Полипов на это ничего не ответил, обошел вокруг пузатую, неуклюжую машину, открыл дверные створки фургона, помятые, видимо когда-то сорванные взрывом, а теперь кое-как выправленные и приваренные к стенкам большими воротными петлями, по железной стремянке поднялся внутрь. Горохов проскочил вперед, зажег аккумуляторную лампочку. Полипов оглядел знакомое нехитрое типографское оборудование.
— Движка нет? — кивнул он на печатную машину, точно такую же допотопную «американку», какая была у них в Термезе.
— Никак нет. Вручную крутим. Да и чего с ним, с движком? Потаскай его… Сегодня мы здесь, завтра — неизвестно где. Бои начались. Это вот сегодня с утра спокойно…
— Бои начались, — проговорил Полипов как можно равнодушнее, делая вид, что война для него дело привычное, и опять испытывая раздражение оттого, что этот долговязый старший лейтенант знает, конечно, что он прибыл сюда из армейского резерва политсостава, видит и понимает, что ни в каких боях он еще не участвовал, передовой не нюхал…
Горохов стоял рядом и ждал вопросов, всем видом показывая, что готов ответить на любой.
На бумагорезательной машине лежало несколько газетных небольших листков. Полипов взял один из них.
— Это вчерашний номер, — сказал Горохов.
— Ага… — Полипов пробежал заголовки первой полосы, стал читать какую-то заметку. Читая, он поджимал губы, будто сомневаясь в подлинности напечатанного.
— Это мой материал, — сказал Горохов смущенно, полагая, что Полипову не понравился текст. — Написано, конечно, не ахти, но ребята…
Полипов молча положил газету, спустился из фургона по стремянке, вышел из сарая.
Небо по-прежнему было пустынным и чистым — ни дымка в нем, ни облачка. Полипов вспомнил последнее боевое учение в Термезской дивизии в условиях, приближенных к боевым, многозначительно поглядел на небо.
— Вот что, старший лейтенант, — проговорил он, угрюмо нахмурившись. — Здесь фронт, и бои, как вы справедливо отметили, начались. А если бомбардировщики налетят? В любое ж время боевые действия могут разгореться… А?
— Могут, товарищ майор, — подтвердил Горохов.
— Так что же вы?! — построже произнес Полипов. — У вас «Ундервуд» вон осколком пробило… Вы что, хотите дивизию без газеты оставить? Немедленно вывести машину из сарая и замаскировать. Тщательно. Кругом почти голая степь, а этот сарай — цели лучше и не придумаешь. Вон там я видел какой-то овражек… И для приемника оборудовать надежное место. Кто радист?
— Шофер наш, сержант Климов. По совместительству. Штатной единицы нет…
— Безобразие! — буркнул Полипов. — Начнутся боевые действия — телефонная связь сразу нарушится. Радист… или кто-нибудь всегда у рации должен быть!
Так началась служба Полипова на фронте. Началась не очень как-то складно; еще подходя к расположению редакции, он почувствовал, что естественные и простые отношения с новыми подчиненными ему будет наладить, видимо, не просто. В газете, как ему сказали в штабе дивизии, служат люди с большим фронтовым стажем или давно обстрелянные. А он покуда прохлаждался в глубоком тылу. Шагая по редким перелескам, потом по степи, пересекая неглубокие овражки и балки, чувствовал себя неуютно и каждую секунду был настороже. Линия фронта, всякие дивизионные службы остались позади, кругом безлюдье, и Полипова не покидала мысль, что в такой-то вот прифронтовой полосе вражеским разведчикам проще всего взять «языка». Вот дорога спускается в ложок, а там, на повороте, торчит куст. Выскочат из-за куста, сбоку, навалятся — и готово.
Изредка навстречу люди все-таки попадались. Прошел, козырнув на ходу, боец с автоматом, с перевязанной кистью левой руки, — видимо, возвращался из расположенного где-то неподалеку санбата. Проехал фанерный фургончик, обдав запахом свежевыпеченного хлеба, возница, пожилой солдат с морщинистым лицом, поравнявшись, скосил глаза на Полипова, молча и нехотя кивнул…
Полипов давно вынул пистолет из кобуры, снял с предохранителя, переложил в брюки и, подходя к подозрительному месту или завидя кого-то, совал на всякий случай руку в карман.
Всю дорогу в штаб дивизии и теперь вот сюда, к месту непосредственной службы, он думал о том, как ему с первых же минут поставить себя с подчиненными. Главное, размышлял он, сразу же создать атмосферу простоты и доверия. Люди в редакции, как он и предполагал и как подтвердили в штабе дивизии, бывалые, опаленные огнем. Может быть, по прибытии собрать всех, запросто представиться, искренне сказать, что вот, мол, ребята, человек я немолодой, но так судьба военная сложилась, что на фронте я еще не был, а вы волки стреляные, так что помогайте мне обвыкнуть. Делать, мол, нам общее дело, которое поручила в этот тяжкий час Родина… И всем такое его поведение, конечно, понравится. Да, только так и надо, решил в конце концов он.
Но решить-то решил, а получилось вон как. И все его планы и намерения, думал Полипов, сидя в грязной избе за столом и листая подшивку газеты, спутал и разрушил этот горластый сержант Климов, заоравший во всю силу: «Новый ответредактор прибыл!» Черт-те что! Так, помнится, ребятишки в Новониколаевске кричали на всю улицу, завидев бродячих артистов: «Циркачи приехали!» И сам он кричал. А тут еще эти брякающие медали Горохова! Не сам же он, Полипов, в тыл напросился, в этот проклятый Термез, где медалей не выдавали, где никого не награждали… Ну о чем думает сейчас этот Горохов? Сидит вон, нахохлился, как грач, забыв про свою передовицу. О том, что вот, мол, не успел заявиться новый ответственный редактор и уже устроил разгоняй, заставил укрыть автофургон, рацию… Но ведь он все сделал как положено.
Горохов действительно сидел за соседним столом молча, смотрел в начатую рукопись, но не писал, вертел в руках авторучку. Авторучка была у него хорошая, трофейная, ослепительно поблескивала никелированным наконечником. И этот блеск, как недавно звон медалей Горохова, опять вызвал у Полипова вспышку раздражения.
— Два дня живете здесь, а как… в свинарнике! — произнес он, захлопывая подшивку. — Надо хотя бы элементарную чистоту навести в помещении.
— Слушаюсь. Сейчас будет сделано, — хмуро сказал Горохов, встал и вышел.
«Что же это я?! — запоздало пытаясь взять себя в руки, подумал Полипов. — Теперь-то уж совсем… совсем не установить мне с ними контакта. Трудно мне будет здесь служить…»
Через день Полипов Петр Петрович, выпустив за своей подписью первый номер дивизионной газеты, получил звучную и неприличную кличку Триппер.
* * * *
Кличку он эту получил благодаря фантазии литсотрудника Саши Березовского — никогда не унывающего младшего лейтенанта, толстощекого, румяного, как яблоко, начиненного энергией, словно порохом, который то и дело взрывался, любившего больше всего бывать на передовой во время боя, на самых жарких огневых позициях, и рассказывать о своих необыкновенных любовных приключениях. Материалы с передовой он всегда приносил самые нужные, делал их быстро и интересно, а любовным похождениям его никто не верил. Более того — в отношениях с женщинами он был робок и застенчив.
Когда вышел первый номер газеты, подписанный: «Ответственный редактор П.П. Полипов», Березовский воскликнул:
— Смотрите, ребята, что получается! Целых же три «пэ» в подписи!
— Ну и что?
— Фантазии нету! Мозги не работают, сахару мало едите. Три пэ… Сокращенно если — трип. А полностью?
— Полностью будет — триппер, товарищ младший лейтенант, — угрюмо, без улыбки, сказал сержант Климов, которого Полипов успел распечь за халатное отношение к машине, что было несправедливым, ибо за драндулетиной своей сержант ходил, как за малым ребенком.
Раскатился сдержанный, правда, хохоток, потому что присутствующий здесь же старший лейтенант Горохов обрезал Березовского и Климова:
— Будет вам.
Однако, взяв газетный листок, глянул на подпись и тоже улыбнулся, отходя.
На другое утро Березовский обратился к Полипову:
— Товарищ майор! Говорят, в нашу дивизию штрафная рота прибыла, в деревне Малые Балыки остановилась. Разрешите туда смотаться? Это недалеко.
— Зачем?
— Штрафная рота же… Интересно. Никогда не встречал штрафников. Разрешите в бой с ними сходить?
— Что за несерьезность такая! — сказал Полипов, повернувшись почему-то к Горохову. — Не хватало еще штрафников прославлять в газете. Мало разве настоящих героев, достойных освещения в печати? А штрафники — ото заключенные. Вы встречали когда-нибудь в прессе материалы о штрафниках?
— Да нет будто, — сказал Горохов.
На другой день дивизия вступила в бой, по горизонту поднялись дымы, гром пушек и разрывы бомб глухо докатывались даже сюда, в расположение редакции. Прифронтовая полоса ожила, туда, к линии огня, шли и ехали войска, грузовики с боеприпасами, двигалась различная техника, оттуда везли раненых, одних размещали в недалеко расположенном медсанбате, других отправляли куда-то дальше. Рев автомобильных и танковых моторов, суматоха, крики, ругань… Все это было для Полипова внове, все это оглушало и ошеломляло, рождало неясный страх. Но всего этого он пытался не показывать, сидел в комнате и сосредоточенно вычитывал рукописи и гранки…
