Настойчивая ритмика повторов одного и того же по содержанию, но с лёгкими изменениями формы, вырабатывает в нас привычку к любым, самым невероятным по идиотизму, творческим проявлениям. Описанный выше голый придурок с птичьей фамилией, изображавший кобеля, трансформировался в телепойло "За стеклом", смердящие содержимым выгребных ям "Окна", и бессодержательную придурь "Большой стирки". Что-то неприличное плодится и гнездится в месте, традиционно предназначенном для культуры. По городам и весям России шустрят мобильные группы временно опопуляренных телесериалами актёров с духовно необременительными репертуарами. В изобразительное искусство вползает что-то невообразимое: концептуально-авангардное, бессмысленно-сумасшедшее, расхристанное, надменное и самонадеянное.
Распухшие до многотомных собраний сочинений тексты Войновича, Аксёнова, Кабакова, Довлатова, Алешковского, Веллера, Ерофеева и других обитателей Брайтон-бич имитируют русскую литературу. И дело не в том, что кто-то из перечисленных не имеет к Брайтон-бич никакого отношения. Всё равно они с Брайтон-бич. Они оттуда по легко угадываемому объединяющему началу. По прицельной — со стороны — неприязни к России, небрежно затертой грубым макияжем ненависти к тоталитаризму, социализму, сталинизму и т.д. Это литература для нейтральных территорий. Для пространств, не потревоженных присутствием людей. То есть для тех мест, где легко и беспроблемно проповедовать общечеловеческие ценности и другие фантазии, от которых тянет равнодушием общего — не выраженного смыслом конкретного — места. Одним словом всё то, что не затронуто проблемами и правдами реальной жизни. Это неинтересно. Мне, к примеру, в последнее время понятны общечеловеческие ценности в пределах границ конкретной России, населённой конкретными русскими людьми.
Что-то должно вышибать наше сознание за пределы навязываемых норм и привычек, пародирующих новую эстетику. Существует и будет существовать изобразительное искусство, в котором работают добросовестные и разумные мастера, способные на гениальные всплески творческого прозрения. Был, есть и будет театр, незыблемо стоящий на устойчивой сути русской сценической традиции.
И, в конце концов, есть подлинная литература. То есть явление, не имеющее ничего общего с тем, что надуло ветром перемен со стороны Запада, из-за диссидентского забугорья. У хорошей литературы есть легко угадываемая особенность. Это её естественная обоснованность и оправданная логика собственного существования. Живёт и растёт то, что имеет корни. Очень естественно предположить и понять, что в России имеет корни и что способно жить и расти.
То есть, опять-таки: существует великая русская литература, которая немыслима без Валентина Распутина, Федора Абрамова, Василия Белова, Валентина Курбатова и других истинно русских писателей. Русская литература на то и русская, чтобы быть литературой национальной.
"Мой Псков" — это абсолютно безупречное сочетание и гармоничное взаимодействие разновеликих по признакам, содержанию, судьбам и смыслу, но одинаковых в значимости явлений. В скромной по объёму книге сосредоточена грандиозная панорама русской жизни последних десятилетий, отражённой в судьбах людей, с которыми Ямщикову посчастливилось дружить, работать и находиться в постоянной духовной связи. Повествование Ямщикова — в тёплых объятиях проникновенного предисловия, написанного Валентином Распутиным, и разнообразием приложений в конце книги. В приложениях воспоминания о Тарковском, блистательный очерк Александра Проханова "Псков земной и небесный", стихи Анатолия Лукина. Заинтересованный читатель способен дополнить приложения безбрежным разнообразием творческих работ его героев. Я имел счастье листать альбом гениальных фотографий Бориса Скобельцина "Земля псковская", изданный уже в далёком 1972 году и с истинным наслаждением читать переписку Виктора Астафьева и Валентина Курбатова, собранную в недавно изданной книге "Крест бесконечный".
Ямщикова знают все. Если не по имени, то по делам. Это очень по-русски — не оставлять имени под своими произведениями. Кроме того, специфика создаваемого им такова, что не всегда можно найти угол, удобный для авторской подписи. Ямщиков был у истоков создания грандиозного памятника русскому деревянному зодчеству — музея-заповедника Кижи. Где там поставить подпись? И уместна ли будет она на фоне гениальных шедевров русской иконописи и блистательной архитектуры? Высшая награда — быть среди безвестных гениев прошлого равным и, игнорируя время, запросто общаться с ними и понимать их. Это исключительное право художника-реставратора, который, убирая вещественные признаки наслоений времени, возвращает икону к состоянию эстетически-выверенной и сакрально-насыщенной первозданности. И потом учит советского, воспитанного на оголтелом атеизме, обывателя видеть в гениальном русском своё — родное, устраивая грандиозные выставки русской иконописи, издавая каталоги этих выставок и превосходные, с точки зрения содержания и блистательной издательской культуры, альбомы. Ямщиков заново открыл для мира иконопись древней Карелии и превосходную живопись забытых провинциальных живописцев Островского, Честнякова, Мыльникова и других. У Ямщикова завидное и сказочное призвание постоянных, чуть ли не ежедневных, открытий.
Смысл его новой книги — тоже открытия. Он открывает землю, историю и людей, творящих эту историю и возрождающих эту землю ежедневным трудом, без корысти, тщеславия и без погони за признанием. Это друзья Ямщикова, выбор которых исключительно точен и духовно разумен. Великий учёный Лев Николаевич Гумилёв и руководитель крупного псковского предприятия Анатолий Викторович Лукин — талантливый технарь и тонкий поэт, директор Пушкинского музея — заповедника Семён Степанович Гейченко и настоятель Псково-Печёрского монастыря архимандрит Алипий, директор Русского музея легендарный Василий Алексеевич Пушкарёв и блистательные псковские реставраторы, художники и люди разнообразно одарённые Борис Степанович Скобельцын, Всеволод Петрович Смирнов, Михаил Иванович Семёнов... Не хочется заниматься простым перечислением фамилий. Хочется, чтобы заинтересованный читатель прочел книгу Ямщикова и постиг красоту и врождённое благородство друзей автора.
То о чём пишет Ямщиков, по суммарному итогу прочувствованного и продуманного можно сравнить с некоей духовной шкалой ценностей. Олигархические масштабы состояний на фоне ценностей, проповедуемых автором и его героями, ничтожны и убоги. К примеру, судьба олигарха, на халяву сосавшего в Уренгое нефть и умершего в собственном дворце где-нибудь в пределах Рублёвки, оставляет чувство сожаления. А состояние, нажитое на производстве женских прокладок, вызывает недоумение. Не то чтобы прокладки не нужны, но всё равно смешно.
Название "Мой Псков" обладает некоторой долей условности, потому что по прочтении книги остаётся ощущение всей России. Ощущение редкое в последнее время, потому что оно светлое, просторное и домашнее, освещённое теплой любовью и признательностью к Родине и к людям, берегущим её. У Ямщикова абсолютное зрение и слух, позволяющие видеть и слышать за пределами видимого и слышимого. Он может игнорировать жёсткие законы неумолимого течения времени, запросто заглядывать в прошлое и предполагать будущее. Истинное бытие безконфликтно, и проблемы повседневной суеты вызывают недоумение. Какой, к примеру, может быть конфликт между отцами и детьми в системе подлинных ценностей? Разве на истину может быть два — оправданных логикой — взгляда? Абсолютное безконфликтно.
У меня, никогда не бывавшего во Пскове, теперь появился свой Псков. Родина определяется некоей тонкой духовной связью и ощущается чуть ли не на генетическом уровне принадлежностью к единому источнику национальных ценностей.
Таллин
Марина Струкова НАСТОЛЬНАЯ КНИГА ВАРВАРА (О романе Юрия НИКИТИНА “Скифы”)
МАССОВАЯ КУЛЬТУРА — у этих слов есть пренебрежительный оттенок. Презрением по отношению к массовой литературе проникнуты статьи о ней в серьезных изданиях, символом ширпотреба стала ламинированная обложка с ярким рисунком. А на самом деле, каждый из критикующих массовую литературу возликовал бы, предложи кто-нибудь издать его нудную писанину под такой обложкой большим тиражом. Если книга выходит — значит, она кем-то востребована, и качество ее видно по востребованности. Значит это нужно народу. Читатель хочет отдохнуть и развлечься, покупая интересную книгу. И писателям, несущим определенное мировоззрение, нужно использовать этот читательский настрой — патриотическая идеология легко и быстро достигнет широких слоев населения в наряде ламинированной обложки с суперменами и красотками, облеченная в эффектные фразы, спрятанная в сюжетах приключений и путешествий.
