Люди бесновались, кричали все громче, и император начал медленно приближаться к неизвестной опасности, грозившей ему смертью или чем‑то еще более страшным.
И тут двое увальней выскочили из толпы, оттолкнув тхаухудов, тщетно пытавшихся преградить им дорогу. Это были румяные деревенские крепыши, улыбчивые, наивные, чуждые интриг и подлости. Они с детским доверчивым любопытством уставились на статных стариков в белых ниспадающих одеяниях, после чего один из них обратился к другому:
— Слышь‑ка, а енто вовсе как и не нашенские будут, потому как у нашенских зрачки людские, а у ентих кошачьи, как у братцев Лахаталовых, но только еще противней.
Люди взвились было, услышав последнюю фразу, но увальни не унимались, и — странное дело — никто их не трогал. Оторопело глядели на молодых нахалов воины охраны, затихла толпа, и только легкий ропот пролетал из конца в конец.
— Вы че, себя в зеркале не разглядели, как из дому выходили? — спросил второй парень.
А потом случилось дивное: неизвестно откуда он извлек ловким движением огромное зеркало в бронзовой раме в виде извивающихся змей и поставил его на мраморные плиты дворцовой площади, прямо перед жрецами. Это зеркало и четверо дюжих мужчин не смогли бы поднять, а достать его из‑за пазухи было и вовсе немыслимо.
Если бы здесь была Каэтана, она бы молвила пару ласковых слов тому нахалу, который утащил из ее комнаты бесценный подарок одного из правителей Сонандана, — ведь ему было около полутора тысяч лет.
Но главное свершилось: зеркало Истины показало настоящее лицо того, кто отразился в нем — пусть и против своей воли.
Лжежрецы не успели ничего предпринять, только беспомощно замахали руками, пытаясь отогнать увальней с их зеркалом. А люди в толпе глупо захихикали. Они еще не видели того, что успел заметить император. Увидев себя в зеркале, двое стариков странно изменились в лице: жесткие, сухие черты вдруг смягчились, а затем как бы поплыли, потекли, словно растаявший воск, обнажая настоящие лица, скрытые под масками, вылепленными (чего греха таить?) с удивительным сходством.
Кожа на лицах «жрецов» внезапно приобрела жутковатый коричневый цвет, словно вмиг стала грязной и скукожившейся. Кроме того, она вся была в отвратительных бородавках, пузырях и жутких наростах… Острые уши и плоские носы с огромными провалами ноздрей не украшали эти физиономии, равно как и крохотные алые глазки под выступающими надбровными дугами, и рты, похожие на язвы.
А толпа будто вмиг протрезвела, пробудилась ото сна, очнулась от дурмана. И ужаснулась увиденному. Кто‑то со всех ног ринулся прочь, кто‑то так и застыл на месте, хватая открытым ртом теплый воздух, как рыба, выброшенная на берег. Тхаухуды, призванные охранять порядок и покой, выставили вперед обнаженные мечи и решительно двинулись на монстров, готовые истребить их по первому слову повелителя.
Облегченно вздохнул Агатияр. Сомкнулись тесным кольцом вокруг своего аиты преданные телохранители. И император просиял радостной улыбкой, потому что мир вдруг стал прежним, а внутренний голос скромно замолчал.
* * *
— Кто это был? — спросил Зу‑Л‑Карнайн у одного из деревенских увальней, учудивших шутку с зеркалом.
— Онгоны, великий император. Самые настоящие онгоны, а это печально, потому что сии твари живучи и злобны. Они жестоко мстят тем, кто сражается с ними. Они в любой момент могут связаться с тем, кто породил их. А повелителем онгонов является Мелькарт. Это его любимые создания — умные, хитрые, расчетливые.
— А мне показалось, вы так легко их убили.
— Они были очень слабы после того, как обнаружилась их сущность. Ведь это не шутка — посмотреть в зеркало Истины. Ох, задаст нам Каэ трепку, если узнает, что мы ее драгоценное имущество уволокли. Лучше ничего ей не рассказывай.
Розовощекий крепыш, в ярком кафтане серебристо‑серого оттенка, подошел к упомянутому зеркалу и внимательно в него посмотрел. Сверкающая поверхность тут же отразила розовые шпалеры, затканные золотыми пчелами, шкаф, заставленный книгами, и кресло с высокой спинкой. Словом, рабочий кабинет аиты. И прекрасного бога с драконьими крыльями за спиной, которые трепетали полупрозрачными облаками.
Тиермес отошел от зеркала и молвил:
— Вот видите, даже я не могу сохранить другой облик.
Зу‑Л‑Карнайн склонил голову перед бессмертным:
— Я признателен тебе, Владыка Ада Хорэ, за то, что ты сегодня для нас сделал. И был бы рад узнать, кого еще я должен благодарить за помощь.
Второй паренек, сидевший на краешке стола, хмыкнул, отряхнулся, словно собака, вылезшая из воды, и миру явилось смуглое и не правильно‑красивое лицо Малаха га‑Мавета со сверкающими желтыми глазами. Он был, по своему обыкновению, в черном, но увечья своего больше не стыдился или просто так привык к нему, что стал понемногу забывать, — в любом случае было видно, что у Бога Смерти нет правой руки.
— Прими мою благодарность за мальчика, — тихо сказал старый визирь, подходя к Черному богу.
— Не за что. Всегда рад. — Га‑Мавет говорил, а сам думал, что, верно, мир перевернулся, а уж он сам себя точно не узнает.
* * *
Практически вся территория Ронкадора была покрыта тропическими лесами. Это буйство красок, звуков и запахов заставляло восхищаться даже тех, кто был к природе, в сущности, равнодушен. А Каэтана, Номмо и полуэльф не могли наглядеться вокруг. Тод находился в состоянии немого восторга. Он бы и вслух высказался, но лаять ему запретили, и он выражал свои чувства, носясь сломя голову по всем зарослям и спугивая стайки птиц и огромных, как птицы, бабочек, сверкавших всеми цветами радуги.
Дорог здесь не было, но подлесок оказался на удивление редким, и кони свободно скакали по шелковой зеленой траве, усеянной такими крупными и яркими цветами, что дух захватывало. Крохотные птицы — размером с муху (наши друзья долго и принимали их за ярких, необычных жуков или мух) — изогнутыми клювиками пили нектар из этих удивительных чаш. Странные животные — пушистые, добродушные и непуганые сидели на нижних ветвях деревьев, прячась среди листьев и лиан, свесив длинные хвосты, и вздыхали. Это получалось у них так забавно, а мордочки были такие скорбно‑потешные, что отряд часто останавливался, чтобы рассмотреть их получше.
Барнаба наелся каких‑то огромных сиреневых ягод, густо усыпавших кусты с плотными широкими листьями, и теперь приставал ко всем и каждому с расспросами, не ядовиты ли они.
— Раньше надо было думать, — дружески успокоила его Каэ. — А теперь если и отравишься, то это будет очень больно, а потому ты точно не пропустишь этот момент, будь спокоен.
Этой отповеди хватило на долгие пять или шесть часов, в течение которых толстяк не пытался сорвать и слопать все, что хоть отдаленно напоминало нечто съедобное.
Страшнее всего было пускать коней пастись: животные могли среди прочих трав действительно съесть ядовитую. А остаться без лошадей посреди тропического леса, за многие десятки миль от человеческого жилья, было бы опасно. Но тут пригодился бесценный опыт Хозяина Лесного Огня. Маленький альв и сам не мог толком объяснить, как это у него получается, но он безошибочно определял, ядовита трава или растение либо нет. Спустя день или два Каэтана тоже научилась узнавать лекарственные растения: у них был свой голос, особенный и неповторимый.
Однажды Рогмо поравнялся с Каэтаной и сказал:
— Можно с вами посоветоваться?
— Конечно.
— Я чувствую что‑то незнакомое и очень странное. Но не неприятное. Это меня немного пугает, немного радует. Мои объяснения вас не смешат своей неуклюжестью?
— Отчего же. Весьма вразумительные объяснения, Рогмо. Бьюсь об заклад, что твои новые впечатления так или иначе связаны с Вещью.
— Правда, — немного смутился полуэльф. — А как вы догадались?
— Это довольно незамысловатая загадка, так что мне нет смысла надувать щеки и пыжиться от гордости, что я такая проницательная и мудрая. Все просто: во‑первых, мы намного приблизились к цели и теперь ответная часть талисмана уже влияет на твой перстень. Уверена, что они чувствуют друг друга и уже тянутся сквозь пространство, чтобы соединиться. Такие вещи с трудом переносят собственную незавершенность и неполноту. Во‑вторых, ты достаточно долго носишь ее при себе. И Вещь привыкла к тебе и признала тебя своим настоящим Хранителем. Это великая честь, особенно если талисман добрый, как в нашем случае. И в‑третьих, ты стал почти эльфом. Человеческого в тебе осталась только человечность и возраст, да и тот уже с натяжкой. Так что отныне ты все будешь чувствовать немного иначе.
— Магнус тоже что‑то подобное говорил. Госпожа, а что мы будем делать дальше? Я, конечно, помню все, что вы рассказывали, но ведь рассказывали вы не так уж и много.
— Если честно, Рогмо, я плохо представляю себе, что дальше. Сначала нужно отыскать камень, затем — как‑то выбраться с Иманы и попасть на Вард. Но это всего лишь предположения. Ведь перстень Джаганнатхи нужен для того, чтобы отыскать спрятанные талисманы Джаганнатхи и не дать врагам завладеть ими. Знаешь, эти мерзкие штуковины постепенно становятся кошмаром всех моих снов. Мне грезится, что мы не успели найти и уничтожить их и двенадцать людей завладели ими. А завладев, открыли пространство Мелькарта. И это ужасно.
