— Хунхузы? — спросил я, всматриваясь в засыпанные снегом склоны.
Из-за сугробов, словно черти из проруби, полезли синие фигуры. Нет сомнений, хунхузы. Их широкополые шляпы замелькали меж деревьев, дао сверкали как льдинки. Сотня, две — нет, наверное, больше. Часть бандитов была верхом — их косматые лошади, пегие и вороные, неслись к поезду, поднимая тучи снежной пыли.
— Ваше сиятельство! В укрытие! — кто-то схватил меня за рукав, потянул обратно к вагону.
Первый выстрел ударил по обшивке, оставив рваную дыру. Потом грянул залп — хунхузы открыли огонь. Пули засвистели над головой, вонзаясь в дерево, со звоном отскакивая от металла. Не знаю, с такого расстояния сколько попало по вагону, но стало не совсем комфортно. Особенно учитывая минимальный опыт пребывания под обстрелами. Кто-то закричал в соседнем вагоне — женский голос, пронзительный, полный ужаса. Хоть бы заткнули ее, только паники не хватало.
Казаки уже сыпались из вагонов, как горох из мешка. Винтовки затрещали, снег закипел пулями. Отобьемся. У нас пулеметы, и вообще…
И тогда грянул мощный взрыв — сзади. Оглянулся: в районе последнего вагона, откуда отстреливались казаки, раскрывался желтовато-черный комок дыма и копоти. Недалеко от меня в снег шлепнулась окровавленная рука. Ничего не видно. И что там могло взорваться?
Упал я в снег не от взрывной волны, хотя она довольно бурным порывом ветра сбила с головы шапку. Показалось, или кто-то меня толкнул? Стоило протереть глаза, как увидел первого хунхуза. Узкоглазый, с обмороженным лицом, вцепился в подножку моего вагона и лез вверх. Проклятый наган никак не хотел появляться на свет, за что-то цеплялся, и пока я собрался стрелять, над моим ухом бахнул выстрел, и бандит завалился под колеса, громко завыв.
— Да что ж вы творите! — меня дернул кто-то, да так быстро, что я даже на ноги встать не мог. А потом и вовсе схватили с обеих сторон. Так и затащили — сначала в вагон, в четыре руки, а потом и в купе, бросив там на пол. — Всё, лежите, не поднимайтесь. Там и без вас есть кому воевать. А случись что, мне потом отвечать!
В годах уже казак, лет сорока, наверное, вон и борода с проседью. Но сильный — меня волок, будто ребенка. Я даже обидеться не успел. Да и смысл какой? Там есть казаки, жандармы, найдется кому командовать. Потому что среди моих умений такого нет. А рядом — Жиган, зыркает по сторонам.
— Ну всё, браток, вы тут без меня дальше, — хитрованец вздохнул тяжело, и исчез, будто его здесь и не было.
Загрохотали пулеметы, причем один — прямо под окном купе.
Как-то всё воспринимается… не линейно, отрывками. Казалось, только что я рассматривал стоящего в дверях моего купе казака, прикидывая, сколько у меня с собой патронов для нагана, желательно при этом заткнуть уши, потому как этот дамский вой на одной ноте с небольшими перерывами на вдох уже надоел. И вот мой хранитель почему-то падает в проход, судорожно подергивая ногой. А снаружи доносится бормотание каких-то деятелей на нерусском языке.
Револьвер я из руки не выпустил, так и держал. Не вставая, на четвереньках дополз до затихшего уже казака, высунул в проход руку и выстрелил трижды. Наверное, хунхузы сюда случайно попали, потому что из ответных действий я отметил только шум покидающих вагон организмов. Пулемет под окном замолчал ненадолго, видать, стреляющий магазин менял. Вот интересно, а где все? Вагон, судя по всему, пустой. Где эти жандармы с казаками? С такими силами какой-нибудь Лихтенштейн завоевать можно, а они куда делись?
И нет бы продолжить прятаться, как и положено нормальному руководителю. Но вагон — место ненадежное. Вон, казаку шальной пулей во лбу дырку сотворило, а уж, казалось бы, спрятались как следует. И я двинулся к выходу. На звук «Мадсена». Это точно наши там орудуют.
Блин, даже мне понятно, что позицию пулеметчик занял так себе. Наверное, где получилось, там и упал. Никакого прикрытия — голая земля. Огонь поинтенсивнее в эту сторону, и… Накаркал! Да что ж ты будешь делать⁈ Наш парень стрельбу закончил по причине огнестрельного ранения в плечо. И перевязывать его надо поскорее, кровит неслабо — мне с дистанции метров десять видно хорошо.
Развернулся и побежал в купе. Перевязочные пакеты есть, и спрятаны недалеко. Считанные секунды ушли на то, чтобы вернуться, спрыгнуть со ступеньки, и рвануть к раненому. О стреляющих с другой стороны я не думал.
— Давай, дружочек, лежи спокойно, сейчас перевязочку… Один момент…
Я разрезал ему шинель и гимнастерку, разорвал перевязочный пакет. Плохо дело, огнестрельный перелом плеча, тут в наших условиях только ампутация. Но это потом, сейчас жгут, чтобы остановить кровотечение, и повязку. И морфий, конечно, тоже. Получится шину соорудить из подручных материалов — хорошо. Пока бинтом руку зафиксирую, и на шинели оттащу его…
— Ваше сиятельство, стрелять надо! Прут изверги!
Я огляделся. Пулемет немного остудил пыл хунхузов — они залегли и теперь передвигались перебежками. Одни стреляют, другие выдвигаются вперед. Потом меняются.
— Звать как?
— Пров, ваше сиятельство. Стрелять надобно!
Я сначала не понял, что это такое за имя. Потом до меня дошло. Это из-за кровопотери и морфия у него получилось не очень внятно. Одна только беда — я из «Мадсена» не стрелял никогда. Даже рядом не стоял. Может, там надо одновременно на пять кнопочек нажимать и зубами рычажок придерживать? Наверное, мое сомнение было заметно даже раненому, и он сказал:
— Там только на спуск нажать… Хоть в ту сторону… Короткими…
Секунд десять я примерялся, потом до меня дошло, и я, вроде бы поймав в прицел какие-то фигурки, мельтешащие вдали, нажал тот самый крючок. Отдача повела ствол в сторону, и очередь сорвалась на втором выстреле. Новая попытка привела примерно к тому же результату. И только с третьего раза получилось как надо. Уложил сразу трех или четырех хунхузов.
Магазин кончился, и тут я увидел, куда подевались остальные. Казаки обошли бандитов с тыла и ударили со всех стволов.
Пять минут — и всё кончено.
Оставшиеся в живых разбежались.
* * *
Потом считать мы стали раны… Семеро убитых, тридцать четыре раненых, из них восемь — тяжелые: один огнестрельный перелом, один позвоночник, три ранения живота, и еще три — груди. Основные потери — во взорванном вагоне. Кто-то очень хитрый рассчитал длину поезда, уложил взрывчатку прямо в том месте, где остановились теплушки казаков. Найду — лично расстреляю!
Остальные раненые — более-менее терпимо: мягкие ткани, конечности без переломов. И одно, блин, вывихнутое плечо! На ровном месте! От нападения какого-то сброда, вооруженного неизвестно чем! Отряд хунхузов был втрое больше наших, да ещё и засада — подготовленная, грамотно спланированная. Но меня всё равно душила злость. Это же не фронт, не регулярная армия! Какого чёрта мы вообще понесли потери от шайки бандитов?.
Разбор полетов я отложил на потом, сам поспешил на сортировку. Будем оказывать помощь в условиях, приближенных к боевым. Пока сносили и раскладывали, успели установить палатку для операционной, и даже начать ее разворачивать. Час от старта работ до момента, когда можно было проводить первую операцию. С небольшим плюсиком в три минуты, но результат просто отличный. На неподготовленном месте, в чистом поле. Вот медики — молодцы. В дороге не песняки распевали, а занимались учебой. Вот уж кто шапкозакидательскими настроениями не страдает.
И сортировку провели спокойно, без лишней суеты. Кого надо — обезболили, повязку поменяли.
Меня, правда, пытались оттереть, мол, негоже самому главному начальнику руки пачкать, есть кому. Нет уж, позвольте, я тоже кое-что умею. Сменил китель на белый халат, встал за операционный стол и лично провёл первую лапаротомию. Пуля прошла насквозь, задев кишечник — обычное для боевого огнестрела. Руки работали автоматически, но в голове билась только одна мысль: вот этим мне и надо заниматься. Не бюрократию разводить, не распоряжения подписывать, а оперировать. Потому что люблю это, а не административную работу. Вон, Тройер пусть бумажки перекладывает — с утра до обеда из правой стопки в левую, а потом наоборот. До Порт-Артура, считай, еще не доехал, а уже тошнит меня от команд, которые надо раздавать подчиненным. И это со скальпелем в руках.
