Лана не знала, сколько это продолжалось: боль заглушила восприятие времени. Но в какой-то момент она обнаружила, что… огонь больше не обжигает.
Посмотрев вниз, девушка обнаружила, что пламя жмется к земле и гаснет на глазах. Ноги её раскраснелись и пошли волдырями, но помимо боли, она ощутила что-то еще. Какое-то странное чувство, будто ее едва заметно тянет в разные стороны.
И магию. Несомненно, магию.
Огонь погас.
— Я возражаю, — послышался уверенный, сильный баритон.
Толпа расступилась, — скорее даже шарахнулась, как от прокаженного. Вокруг темной мужской фигуры мгновенно образовалось пустое пространство. Толпа смотрела на её спасителя совсем недружелюбно, но тому это, кажется, даже нравилось.
Килиан Реммен стоял, гордо расправив плечи. Он заранее принял боевую трансформацию, и теперь, в противовес ангелоподобному Амброусу, походил на черного демона. Придворный псионик успел сменить свой обычный табард без герба на куртку из проклепанной кожи; шпаги-близнецы покоились в ножнах, но почему-то не возникало сомнений, что они окажутся в его руках быстрее, чем окружающие успеют о них подумать.
Ученый не отрываясь смотрел на Ильмадику, игнорируя всех остальных.
— Объяснись, Килиан, — потребовала Владычица.
Её голос произвел волшебный эффект: уверенность, с которой держался чародей, пошатнулась на глазах.
Однако он не отступил.
— Я возражаю против решения короля, — повторил ученый, — Я против казни этой женщины.
— Ты уже проявил к ней милосердие, — мягко напомнила Ильмадика, — Вот чем это закончилось. А теперь будь любезен, убери свое магнитное поле и дай палачу сделать его работу.
Килиан заколебался. Лана почти физически ощущала раздиравшую его внутреннюю борьбу. Несомненно, ученый прекрасно знал, кто на самом деле убил Леандра. Несомненно также, что ему было не очень приятно потворствовать лжи.
Но столь же несомненно, что он никогда не остановился бы перед ложью во благо своей богини. Ни перед ложью… Ни перед казнью невиновного.
— Я признаю свою вину, — на какие-то секунды чародей запнулся, но затем его голос окреп и набрал силу, — Я виновен во всем, что произошло. Мои решения привели к смерти великого Герцога Леандра Идаволльского. И я должен нести ответственность за это.
— Твое раскаяние делает тебе честь, — кивнула Ильмадика, — Но не бери на себя больше, чем следует. Не твоя рука нанесла удар.
Килиан дернул плечом, — торопливо, как будто боясь передумать.
— Не моя. Но это неважно. Командир отвечает за солдата. Сюзерен отвечает за вассала. Хозяин отвечает за раба.
В его руке появилась шпага. Гвардейцы бросились вперед, заступаясь за своего короля, но все, что сделал псионик, это… перерубил веревки, стягивавшие руки девушки.
Лана бессильно осела в груду хвороста и дальнейший разговор наблюдала уже оттуда.
— Как герой Гмундна и Миссены… — начал перечислять Килиан, — Командующий войск Ордена… Жалованный барон и придворный псионик Идаволла… Я объявляю эту женщину своим трофеем, взятым в бою. За убийство Герцога она заплатит тем, что для эжени дороже жизни: своей свободой.
Чародейка пораженно уставилась на него, забыв даже о болезненно коловших её тело сухих ветках. Как говорится, когда кажется, что хуже уже быть не может…
Не меньше удивлены были и окружающие. Рабство в Идаволле было только введено и для большинства оставалось чем-то странным и ненормальным. Своим неожиданным демаршем Килиан показал себя как отъявленный мерзавец, и толпа смотрела на него весьма и весьма угрожающе.
Но сам чародей смотрел только на Ильмадику.
— Занятно, — задумчиво протянула она с видом энтомолога, изучающего редкую бабочку, — Ты не спросил моего согласия на это. Ты решил, что можешь выбирать за меня, как я поступлю с государственной преступницей.
— Прости, Ильмадика, — покаянно склонил голову Килиан, — Это решение было во многом экспромтом. Но я чувствую, что оно правильное.
— И ты готов рискнуть, позволив ведьме жить? — осведомилась Владычица.
Чародей перевел взгляд на девушку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты сама обучала меня использовать псионику. Её чары мне не страшны.
— Но тебе-то это зачем?
Про себя Лана отметила, что заинтересовавшись загадкой, Владычица начала терять напускной пафос. Отвлекается от сценария.
— Зачем мне девушка, я разберусь сам, — Килиан безразлично дернул плечом.
Но во взгляде, который он кинул на Лану, на секунду мелькнула такая похоть, что её чуть не стошнило.
— И все-таки, риск слишком велик, — покачала головой Владычица, — Исполняйте приговор.
Она отвернулась, более безразличная к происходящему. Палач, сдавленно матерясь, пошел к жаровне зажигать новый факел, пока один из стражников подошел с веревкой…
И тут Килиан воскликнул:
— Ты обязана мне.
Ильмадика замерла.
— Что ты сказал? — переспросила она, оборачиваясь. В голосе её звучала неприкрытая угроза.
Почувствовал это и Килиан. Но в его ответе звучала какая-то отчаянная решимость.
— За Гмундн. Ты ведь помнишь, что я сделал…
Подтекстом Лана прочитала «И ты ведь не хочешь, чтобы я обсуждал это при всех».
— И я заслуживаю награды. Я прошу наградить меня этой девушкой.
Чародейка подумала, что если вдруг ей удастся выбраться из этой передряги живой, она заставит его пожалеть о каждом сказанном слове.
— Ты прав, — голос Ильмадики звучал спокойно… но очень, очень холодно, — Я нисколько не умаляю твоих заслуг. И ты вправе попросить меня о милости. В последний раз.
Килиан вздрогнул всем телом, но все же ответил:
— Я прошу сохранить жизнь эжени Иоланте. В последний раз.
Владычица хмыкнула, снова оглядела Лану и произнесла, так тихо, что чародейка скорее почувствовала её слова, чем услышала:
— Все интереснее и интереснее… — после чего, уже громче, — Да будет так. Да будут все здесь свидетелями: я не обделаю милостию своей творящих мою волю. Отныне эта ведьма станет рабыней моего слуги Килиана Реммена. В ближайшие недели он обязуется раскрыть ей глаза на нашу истину. Пусть она станет моей верной сторонницей, и тогда ей будет дарована жизнь.
Ученый медленно выдохнул.
— Хорошо… Госпожа.
Он поклонился ей, затем — королю. А потом обернулся к Лане и стал расстегивать на себе куртку. В какой-то момент девушка даже подумала, что он собирается прямо при всех… вступать в права владения. Но вместо этого ученый накинул свою куртку ей на плечи, сам оставшись в белой рубашке на шнуровке.
— Пойдем-ка отсюда, — глянув на ее ноги, Килиан добавил, — Давай-ка я помогу.
Он протянул к девушке руки с явным намерением нести её, но Лана яростно отмахнулась:
— Не прикасайся ко мне!
Килиан замер с протянутыми к ней руками. Лана попыталась подняться, но обожженные ноги отозвались на это яростным протестом. Девушка зашаталась и упала бы, не ухватись она за вовремя подставленное плечо чародея.
— Потом выскажешь, что обо мне думаешь, — поморщился он, — Сейчас доберемся до экипажа, а по дороге я хоть как-то обработаю твои раны.
В городских условиях Килиан предпочитал экипаж верховой езде: это позволяло без помех читать в дороге. Тем более что после произведения в бароны он, — наполовину из необходимости соответствовать статусу, наполовину по собственному желанию, — обзавелся подобающим штатом прислуги, и кучер входил в её состав.
Сейчас это все было очень кстати: он не представлял, как повез бы Лану, с ее обожженными ногами, верхом. Почему-то ученый сомневался, что гордая девушка позволит посадить себя поперек седла, учитывая необходимость её придерживать…
Впрочем, и без того волнующих моментов хватало. Прочитав заговор на кровь (фактически единственное доступное ему прямое воздействие на организм), Килиан обработал ожоги антисептиком, а потом стал наносить охлаждающий бальзам на основе меда, — сделанный не им, но входящий в стандартный комплект странствующего ученого из Университета.
