– Султан, может, стаканчик чаю предложишь? – спросил начальник участка, сдвигая шарф со рта.
– Тебе – нет, – с акцентом сказал Ахметов и скрылся на кухне. Его рабочий день был окончен.
Быстро проглотив баланду, зэки немного повеселели и попросили начальника участка проводить их до жилья.
– Че, Дед, зря папироску, получается, отдал? – не без злорадства спросил здоровяк на выходе.
– Почему зря? Мне не жалко, когда хороший человек покурит, – ответил седой зэк, и здоровяк, дважды за сегодня получавший от него окурки, замолк.
По пустому лагерю летал ветер. Все сидели по баракам под светом тусклых керосиновых ламп, в мерцании самодельных печек или просто в темноте. Нужна была серьезная причина, чтобы зэк по своей воле вышел на улицу.
– Сегодня, товарищи заключенные, придется немного померзнуть, а впредь знайте: материал для растопки печей в лагерь проносить не запрещается. В разумных, разумеется, пределах, – проводил ликбез начальник участка.
– Что-то я дров не приметил, – сказал крестьянин из колонны.
– Вот, собственно, ваш новый дом, как вы хотели, – указывая на палатку среди других таких же, сказал начальник. – Номер у нее шестьдесят три, запомните. Отдыхаем, товарищи зэка, отбой скоро, а завтра, как говорится, на рабочий фронт.
– А сегодня, блядь, выходной был, – сплюнул здоровяк и двинулся к палатке.
Седой зэк двинулся за ним, чтобы успеть занять место получше. И пока все остальные в оцепенении смотрели на три ряда сплошных нар, он уверено зашел внутрь и занял место на верхней полке посередине. Матрасов на голых деревянных нарах не было, но и дыр в брезенте вроде тоже.
– Пиздец, – выдохнул здоровяк. – Здесь же от холода окочуришься.
– И хуже бывало, первый этап всегда в голую степь приезжает, – поделился кто-то лагерным опытом и, сопя, полез наверх.
Верхние нары распределили без конфликтов, вход заделали. Заключенные немного поматерились и улеглись. Люди в темноте не двигались, только шумно дышали.
– Надо за завтра печку сделать, лампу керосиновую раздобыть да дров найти, – строил планы вслух деревенский выговор.
– Дожить до завтра надо, жопа в лед к утру превратится, – возразил голос снизу.
– Я облака заприметил дорогой, ночью снег пойдет, присыплет, оно и теплее будет, – словно для себя говорил крестьянин.
Седой зэк не слушал разговоров, он лег, подтянув колени к животу, и держал ладони перед носом так, чтобы дыхание согревало и руки и лицо. Изо рта исходил отвратительный запах кислой капусты. Можно было бы его закурить, но папиросы надо беречь, четыре за день и так слишком много. Чтобы завтра наступило наверняка, седой зэк переместил опасную бритву из ботинка в рукав. Скорее всего, угрозы Хорька пустые, но ночью в лагере может произойти что угодно.
От дыхания спящих людей в тесной палатке стало как будто теплее. Ветер снаружи успокоился, тишина накрыла Безымянку куполом, и седой зэк слышал, как, скатываясь, шуршит снег, падающий на брезент. Словно недостаточно колючей проволоки, сторожевых вышек, сотен охранников, плохой еды, мороза, одинаковых дней, всеобщего забвения, тьмы, так еще и это молчание вокруг и внутри. Но тут кто-то вскрикнул во сне, нарушив безмолвие, и седой зэк подумал, что во всем мире и во все времена люди кричали и будут кричать от страха и от радости, от боли и наслаждения, прощаясь с жизнью и встречая жизнь. Его разум растворился в этой мысли, и он не заметил, как заснул.
Палатка затряслась от глухого удара. Седой мгновенно очнулся и за секунду до окрика понял, что происходит.
– Пересчет, подъем!
Вохры среди ночи злее дневных, их тоже вытащили из постели, сердить их задержками нельзя. Седой зэк хотел быстро спрыгнуть вниз, но ноги занемели от холода. Хорошо, что побудка, так можно и обморожение заработать. Он первым вышел из палатки, щурясь на желтый свет фонаря, незаметным движением сбросил бритву обратно в ботинок и принялся растирать ноги, разгоняя кровь.
– Ты один живешь, что ли? – зло бросил вохр.
– Никак нет, гражданин начальник, – разгибаясь, ответил седой зэк, стараясь заглянуть охраннику в лицо.
Боец хотел что-то добавить, но передумал и шагнул в темноту палатки. Оттуда послышался глухой удар и стон.
– Кому сказано встать?! Оглохли, бляди! Быстро! Подъем! – Еще череда ударов, вскрики и возня просыпавшихся. – Сколько вас?
– Двадцать четыре, гражданин начальник, – ровным голосом ответил седой зэк.
Из палатки, прихрамывая на замерзших ногах, потянулись заключенные, похлопывали себя по затекшим бокам, подпрыгивали, утрамбовывая свежевыпавший снег.
– Сколько ты сказал?
– Двадцать четыре, гражданин начальник.
– Сегодня, что ли, прибыли?
– Так точно, гражданин начальник.
– Чего сбились в отару, встать по четверо! – заорал на остальных вохр. – Так, шесть рядов вышло, это сколько?
– Шесть на четыре – двадцать четыре, гражданин начальник.
– Знаю, – ответил вохр, быстро скользнув угрюмым взглядом по лицу седого в поисках насмешки.
Еще раз пересчитал жителей шестьдесят третьей палатки и уже собирался отдать приказ на отбой, но его внимание отвлекли фары грузовика, ехавшего слева от него по дороге.
Автомобиль остановился, из кабины вышел кто-то, пока невидимый для зэков. Широкая коренастая фигура обогнула машину.
– Новый этап? – спросил силуэт.
– Так точно, товарищ капитан!
– Минуту на погрузку, – глухо сказал Марков и пошел обратно в кабину.
– Бегом, суки! В кузов! В кузов! – после секундного замешательства залаял вохр.
Заключенные погрузились почти мгновенно. Не успели они рассесться, как машина резко сдала назад. Сорок восемь рук вцепились в ледяные борта кузова и в товарищей, пытаясь удержать равновесие. Грузовик развернулся и понесся по лагерю на всей скорости. В тряске и спросонья вопросов никто не задавал, гадать, куда их везут, было тем более бессмысленно. Во тьме огни вышек кривым пунктиром очерчивали периметр лагеря, но оценить его огромные масштабы никто не успел. Автомобиль свернул налево и разогнался, держа курс на огромную трубу, не спавшую и ночью, чтобы почти сразу затормозить. Седой зэк узнал утреннюю станцию. Не может быть, чтобы снова этап!
– Быстро на перрон! – чуть взмахнув рукой, буркнул Марков.
Заключенные спрыгивали вниз и почти наперегонки бежали к станции. Седой краем глаза заметил еще один грузовик и вереницу людей, таскавших коробки от головы поезда. Зэки встали перед открытой платформой, загруженной ящиками.
– Начинай разгрузку станков! – рявкнул подоспевший Марков и закурил.
Зэки откинули примерзшие борта платформы и забрались внутрь. Ящики были неприподъемные.
– Разрешите обратиться, гражданин начальник, – робко заговорил зэк-крестьянин. – Нам бы доски где взять, чтоб по ним спустить, или инструмент какой – ящик заломать, из него рельсов понаделать.
Марков уже почти набрал воздух, чтобы наорать на заключенных, но, смерив груз взглядом, понял, что зэк прав, и отослал его на станцию за инструментом. Оставшиеся стояли без работы. К капитану вохров, курившему в свете желтого фонаря, подошел маленький человек в теплом пальто и больших очках. Вдвоем с Марковым они представляли карикатурную пару.
– Антоша, ты хули здесь делаешь? – донесся до платформы негромкий голос человечка.
– Зимонин-сученыш работы подкинул, – отозвался Марков.
– Это я могу представить, а ты здесь зачем? – допытывался мелкий.
– Додя, не заводи меня, сам не знаю зачем. Заснуть не могу, волнуюсь. Вот зачем!
– Да все нормально будет, бабье дело… – вполне нежно начал утешать свирепого вохра человек в очках, но седой зэк не дослушал разговора, потому что принесли инструменты.
Сбивать крепко сколоченные доски с высоких ящиков пожарным топором было непросто. Наконец, один ящик с треском рассыпался, и из него соорудили ненадежный спуск. Сил у зэков не хватало. Восемь человек толкали станок вниз, а шестнадцать принимали его внизу. Снова поднявшийся ветер звенел раскрытыми бортами платформы и раскачивал желтый фонарь над станцией.
– С этими инвалидами к утру не закончу, – громко выругался Марков. – Берензон, давай свою сотню.
– Бери, – просто отозвался очкарик.
Седой, подталкивавший ящик к доскам, услышал команды Маркова и, посмотрев на перрон, увидел большую толпу зэков. Новички прекратили разгрузку, якобы перевести дух, а на самом деле из любопытства. Сотни не набиралось, но половина была. Все зэки Берензона отличались добротными фуфайками и теплыми шапками, явно первого срока носки. От них отделился один и, гнусавя, обратился:
– Товарищ Берензон, такого уговора, чтоб станки грузить, не было.
– Мне как это расценивать, Снегирь? – негромко спросил Марков, надвигаясь на зэка. – Как отказ от работы? По изолятору заскучал? А ну быстро за работу, падлы!
Спорить с капитаном желающих не нашлось, и бригада Берензона нехотя поплелась к станкам. Рядом с Марковым остался только один, с лицом хорька.
