- Нам на тренинге это вот как объясняли, - начал резерв-сержант, - слово «doublethink» придумал великий британский социолог Оруэлл, и дал определение, которое мы учили наизусть. Хоть в лепешку разгребись, а яснее тут не напишешь «Двоемыслие: привычка одновременно держаться двух противоречащих друг другу мнений, говорить заведомую ложь и одновременно в нее верить, забывать любой факт, который стал неудобным, но вспоминать его, если он стал нужен, отрицать существующую реальность, но учитывать эту реальность, которую отрицаешь».
- Пиздец… - тихо прошептал Граф, и все на несколько секунд замолчали, подавленные монументальной абсурдностью прозвучавшей цитаты.
Со стороны импровизированного учебного полигона, раздался выстрел. Через несколько секунд – второй. Потом - два сразу, почти без паузы. Шла вторая часть полевых занятий. Пума возилась со Штаубе, как юная деятельная племянница, которая пытается научить старомодного и рассеянного дядюшку пользоваться всеми прибамбасами к карманному компьютеру-коммуникатору. Дядюшка неуклюж, как столетняя галапагосская черепаха, но поскольку он родной и очень хороший, то… В общем, понятно.
Хэм Финген вышел из культурологического ступора и поинтересовался:
- Рон, а на хрена у вас в армии тренинг по философии.
- Во-первых, не в армии, а в спецотряде «STROR», это сокращенно от Стоп-Террор. Во-вторых, не философия, а практическая психология. В-третьих, это надо потому, что мы работали на Марианах. Там часть островов наши, часть – штатовские, а туристы общие, иначе никак не получается. Террористы, соответственно, тоже общие.
Бооби Дуайт закурил очередную сигарету и поинтересовался:
- Чья психология-то? Террористов или туристов?
- По ходу, и тех, и других, а главное - персонала отелей, маркетов и ресторанов. Когда занимаешься профилактическим поиском, то их надо опрашивать в первую очередь, а у них – двоемыслие. С одной стороны, они знают, что мусульмане это и есть террористы. Но с другой стороны, им вбили в мозг, что ислам – это одна из мировых религий, а все мировые религии учат одному и тому же, причем только хорошему, что они – основа цивилизации, и что исламская культура равноправна с нормальной человеческой. Это и есть двоемыслие. Это еще называют «политкорректность» и «толерантность». Человек видит исламские митинги типа «смерть неверным» и «ислам будет править миром», он знает про взрывы на дискотеках и захват заложников. На улице он обходит за сто шагов фигуранта, одетого по-мусульмански. Но если начинается полицейская фильтрация, то этот же человек возмущается: преследованием мусульман и оскорблением ислама. Он знает факты, но верит в пропаганду. Он поверит в групповой суицид семьи Штаубе так же, как верит, что ислам – это гуманная религия, осуждающая терроризм.
Ндунти задумчиво покрутил толстыми пальцами сигару, рассматривая столбик пепла.
- У! И как ты работал, если вокруг такие бараны?
- Я выучил исламский разговорник и работал мусульманином. Оделся, как они, приехал, как бы, с индонезийских островов, и пошел искать своих братьев по вере. Спрашивал в отелях, маркетах, дешевых ресторанах, на причалах, в авто-мастерских. Кто-то звонил в полицию – ну, это нормальные ребята, мы их брали на заметку. Кто-то шарахался. Это естественно. А кто-то подсказывал, где искать. Их мы тоже брали на заметку.
- Ясно. Ты нашел братьев-мусульман. А дальше что?
- Дальше... (Рон вздохнул) … В исламе есть три течения: сунниты, шииты и хариджиты. Они враждуют между собой с VII века. Спорят, кто правовернее.
- В смысле, у кого стволов больше, у того и теология правильнее? – предположил Граф.
- По ходу, так. Но имеют значение и другие методы, как то: мины, яд, холодное оружие.
- … И деньги, - вставил Финген, - У суннитов денег больше, поэтому они правовернее.
- А ты, Рон, в каком течении был? – поинтересовался Граф.
- В начале, обычно, суннитом, - ответил резерв-сержант, - Потом мне начинало больше нравиться учение хариджитов. Это, как ты понимаешь, обязывает к некоторым вещам.
- Ты всех гасил? – поинтересовался Ндунти.
- Что ты, Чоро, - искренне возмутился Рон, - Я не опускался до теологических споров с обычными лавочниками или грузчиками. Меня интересовали только те, кто радикально погряз в своих суннитских или шиитских заблуждениях.
- А как на это смотрели янки, в смысле – их копы? – спросил Дуайт.
- Как на привычные разборки между радикальными исламскими группировками. Я же не один такой борец за веру. У суннитов и шиитов свои есть, тоже борются, не хуже меня.
Центурион Дзого Мтета взял с решетки кусочек мяса, глубокомысленно прожевал его, и крикнул во всю мощь своих не маленьких легких:
- Чоро!!! Еда сделалась!!!
- Хорошо, - сказал генерал-президент, погладив пузо.
Публика лениво потянулась к столу (точнее, к печке для барбекю, рядом с которой был расстелен брезент). Более цивилизованные пилоты, сгружали себе мясо на бумажные тарелки. Более простые легионеры использовали вместо тарелки левую пятерню (как-то умудряясь при этом не обжигать ладонь). Пума была солидарна со второй группой. Рон оценил опытным взглядом ее энтузиазм, и посоветовал.
- Ты не очень торопись. Соизмеряй с пищеварительным потенциалом.
- Мы этот еще не проходили, - сказала она, - Только тот, который от силы тяжести и тот, который от электричества.
- Я имею в виду, что желудок у тебя не резиновый.
Пума что-то неопределенно пробурчала в ответ и устроилась в молодежном углу стола, между Ромсо и Дитером. Ее недавний курсант – Штаубе, занял место между Ндунти и Роном. Вид у него был несколько обалдевший. Еще бы: с непривычки произвести под сотню выстрелов из достаточно мощного пистолета.
- Миз Батчер хорошо инструктирует, да? – спросил его Ндунти.
- Да… Кажется, у меня стало что-то получаться. Но, со стороны виднее.
- Вполне нормально, - сказал Рон, - Если ты будешь стрелять хотя бы пару раз в неделю, то вообще будет отлично. Кстати, Пума, ты молодец.
- Угу… - отозвалась она, не отвлекаясь от жевательного процесса.
Штаубе кивнул.
- Действительно, Пума, ты прекрасный инструктор. Ты давно этим занимаешься?
- Недавно. Поэтому, пока мне дают инструктировать только военных. А гражданских инструктировать сложнее, но за них очень хорошо платят. Это очень важная работа.
- Но обычным людям совсем не обязательно уметь стрелять, - заметил Штаубе.
- Не знаю, что обязательно, - проворчала Пума, - но знаю, что это очень важно.
- Но почему?
- Потому, - ответила она, отрывая крепкими зубами очередной кусок мяса, - что так надо. Вот я военный спец, а ты гражданский спец. Ты дал мне хавчик, который я ем, и тряпки, в которые я одеваюсь, и генератор для электричества, и флайку, на которой я летаю, и даже пушку, из которой я стреляю, тоже придумал и сделал ты. Ты написал законы, по которым мне удобно жить. Когда я рожу ребенка, и он подрастет, ты будешь его учить. Значит, ты – мой лучший друг. А тот, кто хочет тебя заколбасить или закошмарить – тот мой враг. Он хочет отнять у меня хавчик, тряпки, электричество, флайку и пушку. Он хочет, чтобы мои дети были неграмотные и голодные. Мне надо его найти и убить, это понятно, да?
- Даже если он еще не совершил никакого преступления? – уточнил Штаубе.
- При чем тут преступление? – удивилась Пума, - Он не вор. Он - враг. Кто на войне ждет, пока враг что-то совершит? Только очень глупый дебил. Он дождется, что его убьют.
- А если войны нет?
- Война есть, - сказала Пума, - Боевые действия, они то есть, то нет, а война всегда, пока жив хотя бы один враг. Cолдат всегда это помнит. Помнит, что как делать. Как ты всегда помнишь про самолеты. Про то, как на них надо летать. Это понятно, да?
- Более или менее, - нейтрально ответил он.
- Если ты совсем не можешь стрелять, - продолжала она, - то врагу просто. Есть враг и я. Шансы равны. Но если ты можешь немного стрелять, то иначе. Если враг отвернулся, то ты выстрелил врагу в спину и убил. Врагу надо смотреть на тебя. Он не может смотреть на всех гражданских. Шансы не равны. Враг устал. Отвлекся. Опоздал. Я его убила. Мы вместе его убили потому, что ты можешь немного стрелять. Нам хорошо, да?
Генерал-президент Ндунти рассмеялся и хлопнул Пуму по плечу.
- Я тебя боюсь, маленькая женщина. Слышишь, Рон, я боюсь твою жену. Я отвернусь, а вдруг она выстрелит мне в спину и убьет?
- Зачем, Чоро? - невозмутимо поинтересовалась Пума, отгрызая очередной кусок мяса.
- Я так шучу, - объяснил генерал.
- У-у! – немного обиженно протянула она, - Мой мужчина тоже прикалывается, когда я объясняю. А я говорю так, как я прочитала в инструкции, но у меня в голове маленький склад слов, и получается, может быть, смешно. Но это все равно правильно.
