка, посчастливится сойтись с госпожой Линь, то вне сомнения и невестка вашей будет. Рассказ Айюэ возбудил в Симэне вожделение.
– Милая моя! – говорил он, обнимая Айюэ. – Откуда же ты знаешь все эти подробности, а?
Айюэ частенько звали в этот дом петь, но она об этом умолчала.
– Один мой знакомый как-то видался с госпожой Линь, – отвечала она уклончиво. – Тоже тетушка Вэнь сосватала.
– Так кто ж это? – заинтересовался Симэнь. – Уж не Чжан ли Второй, племянник богача Чжана с Большой улицы?
– Конопатый Чжан Маодэ, вы думаете? – переспросила Айюэ. – Ну и грубиян! Глаза сощурит, насильник. До смерти замучает. Пусть уж его девицы от Фаня принимают, да еще Дун Цзиньэр с ним путается.
– Тогда не знаю! – заключил Симэнь. – Ну кто же? Скажи!
– Так знайте, батюшка. Тот самый южанин, по воле которого я рассталась с девичеством. Он дважды в год наведывается сюда по торговым делам. Всего на день-другой к нам заглядывает, но больше на стороне гуляет. Любитель случайных связей.
По душе пришлось Симэню предложение красотки.
– Раз ты любишь меня, дорогая, – говорил он на радостях, – я готов платить тридцать лянов в месяц твоей мамаше. Только чтобы никого больше не принимала. А я, как выберу время, буду навещать тебя.
– Если вы хоть немного привязаны ко мне, зачем говорить о тридцати лянах? – заверяла его Айюэ. – Дадите мамаше несколько лянов и достаточно. А я была бы рада никого не принимать кроме вас, батюшка.
– Ну что ты! – возражал Симэнь. – Я непременно дам мамаше тридцать лянов.
Они легли и отдались утехам. На высокой постели лежал толстый тюфяк.
– Может, разденетесь, батюшка? – предложила она.
– Да нет, одежда не помешает. Может, заждались они там нас, а?[1182]
Он подложил подушку. Она разделась и легла на бок. На ней была красная рубашка из шаньсийского тонкого шелка и панталоны.
Симэнь взял в руки лотосы-ножки Айюэ и отстегнул ее голубые шелковые панталоны. Его копье поддерживала серебряная подпруга. Красавица нежно прильнула к нему.
Только поглядите:
Раскрылся цветок – обнажил сердцевину игриво,Колышется стан ее стройный, как гибкая ива.
Да,
Нежный цветок не терпитгрубого обращенья,Гнется он неустанноот знойного дуновенья.Гулко забилось сердце,страсти своей не пряча.Как оно неуемножаждет любви горячей!Цветок с мотыльком шептался,к себе его призывая,В утехах своих весеннихсытости полной не зная.
Душа красавицы все еще не насытилась, со страстью ничего нельзя было поделать, и она тихонько звала возлюбленного. Весенним вечером пришло наслажденье во дворец Вэйян.[1183] Но вот семя уже было готово испуститься. Симэнь Цин от усиленной работы задыхался, а раскрасневшаяся женщина непрерывно и нежно щебетала. Ее волосы, как черная туча, упали на подушки.
– Мой ненаглядный! – шептала она. – Не торопись, прошу тебя, милый!
Игра дождя и тучки, наконец, завершилась, и они привели себя в порядок. Симэнь обмыл в стоявшем у постели тазике руки и стал одеваться. Потом, взявшись за руки, они направились к пирующим.
