Около двух ассистентка звукооператора – прыщавая полноватая девушка (коварная Саманта специально послала за Ларри ее, а не свою миловидную ассистентку, дабы заведомо исключить разные неприятные случайности) – притащила Ларри на пятый этаж, где в высоком, задрапированном синей тканью павильоне проходили съемки «Жажды успеха». Он выглядел слегка растерянным, то и дело озирался, осторожно переступал через змеящиеся по полу многочисленные кабели и явно растерялся еще больше, когда у входа в павильон увидел Саманту в обтягивающем черном брючном костюме, выгодно подчеркивающем все ее наличествующие достоинства. К тому же перед съемкой она имела привычку делать довольно яркий макияж (хотя ее работа не подразумевала попадания в кадр) и надевать туфли на неправдоподобно высоких каблуках.
– Здравствуйте… – изумленно проговорил он, непроизвольно поеживаясь, словно опасаясь, что сейчас ему на голову свалится какой-нибудь тяжеловесный прибор. – Вас просто не узнать…
– Добрый день. Рада, что вы все-таки рискнули посетить сие мерзкое логовище. Как вам наше здание? – осведомилась Саманта, полностью игнорируя его бледный комплимент.
– Да я его и раньше видел. Но не спорю, оно производит впечатление. Ваш телецентр своей харизматичностью напоминает мне знаменитый элеватор в Монреале – мощное, многоярусное здание, этакий авангардизм начала двадцатого века…
– Ларри, ради бога простите, ваши рассказы об архитектуре очень интересны и познавательны, но сейчас у меня нет ни минуты свободной. Простите! Про элеватор потом как-нибудь. Послушаю с удовольствием. Идемте скорее, мне нужно найти вам свободное место – а там уж пора начинать…
Ларри смолк и покорно потащился за Самантой в съемочный павильон. Здесь стоял равномерный гул голосов рассаживающихся зрителей, пчелкой жужжала энергичная камера-малютка, рывками катающаяся по тросу над верхними рядами кресел, осветители заканчивали подключение пока еще мертвых софитов, полусонные операторы медленно поводили объективами камер по заполнявшимся рядам в поисках колоритных лиц – в общем, вся обстановка напоминала зрительный зал в театре, когда уже прозвенел второй звонок, все торопливо занимают свои места, а закрытый занавес слегка колышется, потому что его с другой стороны задевают выходящие на сцену актеры. Остановившись около пустующего места ведущего, Саманта оглядела ряды кресел.
– Ага… Вон там, в уголке, еще свободно. Ларри, поднимайтесь по ступенькам и садитесь. Мне остается только пожелать вам приятного времяпровождения. А когда съемка кончится, не уходите вместе со всеми, хорошо? Подойдите к бобине с кабелем, около которой я вас встретила, и подождите меня несколько минут. Просто мне очень хочется узнать, какое впечатление произведет на вас все это действо.
Ларри, уже не столь сильно напоминавший выброшенную на берег рыбу (все-таки он необычайно проворно осваивался в любой непривычной для себя ситуации), кивнул и двинулся к узкой лесенке. Через пару шагов он остановился и обернулся.
– Не могу поверить. Неужели это я явился на запись телевизионной передачи? Просто какой-то сон… Надеюсь, зрителям не приходится принимать активное участие в игре?
– Нет! Успокойтесь, не напрягайтесь. Представьте, что вас ждет двухчасовой авиаперелет: только без стюардесс и напитков. Вам придется всего лишь регулярно хлопать в ладоши – это обязательно. Постарайтесь расслабиться и получить удовольствие. А я побежала.
По прошествии еще десяти минут стало ясно, что пора начинать. Все уже сидели на своих местах, операторы пробудились, осветители покинули центральную площадку – ракета была готова к старту, оставалось лишь развести опорные фермы и скомандовать: «Ключ на старт!»
Звонко стуча каблуками, Саманта вышла в центр студии и несколько раз хлопнула в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание. Зрители стихли, неугомонная камера под потолком тоже. Наступило время дежурного монолога-предисловия.
– Добрый день, дамы и господа, рада всех вас видеть! Садитесь поудобнее, чувствуйте себя свободно и комфортно. Я Саманта Новак, режиссер передачи. Сейчас я объясню вам правила вашей, зрительской, игры, точнее сказать, обращусь к вам с несколькими просьбами, которые необходимо будет выполнять. Пожалуйста, слушайте меня внимательно. Итак, просьба первая: отключите ваши мобильные телефоны. Речь идет не об отключении звонка, не об установке аппаратов на вибрацию, я прошу их именно выключить! В противном случае ваши телефоны создадут помехи нашей звукозаписывающей аппаратуре. Прошу, я жду несколько секунд… Готово? Просьба вторая. Обратите внимание на камеры: одна в левом проходе, вторая в правом, третья под потолком на кране… Да-да, поднимите головы, посмотрите. Это она жужжит, когда катается туда-сюда. Покрутись, покрутись, крошка, познакомься со зрителями… Четвертая в руках у нашего оператора Юджина. Вот он, около левого прохода. Юджин один во время записи программы имеет право передвигаться по студии. Он поднимается вот по этим боковым ступенькам, чтобы снять крупным планом отдельных зрителей. Когда я командую: «Запись!», включаются, как правило, все камеры. Если камера работает, на ней горит красный огонек. Ни в коем случае не смотрите в объектив работающей камеры! Вы должны смотреть только на игроков и на ведущего! Только на них! Камеры сами решат, кого из вас и когда показать. Я очень прошу: никаких любопытных косых взглядов в сторону этих агрегатов. Только в центр студии. Иначе нам придется остановить съемку и заново записать целый кусок. Постарайтесь представить, что камер здесь вообще не существует. Что это театр, игроки и ведущий – актеры на сцене, вы – в зрительном зале. И только сцена привлекает ваше внимание, только она! Не рассматривайте симпатичных соседей, не изучайте свои ногти, не смотрите со скучающим видом по сторонам. Все взгляды в одну точку! Надеюсь, всем все понятно. И разумеется, во время записи нельзя вставать со своих мест – только в перерывах… Далее. Просьба третья. Необходимо, чтобы на ваших лицах постоянно присутствовало выражение заинтересованности и энтузиазма. Не просто улыбайтесь, господа, радуйтесь! Ликуйте! Когда в студию войдет наш дорогой ведущий Питер, вы должны встретить его бурей аплодисментов. Каждый правильный ответ вы также встречаете улыбками и аплодисментами. И даже объявления ведущего о необходимости прерваться на рекламную паузу должны вызывать такую же реакцию. Самую бурную овацию мы от вас ждем, когда Питер перечислит наших спонсоров и в финале, когда будет назван победитель игры. У нас в студии нет табло, на котором периодически загорается надпись «Аплодисменты». Чем чаще вы будете хлопать, тем лучше… Просьба четвертая и последняя. Сейчас в студии довольно прохладно. Но через несколько минут мы включим софиты, и к концу записи программы – то есть часа через два с половиной – здесь будет около тридцати градусов. Поэтому те зрители, на которых надеты джемперы, могут их снять уже сейчас. Уверяю вас, вы не замерз–нете. Скоро вы почувствуете себя как на пляже.
– А если под джемпером только нижнее белье? – выкрикнул кто-то из верхнего ряда.
– Тогда вы снимаетесь одетым, а мне остается только вам посочувствовать! – отрезала Саманта. – Значит, мои требования вы уяснили. Не смотреть в камеры, не отвлекаться, бурно радоваться и хлопать, не жалея ладоней. Сейчас я поднимусь вон в ту стеклянную кабинку, и мы немного порепетируем.
Саманта развернулась и довольно грациозно покинула аренообразный, подсвеченный снизу центр студии, покрытый скольз–ким и гладким, как лед, пластиком. В последнюю секунду она успела взглянуть на скучного сгорбившегося Ларри, занявшего угловое место во втором ряду, и, к собственному удивлению, поймала его ответный взгляд – как ей показалось, немного вызывающий. Но сейчас у нее не было времени и охоты это анализировать. Сейчас Саманта была только режиссером – жестким, волевым и не склонным к кокетству. Через минуту, заняв свое место наверху, она включила микрофон и властно скомандовала:
– Дамы и господа, приготовьтесь! Это еще не запись, это репетиция! Однако попрошу вас собраться! Улыбаемся, смотрим в центр! Итак, дамы и господа, приветствуем Питера Моргана!
Под услужливые рукоплескания в студию неспешно вплыл пятидесятилетний Питер Морган – самодовольный, напыщенный хлыщ, которого Саманта не переносила всем своим существом. Его морщинистое лицо (хрестоматийный образец порочной физиономии хронического алкоголика) было так набелено гримерами, что казалось намазанным мелом. Зато на экране оно смотрелось вполне сносно. Морган вел различные телешоу около двадцати лет, умело общался с аудиторией и считался асом своего дела, но притом человеком он был глупым, донельзя тщеславным и подловатым. К тому же имел отвратительную привычку во время вынужденных перерывов в записи программ кругами бродить по центру студии и развлекать зрителей пошлыми анекдотами, от которых Саманту трясло. Но сам Морган был убежден, что подобный прием позволяет поддерживать аудиторию в радостно-подогретом состоянии, – впрочем, и телебоссы склонялись к тому же мнению. Не дойдя несколько шагов до своего места, Морган вдруг затормозил и убрал с лица сияющую улыбку – словно стер губкой неверный ответ со школьной доски.
