Обязанности у меня были несложные. Прямо скажу — скучные. Выписывал накладные, вел учет войскового имущества, сводил, как иногда острил Косткин, сальдо с бульдо. Еще майор обязал меня вести строевые занятия со штабными работниками. Народ был разный, но в большинстве глубоко штатский, им раньше строевая подготовка и не снилась. А звания у всех офицерские — лейтенанты, интенданты, воентехники.
Каждый день по утрам строились во дворе штаба. Я учил их шагать в строю, парадно печатать шаг, правильно приветствовать начальство и подчиненных. Все они старше меня, некоторые в отцы годились. Меня брала робость — а ну не так в горячке прикрикнешь, обидятся еще. Как-то Славнин понаблюдал со стороны, как маюсь я со своим воинством, и потом хмуро сказал:
— Смелее, сержант, смелее! Представь, что перед тобой новобранцы.
— Слушаюсь, товарищ майор!
— А из новобранцев пыль выколачивают круто, по себе знаешь. Так что не робей!
Скоро эти занятия прекратились. Майор решил, что довольно мне копаться в бумажках, и сделал из меня связного или фельдкурьера, как хотите, так и называйте. Теперь в штабе я стал гостем. Мотался по укрепрайонам, случалось, ездил с пакетами и в штаб фронта. Транспорта, само собой, у меня не было, иногда на ближние расстояния давали воронка, седлал его. А на дальние пробивался попутными. Пистолет на боку, полевая сумка с пакетом через плечо, в руках плащ-палатка. Появишься на контрольно-пропускном пункте, предъявишь командировочное предписание и ждешь попутную машину. На КПП хозяйничали девушки, серьезные — не подступись — и исполнительные. Но попадались и словоохотливые. С такими время короталось быстро.
Поездами пользовался редко. Пассажирские почти не ходили, а в воинские эшелоны устраиваться не резон — они катили напролет, там, где надо, не сойдешь. Однажды спрыгнул на ходу и чуть не сломал ногу.
В лето сорок второго поколесил я немало. И где! Непрядва, Куликово поле, Красивая Меча, заповедные тургеневские места. Разве я когда-нибудь предполагал, что судьба поднесет мне такой подарок? Обидно, что к встрече с этими местами я был подготовлен неважно. Хотя «Записки охотника» прочел запоем, по программе одолел роман «Отцы и дети». Но наш литератор Маргарита Федоровна, увлеченная натура, больше нажимала на стихи, а проза текла как-то мимо.
Осенью закипели бои под Сталинградом. Каждый из нас, вся страна, весь мир пробуждались с одним вопросом: «Как там, на Сталинградском направлении? Как Сталинград?» Я написал рапорт и отнес майору Славнину — просил отправить в Сталинград. Но Славнин сделал вид, будто никакого рапорта не получал. Я написал второй. Результат тот же.
Осенью командировок не стало. Мне, как и другим бойцам, вручили большую саперную лопату и направили строить дзот. Дали мне отделение. Расположились в маленькой степной деревеньке. В хате вместе со мной, как всегда, квартировал Иманкулов и еще один красноармеец.
Погода стояла мерзкая. Зарядили обложные дожди. По ночам иногда подмораживало. Под дзот мы выкопали котлован. В овражке напилили бревен для наката. Дуб пиле поддавался туго, а сроки подгоняли. Вечерами, уставшие и голодные, собирались в хате. Хозяйка затапливала русскую печь, благо, дров мы ей напилили на целую зиму. При красном мерцающем свете печи ужинали. Блаженство разливалось по телу — тепло от печи, и от ста наркомовских граммов, и от вкусного кулеша, который мастерски, не хуже Богдановича, готовила хозяйка.
Во вторую неделю котлован покрыли бревнами, смастерили амбразуру. Принялись за внутреннюю отделку: забирали жердями стенки, чтобы не сыпалась земля. В разгар рабочего дня прибыл посыльный и передал мне приказ: немедленно явиться к майору Славнину. Легко сказать немедленно: до штаба километров пять.
Добравшись, доложил майору по всей форме. Славнин разрешил сесть, и только после этого я обратил внимание на незнакомого капитана. Он сидел на табуретке возле стола и тщательно рассматривал ногти на своих тонких и нервных пальцах, будто и не было на свете занятия, более важного. Я умостился на лавке напротив капитана. Майор занял место за столом.
— Именно этот сержант, — усмехнувшись, сказал Славнин, — и бомбит меня своими рапортами.
— Вы кадровый или по мобилизации? — спросил капитан, устремив на меня острые зеленые глаза.
— Кадровый.
— Где служили?
— В 10-й армии, 86-й стрелковой дивизии, 287-м стрелковом полку.
— В окружении?
— Был. Под Слонимом. Выбрался в Гомель.
— В плену?
— Никак нет.
— Родом?
— С Урала.
— Родственники на оккупированной территории остались?
— Нет!
— С парашютом дело имели?
— Нет.
Поспрашивал меня капитан и отпустил, так и не сказав, зачем вызывал. Отмахал я снова пять километров. Попал в хату в самый подходящий момент — Иманкулов с напарником садились ужинать, а в печи весело пластали дубовые поленья. Иманкулов косил на меня узкие глаза, ждал, а мне и рассказывать-то было нечего.
Спустя два дня, утром, появился старшина. Сказал Иманкулову:
— Сегодня работаете без сержанта.
Когда за бойцами захлопнулась дверь, старшина достал из вещмешка гимнастерку и галифе, бросил на лавку, приказал:
— Переодеться!
Что значит — переодеться? Взял застиранные добела галифе с латками на коленях. Рассердился:
— Ты что, спятил?! На это дерьмо менять свою одежду?
— Отставить разговорчики! — повысил голос старшина. — Приказ командира не обсуждают, а выполняют!
— Ты мне не командир!
— Приказ майора!
— Не бреши!
— Слушай, сержант, — сбавил обороты старшина. — Ну какая тебе разница — в этих ехать или в других? На новом месте тебя обмундируют с иголочки, зато для своего родного СТАПРО сделаешь доброе дело — сохранишь хороший комплект обмундирования. Понял?
Старшин во время службы в армии встречал много. Походили они друг на друга не только по характеру, но и по внешности. Подтянутые, преисполненные собственного достоинства. С таким самомнением: выше должности в армии нет и генералы без старшин не обходятся. Спорить с ними — гиблое дело.
Поразила меня запоздалая мысль — в новой части хорошо обмундируют. В какой части?
— Погоди, — спросил я. — А куда это меня?
— Есть приказ явиться к новому месту службы. А куда, не ведаю, сержант. Давай, не тяни волынку, переодевайся!
Так я распрощался с друзьями-строителями, со стапровцами, с которыми за год службы сроднился. С майором Славниным, с Ивановым, Богдановичем. Очень не хотелось расставаться с Иманом Иманкуловым, с ним в сорок первом выходили из окружения. Но служба есть служба.
7
Сборный пункт, куда я прибыл, находился в крохотной деревушке. Разместили нас в школе, в спортивном зале. Вдоль стен высились два яруса нар. Прибывали сюда красноармейцы из всех частей Центрального фронта. Вторая рота была уже сформирована и где-то проходила обучение. Нас нарекли первой ротой. Батальон оказался особым, подчинялся непосредственно штабу фронта: двенадцатый отдельный гвардейский батальон минеров. Сокращенно — 12-й ОГБМ. Бойцов в него отбирали строго, преимущественно кадровиков. И чтоб имели образование не ниже семи классов.
Командиром нашего взвода назначили лейтенанта Васенева. Мы с ним одного года рождения и тезки. Васенев пороха еще не нюхал, даже под бомбежкой не бывал. Но такого знатока минного дела я ни раньше, ни позже не встречал.
Несведущий может подумать: «Что за техника — мины?» Проще и не бывает. Немудрящий корпус — железный или деревянный, а то и пластмассовый. Начинен взрывчаткой. В ней взрыватель. И самому можно изготовить, партизаны так и делали. Но просто лишь на первый взгляд. В минном деле, как, впрочем, и в любом другом, не существует мелочей. А в минном все-таки особенно, ибо мелочь может стоить жизни.
Тот, кто этой истины усвоить не может, в минеры не годится. Эта неспособность, вовремя не обнаруженная товарищами или командиром, обязательно приводит к беде.
Васенев рассаживал взвод в комнате, на середину выдвигал стол и выкладывал из вещмешка мины. Весь стол завалит. Глядим на эти нехитрые смертоносные приспособления, выдуманные человеком для уничтожения человека же, и мороз по коже пробирает. С виду безобидно, а внутри смерть.
Из кучи лейтенант выбирает мину, похожую на квадратный ларчик, — в крестьянских семьях в таких хранили письма и всякую мелочь, вроде ниток и пуговиц.
— Прошу ответить — что это такое? — спрашивает Васенев и обводит нас взглядом. Бойцы пожимают плечами — впервые видят. Лейтенант, выдержав для солидности паузу, сообщает:
— Это неизвлекаемая мина Старинова. Устроена она хитро и рассчитана на то, что если ее и обнаружат, то все равно извлечь не смогут: обязательно взорвется.
И начинается очередное занятие.
