— Уезжает… мой жених.
Офицер козырнул и отдал ей удостоверение.
Эшелон из нескольких пассажирских и множества товарных вагонов стоял очень далеко, на внешней линии. Вагоны не были украшены цветами. И солдатских песен не было слышно. Вдоль состава ходили немецкие патрули. Отъезжающие на фронт торопливо укладывали свои сундучки и вещевые мешки. Родственников почти не было, они мелькали только возле офицерского вагона. Агнеш огляделась и, увидев Гибора в новенькой щегольской форме старшего лейтенанта, так и обмерла. Никогда он не казался ей таким красивым, таким привлекательным. Агнеш уже собралась было прямо через линию кинуться к нему, но вдруг заметила, что он не один. Рядом с ним стояли какой-то высокий седой мужчина и две женщины. Она уже где-то их видела… Ах да, вспомнила… В прошлую субботу в кондитерской. Кто они такие? Та, что постарше, пожалуй, мать. Но кто эта молодая? Неужели сестра? А она считала, что Тибор единственный у своих родителей. И какая красивая, какая элегантная. В серо-зеленом костюме, зеленом шелковом тюрбане, зеленых туфлях из крокодиловой кожи. И Тибор еще обнимает ее и целует… Вот, значит, почему он не написал ей о своем отъезде! «Боже праведный, зачем я только пришла сюда?!»
Она отошла за серые бетонные колонны, чтобы Тибор, чего доброго, не заметил… Умрет от стыда, если покажется ему на глаза.
Засмотревшись на Тибора, Агнеш даже не видела, что из вагона выскочил худой сержант и, обрадованный ее появлением, устремился прямо к ней.
— Агнеш, значит, вы все-таки пришли?
Агнеш смотрела на Тибора, видела, как он пожимал руку женщине в серо-зеленом костюме… Тамаш Перц, заметив рассеянность и дурное настроение Агнеш, повернулся в ту сторону, куда смотрела девушка, и смутился. Он вовсе не хотел выведывать тайну девушки. И даже пожалел, что окликнул ее, да было уже поздно. Она вдруг подняла на него глаза и покраснела.
— Вы говорили с Тибором, Агнеш?
— Нет… нет… и не хочу…
— Разве вы не знакомы с родителями Тибора? — спросил Тамаш. — Рядом стоит мамаша, а девица помоложе, очевидно, двоюродная сестра… Я с удовольствием представлю вас. Или, может быть, позвать Тибора сюда, если вам будет приятнее поговорить с ним несколько минут с глазу на глаз? Разумеется, насколько это возможно в данных условиях. — И он показал в сторону вокзала и бегущих со своими вещами солдат. — Ну как, позвать?
— Спасибо, право… — и в знак согласия Агнеш кивнула головой.
— А со мной не будете прощаться? — задержался парень.
Агнеш протянула ему обе руки.
— Будьте счастливы, Тамаш, и возвращайтесь живым и здоровым домой.
— А если я очень-очень попрошу, вы позволите вас поцеловать?
Агнеш оторопела. Но в больших, голубых глазах Тамаша увидела одну просьбу, одну тоску.
— Ладно… в щеку…
Тамаш взял лицо девушки в свои ладони, пригладил волосы и поцеловал в обе щеки, как брат при прощании.
— Да хранит вас бог, Агнеш, следите за собой… Минуточку, я сейчас пришлю Тибора.
И Тамаш побежал через рельсы. Боже мой, какой же долгой казалась эта минута! Вот он подошел к компании, объяснил что-то, Тибор кивнул в ответ, оглянулся и пристально посмотрел в ее сторону. Сердце Агнеш сжимается от волнения и счастья. Значит, она еще раз обнимет его на прощанье. Отец и мать целуют Тибора. Теперь они наверняка обидятся на нее за то, что она оторвала от них сына. Тибор прикладывается к руке дамы в зеленом костюме, потом они целуются, и вот он уже идет быстрым шагом, прямо через рельсы к ней; Агнеш, широко расставив руки, устремляется вперед. Тибор еще издали машет ей рукой и улыбается, но в этот момент…
Паровоз вдруг громко загудел, и состав резко тронулся с места. Со всех сторон к поезду бросились солдаты, вскакивая на подножки уже двигавшихся вагонов. Тамаш Перц одной рукой ухватился за поручни лестницы, а другой принялся размахивать платком. Тибор круто повернулся, побежал назад и скрылся с глаз Агнеш. Какой-то молодой солдат пил воду, оставил кран открытым и с бранью кинулся вслед за эшелоном. Немецкие патрули хмуро смотрели на суматоху. Громко ревел репродуктор, призывая гражданских лиц немедленно покинуть территорию вокзала: в городе была объявлена воздушная тревога.
— Тибор! Тибор! — кричала Агнеш.
— Надо ухо-дить, надо ухо-дить! — безжалостно отстукивали колеса поезда.
Визжали сирены. Какой-то железнодорожник предложил Агнеш следовать за ним. Они вбежали в какой-то склад, а оттуда в полный пыли, грязи и просмоленных бочек подвал, где уже пряталось человек восемь или десять.
Начала содрогаться земля. Где-то грохотали орудия, загудели самолеты, раздались глухие взрывы. Прошло два часа, наконец сирены оповестили «отбой». Близ вокзала взволнованные люди показывали на юг. Над Кишпештом, Пештэржебетом к небу вздымался черный дым. На Будапешт упали первые бомбы.
— Вот и боевое крещение, — сказал кто-то в толпе.
— Первый урок страданий.
Татар с сожалением сообщает…
Жена Миклоша Кета вот уже в четвертый раз пришла в в контору завода. Хотела поговорить с Ремером о делах мужа, но все не удавалось. Доктор то заседал на совещании дирекции, то был на самом заводе, а в третий раз госпожу Кет остановил в дверях Татар и сообщил, что господин доктор разговаривает с Лондоном и после этого поедет в министерство, так что приходите, дескать, завтра. Впрочем, напрасно она сюда ходила, все было предрешено, в помощи ей отказали. Выходное пособие ей уже выдано, чем же она недовольна?
— Вам легко говорить, а мне платить за квартиру и ребенка кормить… Я в конце концов прошу не подачки, Миклош как-никак родственник Ремеров…
Придя в четвертый раз, госпожа Кет решила во что бы то ни стало дождаться доктора, потребовать отмены распоряжения и добиться, чтобы ей регулярно выплачивали жалованье Миклоша. Еще с восьми часов утра она засела в опустевшей комнате госпожи Геренчер, достала свое вязанье и терпеливо стала ждать.
Ремер пришел около половины девятого. Татар, разумеется, следовал за ним по пятам, неся под мышкой почтовую книгу, и, заметив госпожу Кет, еще издали неодобрительно покачал головой.
— Почтеннейшая сударыня, очень некстати беспокоите господина доктора.
— Но, позвольте, это, наконец, возмутительно — так обращаться с женщиной, я уже четвертый день не могу к вам попасть.
— Входите, пожалуйста, сударыня. — и Ремер пропустил госпожу Кет впереди себя, однако сесть ей не предложил. — Чем могу служить?
— Чем можете служить? Простите, но это неслыханно… Мой муж на фронте, а его жалованье…
— Насколько мне известно, господин Кет получил расчет и выходное пособие.
— Но скажите мне, на каком основании вы увольняете ушедших на фронт? Вы обещали ему…
— К сожалению, сие от нас не зависит, сударыня. Вы должны понять, что нам, дирекции завода, выполняющего военные заказы, необходимо прежде всего думать об обеспечении тотальной войны.
— Короче говоря, вы не дадите денег?
— К сожалению, я, право, бессилен. Вы ставите меня в весьма трудное положение. Я не многих так люблю и ценю, как Миклоша, и был бы счастлив опять приветствовать его здесь, но существующее положение…
— Не может этого быть, чтобы у вас не нашлось способа… Что мне делать с ребенком, я беременна… Меня нигде не берут на работу…
— Позвольте, — торжественно произнес Император, взявшись указательными пальцами за вырез жилета и став на цыпочки, — поскольку я являюсь распорядителем собственности Ремера и Хофхаузера, то, согласно правилам Национального банка, имею возможность за счет их частного капитала выдать вам единовременное пособие, я подчеркиваю, единовременное пособие в сумме трехсот пенге.
— Триста пенге? За счет частного капитала? И это когда вы сами переехали на Швабскую гору в виллу Ремера? Наворовали себе ковров на многие тысячи пенге? Нет уж, оставьте себе эти триста пенге и купите на них веревку, бездушный… старый хрыч!
И госпожа Кет не стала продолжать. Достав носовой платок, она громко высморкалась и направилась к выходу, но столкнулась в дверях с двумя мужчинами в гражданской одежде. Те не поздоровались и не уступили ей дорогу, а подошли прямо к Ремеру. Госпожа Кет обернулась и увидела, как один из них, ростом пониже, показал свое удостоверение. Ремер побледнел, бросил на Татара продолжительный, удивленный взгляд, затем, не говоря ни слова, засеменил к вешалке и, надев шляпу, покорно последовал за мужчинами. Все это произошло без единого звука, без какого бы то ни было объяснения. Татар остался стоять посреди комнаты, не выражая при этом ни малейшего признака удивления или злорадства. Госпожа Кет, немного придя в себя, вышла из конторы. Ремера и двух мужчин ни на лестнице, ни на улице уже не было. Казалось, будто их поглотила земля.
Карлсдорфер по своему обыкновению пришел на работу примерно в десять часов. Управляющий Татар тотчас же сообщил ему страшную новость — сегодня утром два сыщика гестапо забрали Ремера из конторы.
