– Спасибо, – я улыбнулась.
– Ругал уже?
– Да нет, чего меня ругать, бесполезное это занятие.
– И то верно.
Вспомнив про тест для Сольки, я заторопилась.
– Пойду поболтаю с Воронцовым.
Юрий Семенович выпрямился, нахмурился и махнул рукой – благословил, значит.
Поговорить с Виктором Ивановичем мне удалось только поздно вечером: он был занят делами и вопросами, связанными с кражей. Очередь из желающих приехать в эти края и провести расследование, как я поняла, не выстроилась, и Максим договорился, что возьмет всю ответственность на себя – это устроило всех.
Дождавшись, когда дом почти уснет, я на цыпочках направилась к Воронцову за тестом. Стучать в дверь побоялась, поэтому тихонько поскреблась.
– Заходи.
Воронцов сидел за столом, вокруг него были разбросаны бумаги, которые я тут же автоматически принялась собирать и складывать в стопку. Откинувшись на спинку кресла, он молча следил за моими движениями. Какие же у него каштановые глаза!
– Я соскучился, – наконец сказал Виктор Иванович.
– Я тоже.
Мне нравится быть с ним наедине.
Мурашки побежали по спине, сердце запрыгало, а душа, развалившись на розовых подушках, захихикала, дразня меня.
– Оставь бумаги в покое, я сам потом уберу.
– Вы столько раз сегодня называли меня горничной, что я прониклась этим и, как видите, теперь стремлюсь к чистоте и порядку.
– Ты брала колье?
– Нет, зачем мне оно? – я равнодушно пожала плечами.
Он встал из-за стола, и кресло, отъехав в сторону, стукнулось о стену. Бум... такой глухой звук... такой же, как и стук моего сердца.
– Как вообще такое могло прийти вам в голову? – возмутилась я, судорожно соображая, как бы поскорее взять себя в руки.
– Я пока не нашел для себя объяснения твоего присутствия здесь.
Наклонившись, я подняла еще один листок. Виктор Иванович направился ко мне. Как там принято говорить в таких случаях? Вся жизнь пролетела у меня перед глазами? Нет, не вся, да и не так уж она и летела. Мелькнуло несколько ярких воспоминаний: как мы в первый раз встретились, как встретились во второй раз...
Однажды я отправилась покупать газету с объявлениями о трудоустройстве, а машина, в которой ехал Воронцов, совершенно наглым образом меня сбила. Я отделалась легким испугом, а он шоком, который я же ему и устроила. А потом в один прекрасный день Виктор Иванович стал моим начальником, и я, как самая лучшая секретарша на свете, две недели пичкала его сверхполезным зеленым чаем. Уверена, теперь его почки день и ночь благодарят меня за эту заботу.
– Я соскучился.
– Вы это уже говорили, – напомнила я, обходя стол.
Он шагнул за мной. По кругу – мы стали двигаться по кругу.
– Если ты повторишь, что тоже соскучилась, мне будет приятно.
– Ну-у-у, – протянула с удовольствием, – не на столько уж я и соскучилась, чтобы говорить об этом два раза.
Я соскучилась, тысячу раз по тебе соскучилась, только я не признаюсь... не сейчас, а может, и никогда.
– Вообще-то, я пришла по делу, – произнесла я официальным тоном.
– По какому? – улыбнулся Воронцов, наклоняя голову набок.
– Я вас кое о чем просила, или вы забыли?
Голова уже кружилась – хватит, хватит ходить вокруг стола. Я остановилась и вздохнула. Воронцов подошел совсем близко и взял меня за руку. Волнение, что он сейчас почувствует мою дрожь, заерзало в душе, но руку я не отдернула.
– Я просила вас привезти тест на беременность.
Виктор Иванович наклонился, отодвинул ящик стола и достал узкий длинный картонный конвертик.
– Держи.
– Спасибо, очень мило с вашей стороны в столь тяжкую годину не забыть о моей маленькой просьбе. Давно я не встречала такого чуткого и заботливого человека.
– Это было несложно.
– Ну да, с вашими-то связями...
Он погладил меня по щеке, и все мысли унесло ветром страсти. В этот момент я могла думать только об одном – зачем же он гладит меня по щеке, вернее, зачем он это делает так нежно... я же могу растаять...
– Поцелуйте меня, что ли, – буркнула я, чтобы разрядить обстановку.
Эти слова сказала я? О, кошмар!
– Неужели ты этого хочешь? – он ухмыльнулся и продолжил гладить мою щеку. Пальцы стали горячее и настойчивее.
– Не так чтобы очень, просто пауза затянулась, и вы все равно ничем важным не заняты.
Можно не сомневаться, я привела отличные аргументы.
Он поцеловал меня... Удивительные секунды – когда начинаешь завидовать самой себе, когда сердце перестает биться, а все чувства обострены до предела. Собранные бумаги полетели на пол, а моя душа полетела к звездам.
Он целовал меня, еще и еще, а я, дабы не оплошать, отвечала ему взаимностью и даже положила руку на его плечо в знак того, что время, которое мы проводим вместе...
Да что я говорю. Я была счастлива! Понимаете, счастлива!!! Он целовал мою шею и шептал: «Маленькая моя, маленькая моя», а я парила над землей – мне так нравятся эти слова.
Хорошо, что я не брала это колье, а то сейчас бы мне стало стыдно за это и мгновения счастья были бы наверняка испорчены. Милые девушки, никогда не берите чужие колье!
– Я хочу тебя...
Воронцов прижал меня к столу, а его руки... Вам уже есть шестнадцать? Хорошо. А его руки расстегнули пуговицу на моих брюках...
– Девочка моя...
У меня отнялись руки, ноги, прошлое, настоящее, будущее...
Он направился к двери, чтобы ее закрыть.
Ну, кто нам помешает на этот раз?
Дамы и господа, объявляется конкурс на лучшую помеху года! Здесь и сейчас вы можете помешать мне в очередной раз стать счастливой, спешите, ибо остались считаные секунды...
Я не успела додумать предложение, Воронцов не успел закрыть дверь – на пороге во всей своей красе появился Евгений Романович, он был пьян и вовсе не собирался растворяться в воздухе.
Мысленно достав двустволку, я хладнокровно вскинула ее на плечо – бабах, и жалкий Гоблин упал на пол. Я отодвинула ногой его труп за порог комнаты, закрыла дверь, и счастливые мгновенья поплыли дальше своим чередом... Увы, такое бывает только в сказках.
– Скажите мне-е-е-е, – растягивая слова, начал вещать любовник тети Гали, – сколько я буду жда-а-а-ать...
Брови Воронцова сдвинулись, морщины разлиновали лоб.
– ...сколько я буду жда-а-а-ть горячей воды-ы-ы-ы?
– Аня, иди к себе, – тихо сказал Воронцов, распахивая дверь шире.
Пройдя мимо Гоблина, я утопила его в трех гневных взглядах – вот он, победитель конкурса «Лучшая помеха года». Спускаясь по лестнице, я услышала звук удара и грохот. Наверняка у Евгения Романовича завтра под глазом засветится синяк, а у Воронцова будет болеть запястье.
– Что случилось? – донесся до моего слуха крик Галины Ивановны.
– Твой друг упал, – резко ответил Воронцов и хлопнул дверью.
Сжимая в руке тест на беременность, я направилась в свою комнату. Шла я печально, даже, можно сказать, понуро. Остановившись около небольшой пальмы, я вздохнула и посмотрела на тест. Солька, Солька, долго ты еще будешь наполовину беременна...
Где мой мобильник?
«Жду тебя завтра, это важно и срочно», – быстро написала и нажала на нужную кнопку. Сообщение полетело в сторону реки, огибая деревья, преодолевая преграды... Нет, никуда оно не полетело, уведомление о получении не пришло, наоборот – телефон выдал ошибку. Я вышла на улицу, встала около вяло распространяющего свет фонаря и подкинула телефон вверх: помнится, в одном анекдоте так кто-то делал. Ну, нет в этом лесу хорошей связи, что тут поделаешь!
Уведомление опять меня не порадовало. Я уже хотела пойти к себе в комнату, но, подумав о том, что Солька сейчас наверняка нарушает режим, положенный каждой беременной женщине, задумчиво посмотрела на крышу дома. Конечно, Солька и сама может быть не в зоне досягаемости, но я должна сделать все, что от меня зависит.
Обойдя дом, я наткнулась на лестницу. Неужели я это сейчас сделаю?
Не скажу, что залезть на крышу было трудно, скорее, увлекательно. Я поцарапала руку и, несомненно, испачкала джинсы (завтра придется полчаса думать, что надеть).
Я нашла устойчивую поверхность и, вдохнув свежего воздуха, опять подкинула телефон вверх – где-то там высоко, за тучами и облаками, по моим соображениям, и должна была произойти связь с Солькиным мобильником.
Пока телефон бороздил открытый космос, я времени не теряла. В эту долю секунды я успела разглядеть около забора неопрятного незнакомца из поезда. Он смотрел на меня, и глаза его, надо сказать, сверкали недобро. Поймать телефон я не смогла, вернее, забыла – не каждый день на меня смотрят с такой нескрываемой злобой.
