Иньэр, сидевшая рядом с Айсян, сюцай Вэнь и Боцзюэ тем временем бросали кости и играли на пальцах. Пир был в самом разгаре.
Когда появился Симэнь, все повставали, предлагая ему место.
– Хорош друг! – воскликнул Боцзюэ. – Бросил нас, а теперь выпить пришел? Ну держись!
– Да мы только поговорили, ничего особенного, – бросил Симэнь.
– Будет тебе оправдываться! – продолжал Боцзюэ. – Видал, как любезничали.
Боцзюэ наполнил большой кубок подогретым вином, и все стали пить за компанию с Симэнем. Четыре певицы начали петь.
– Паланкин подан, – объявил Симэню стоявший рядом Дайань.
Симэнь сделал знак слуге, и тот велел солдатам зажечь переносные фонари. Пирующие поняли, что Симэнь не намерен больше оставаться, и окружили его с чарками в руках.
– Спойте «Лишь красотка стыдливо…», – заказал он певцам.
– Хорошо! – отозвалась Хань Сяочоу и, взяв лютню, запела приятным голоском:
Лишь красотка стыдливоподмигнула едва,И по каменным плитамзаклубилась листва,И под ветром игриворастрепалась ботва,А под ряской заливав парном танце плотва.Я любовной молитвойв твоих снах колдовал,И письмом похотливолокоток целовал.
Иньэр поднесла чарку Симэню, Айсян угостила Боцзюэ, Айюэ ухаживала за сюцаем Вэнем. Осушили свои кубки и Ли Чжи с Хуаном Четвертым.
Снова полилась песня на тот же мотив:
А наперснице молвил:по купцу ли товар?Золотыми наполнилполукруг рукава,Чтоб к ущелью в межгорьебыл незаперт замок.Как студент я покорен,от любви изнемог.[1184]Ночь тиха на просторе,сторожа стражи бьют…Пусть же буря ускоритожиданье уюта.
Выпили, и Симэнь велел опять наполнил чарки. Айсян ухаживала за Симэнем, Иньэр – за сюцаем Вэнем, Айюэ – за Ин Боцзюэ. Чжэн Чунь подносил подносил фрукты и закуски.
Запели на тот же мотив:
Я в хоромах затворник,твой владыка и раб,Я дождем благотворнымТвои сны разыграл.Мы как фениксов пара,мы сестрица и брат,Тёплой влагой распарентвоих губ аромат.Рог жемчужной струёювсё вокруг оросил…С петушиной зарёюСна рассеялся дым.
Выпили и опять заказали вина. Айюэ поднесла теперь кубок Симэню, Иньэр —Боцзюэ, Айсян – сюцаю Вэню
Опять запели на тот же мотив:
Разметались подушки,кружева на полу.Мы прильнули друг к дружкев обоюдном пылу.Сжаты острые брови,закатились глаза.Как весенней пороюнад цветком стрекоза,Я над телом призывнымизойду до краев,Полноводьем приливнымизопью твою кровь.
Осушили чарки, и Симэнь стал откланиваться. Он велел Дайаню подать одиннадцать узелков с серебром. Каждая из певиц получила три цяня серебра, повара – пять цяней, У Хуэй, Чжэн Фэн и Чжэн Чунь – по три цяня, слуги и подававшие чай – по два цяня. Тремя цянями была одарена служанка Таохуа. Все награжденные земными поклонами благодарили Симэня. Хуан Четвертый никак не хотел его отпускать.
– Дядя Ин! – обращался он к Боцзюэ. – Ну, попросите же батюшку. Батюшка, ведь рано еще. Посидите немного, сделайте великое одолжение. Айюэ! Хоть бы ты уговорила батюшку.
– Да я и так уж просила, – отозвалась певица. – Никак не остается.
– Если б вы знали, сколько у меня завтра дел! – отвечал Симэнь и, поклонившись Хуану Четвертому и Ли Чжи, сказал: – Прошу прощения за беспокойство!
– Должно быть, вас плохо угощали, батюшка, вот вы и торопитесь, – говорил Хуан Четвертый. – Выходит, не угодили мы вам.
– Кланяйтесь матушке Старшей и остальным госпожам, – отвешивая Симэню земные поклоны, говорили Айюэ, Айсян и Иньэр. – Мы с Иньэр думаем как-нибудь выбрать время и навестить матушку Старшую.
– Будет время, заходите! – пригласил их Симэнь и, сопровождаемый слугами с фонарями, направился к выходу.
Мамаша Чжэн обратилась к гостю с поклоном.
– Посидели бы немного, батюшка! – говорила она. – Вы так торопитесь. Не по вкусу вам, должно быть, пришлись наши угощения. Сейчас рис подадут.
– Нет, я сыт, – отвечал Симэнь. – Благодарствую! Я б остался, если б не дела. Мне завтра утром надо быть в управе. Вон брат Ин посвободнее. Пусть он посидит.
Ин Боцзюэ хотел было откланяться вслед за Симэнем, но его удержал Хуан Четвертый.
– Если и вы нас покинете, нам совсем скучно будет, – говорил Хуан Четвертый.
– Ты попробуй лучше учителя Вэня удержи, – говорил Боцзюэ. – Тогда молодец будешь.
Сюцай Вэнь между тем пробрался к воротам и пытался ускользнуть, но его схватил за талию Лайань, слуга Хуана Четвертого.
– Учителю Вэню есть на чем добираться? – спросил Циньтуна приблизившийся к воротам Симэнь.
– Да, осел ждет, – отвечал слуга. – За ним Хуатун присматривает.
– Ну и хорошо! – говорил сюцаю Симэнь. – Я поеду, а вы с братом Ином еще посидите.
Все вышли за ворота проводить Симэня.
– Так не забудьте, батюшка, что я вам говорила, – незаметно пожимая руку Симэню, напомнила Айюэ и добавила: – Только между нами!
– Конечно! – отозвался Симэнь.
– Передайте низкий поклон матушкам, – продолжала Айюэ. – А ты, Чжэн Чунь, проводи батюшку до дому.
– Низко кланяйтесь матушке Старшей! – вставила Иньэр.
– Вот потаскушки проклятые! – ворчал Боцзюэ. – Знаете, у кого руки погреть, к тому и подлизываетесь. Со мной вы приветов не передаете.
– Отстань, Попрошайка! – оборвала его Айюэ.
Вслед за Симэнем откланялась и У Иньэр. Ее провожал с фонарем У Хуэй.
– Иньэр! – крикнула Айюэ. – Увидишь Шатуна,[1185] не проговорись смотри!
– Само собой!
Опять все сели за столы. В жаровни подбросили угли. Снова заискрилось вино, полились песни и музыка. Веселый пир затянулся до третьей ночной стражи и обошелся Хуану Четвертому в десять лянов серебра. Три-четыре ляна ушло у Симэня, но не о том пойдет речь.
Симэнь сел в паланкин и, сопровождаемый двумя солдатами с фонарями, покинул заведение. Чжэн Чуня он вскоре отпустил. На том этот вечер и кончился.
На другой день утром к Симэню прибыл посыльный от надзирателя Ся с приглашением в управу для слушания дела о грабеже. Заседание длилось вплоть до полудня.
После обеда к Симэню явился от свояка Шэня слуга Шэнь Дин с письмом, в котором свояк рекомендовал в атласную лавку молодого повара по имени Лю Бао. Симэнь взял Лю Бао, а Шэнь Дину передал в кабинете ответ. Рядом с хозяином оказался Дайань.
– Поздно вчера вернулся учитель Вэнь? – спросил его Симэнь.
– Я успел в лавке выспаться, – говорил слуга. – Слышу: Хуатун стучится в ворота. Уже, наверно, третья ночная стража шла. Учитель трезвый вернулся, а батюшка Ин, говорит, так захмелел, что его рвало. Время было позднее, и барышня Айюэ велела Чжэн Чуню проводить его до самого дома.
Симэнь расхохотался. Потом он подозвал Дайаня поближе и спросил:
– Знаешь, где тетушка Вэнь живет, а? Ну та, которая зятюшку когда-то сватала. Разыщешь? Мне с ней поговорить надо. Пусть в дом напротив подойдет.
– Нет, я не знаю тетушку Вэнь, – отвечал Дайань. – Я у зятюшки спрошу.
– Поешь и ступай спроси, да поторапливайся, – наказал Симэнь.
Дайань поел и направился прямо в лавку к Чэнь Цзинцзи.
– А зачем она тебе? – спросил Цзинцзи.
– А я почем знаю, – говорил слуга. – Батюшка спрашивает.
– Большую Восточную пройдешь, – начал объяснять Цзинцзи, – повернешь на юг. За аркой у моста Всеобщей любви повернешь на восток в переулок Ванов. Там примерно на полпути увидишь участок околоточного, а напротив будет Каменный мост. Обойди его и неподалеку от женского монастыря заверни в узенький переулочек. Пройдешь его – и на запад. Рядом с третьим домом – лавкой соевого творога – сразу заметишь на горке двустворчатые красные ворота. Там она и живет. Только крикнешь: «Мамаша Вэнь», она к тебе и выйдет.
– Так просто! – вырвалось у Дайаня. – Наговорил с три короба и думаешь, я запомнил? Ну-ка, еще раз объясни.
Чэнь Цзинцзи повторил.
– Совсем рядом! – воскликнул слуга. – Придется лошадь седлать.
Дайань вывел рослого белого коня, оседлал его, взнуздал и, вдев ногу в стремя, ловким движением вскочил в седло. Достаточно оказалось удара хлыста, и конь помчался галопом.
Дайань миновал Большую Восточную улицу и помчался на юг. За аркой у моста Всеобщей любви он поскакал по переулку Ванов. Примерно посередине его в самом деле располагался участок околоточного, а напротив, за ветхим Каменным мостом, тянулась красная стена монастыря Великого сострадания. Когда Дайань повернул в узкий переулочек, там на северной стороне ему бросилась в глаза вывеска торговца соевым творогом, а у ворот суетилась пожилая женщина, сушившая конский навоз.
