сгорая от любви и исполненные страстного желания. Эйла не могла поверить, что он так пылко обнимает ее, что закончились все ее несчастья и она по-прежнему любима и желанна. Глаза ее наполнились слезами, но она старалась сдерживать их, боясь, что он вновь неправильно истолкует это. Но потом, забыв о сдержанности, она дала волю своим чувствам.
Он взглянул на ее удивительно красивое лицо:
– Ты плачешь, Эйла?
– Но только потому, что люблю тебя. Я плачу от счастья. Ты так давно не обнимал меня. О Джондалар, я даже не представляла, как сильно люблю тебя.
Он целовал ее глаза, ее слезы, ее губы, чувствуя, как они податливо и мягко открываются ему навстречу.
– А я не могу поверить, что ты со мной, – сказал он. – Я думал, что навсегда потерял тебя, и знал, что сам виноват в этом. Я люблю тебя, Эйла. Я никогда не перестану любить тебя, хотя я понимаю, почему ты усомнилась в моей любви.
– Ты хотел забыть меня, правда?
Он закрыл глаза, и лицо его исказилось от этой горькой правды. Решив быть честным до конца, он кивнул:
– Да, я стыдился своей любви потому, что ты жила в клане, и я простить себе не могу того, что стыдился любимой женщины. Ни с кем я не был так счастлив, как с тобой. Пока мы жили с тобой вдвоем, моя любовь не подвергалась испытаниям и все было прекрасно. Но когда мы стали жить на Львиной стоянке… мне было стыдно всякий раз, как ты начинала рассказывать что-то о клане. И я постоянно боялся, что ты можешь рассказать лишнее… и тогда все узнают, что я люблю женщину, которая дала жизнь… выродку. – Он с трудом мог выговорить это слово. – Мне часто говорили, что любая женщина с радостью примет мое предложение. Все твердили, что ни одна женщина не сможет отказать мне, даже Сама Великая Мать. И это было похоже на правду. Только они не понимали, что ни к одной женщине я не испытываю серьезных чувств. Я и сам не понимал этого, пока не встретил тебя. Но я все думал: что скажут мои соплеменники, если я приведу тебя домой? Ведь они привыкли считать меня любимцем женщин. И что я смогу ответить, если они спросят: «Джондалар, почему же ты привел домой мать плоскоголового… выродка?» Я боялся, что мне придется делать выбор между тобой и моими соплеменниками.
Эйла, сосредоточенно нахмурившись, слушала его. Ее глаза были устремлены в землю.
– Я не понимала этого. Конечно, тебе предстоит принять трудное решение.
– Эйла, – сказал Джондалар, ласково приподнимая ее голову, чтобы она взглянула на него, – я люблю тебя. Может быть, только сейчас до меня по-настоящему дошло, как ты необходима мне. Не только потому, что ты любишь меня, но потому, что я люблю тебя. Теперь я знаю, каким будет мой выбор. Ты для меня важнее всех людей на свете. Самое главное, чтобы ты была со мной. – (Ее глаза вновь наполнились слезами, и она изо всех сил старалась сдерживать их.) – Если ты захочешь остаться здесь и жить с племенем мамутои, я тоже останусь и стану мамутои. Если ты захочешь жить не только со мной… я готов делить тебя с Ранеком.
– А сам ты хочешь этого?
– Если ты хочешь… – начал было Джондалар, но вдруг вспомнил слова Мамута. Может, ему стоит предоставить ей право выбора, прямо сказав, что он хочет? – Я хочу быть с тобой, это самое главное, поверь мне. Я согласен остаться здесь, если тебе этого хочется. Но если бы у меня был выбор, то я предложил бы тебе отправиться со мной в мои родные края.
– Отправиться к твоим родственникам? А ты больше не стыдишься меня? Не стыдишься того, что я жила в клане и родила Дарка?
– Нет. Я совсем не стыжусь тебя. Я горжусь тобой. И я стал по-другому относиться к клану. Ты и Ридаг заставили меня понять нечто очень важное, и, возможно, настало время попытаться объяснить это другим людям. Я узнал так много нового, и мне хочется поделиться с моим племенем. Я хочу показать им копьеметалку, рассказать о том, как Уимез обрабатывает кремень, о твоих огненных камнях и о швейной игле, показать этих лошадей и Волка. Возможно, узнав все это, они более охотно прислушаются к моим словам и я смогу убедить их, что люди клана – такие же дети Матери Земли, как и мы.
– Да, Пещерный Лев действительно твой тотем, Джондалар, – сказала Эйла.
– Ты уже говорила об этом раньше. Но почему ты так уверена в этом?
– Помнишь, я сказала тебе, что с таким могущественным тотемом трудно жить? Его испытания очень тяжелые, однако его дары, то есть то, что выносишь из этих испытаний, оказываются также очень ценными. Тебе удалось выдержать тяжелые испытания, но разве ты сожалеешь об этом? Этот год был очень трудным для нас обоих. Я тоже узнала много нового о себе и о Других. Теперь я больше не боюсь их. А ты узнал много о себе и о людях клана. По-моему, ты тоже боялся их, хотя я не понимаю причин твоего страха. Теперь ты преодолел его. Пещерный Лев – это тотем клана, и я надеюсь, что ты больше не испытываешь ненависти к его людям.
– Наверное, ты права. Если то, что я был избран таким тотемом клана, как Пещерный Лев, делает меня в твоих глазах более достойным, то я очень рад этому. Мне нечего предложить тебе, Эйла, кроме самого себя. Я не могу обещать, что мы будем жить среди моих родственников. Не могу дать такого обещания потому, что не знаю, примут ли тебя зеландонии. Если нет, то нам придется снова отправиться в странствия. Если захочешь, я стану мамутои, но все-таки я предпочел бы познакомить тебя с моим племенем и предоставить зеландонии возможность выяснить, почему Дони свела нас с тобой.
– Это похоже на предложение, – сказала Эйла. – До сих пор ты ни разу не предлагал мне совершить Брачный ритуал. Ты просил меня уйти с тобой, но никогда не просил стать хранительницей нашего очага.
– О Эйла, Эйла, по-моему, я совсем потерял голову! Сам не знаю, почему я считал само собой разумеющимся, что ты уже и так все поняла? Возможно, потому, что ты понимаешь все гораздо лучше меня, что ты так многому и так быстро научилась, я забыл о том, что все это для тебя в новинку. По-моему, мне тоже надо использовать твою молчаливую позу
