Осенью 1790 года под Измаил пришла армия Потемкина и, как и под Очаковом, вяло повела осаду. Вскоре наступила зима, у осаждающих, как и всегда, не было ни дров, ни хлеба. Сам же светлейший роскошествовал в Бендерах, куда привозили ему рескрипты Екатерины, требовавшей заключения мира, а без взятия Измаила о мире не могло быть и речи.
Меж тем собравшиеся под Измаилом русские военачальники проводили время в бесплодных спорах. Генерал-аншеф Иван Васильевич Гудович, двоюродный брат светлейшего генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин и генерал-майор Иосиф Михайлович де Рибас, по выражению Потемкина, представляли собою «род сейма нерешительного».
25 ноября Потемкин послал Суворову приказ, в котором писал: «Флотилия под Измаилом истребила уже почти все их суда, и сторона города к воде очищена: остается предпринять с помощью Божией на овладение города. Для сего, ваше сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду, взяв на судах своих сколько можете поместить пехоты… Прибыв на место, осмотрите через инженерное положение и слабые места. Сторону города к Дунаю я почитаю слабейшею. Боже, подай вам Свою помощь! Уведомляйте меня почасту. Генерал-майору де Рибасу я приказал к вам относиться» (то есть подчиняться). К приказу Потемкин приложил личное письмо Суворову: «Измаил остается гнездом неприятеля. И хотя сообщение прервано через флотилию, но все он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на вашу храбрость. Поспеши, милостивый друг! По моему ордеру к тебе присутствие там личное твое соединит все части… Рибас будет вам во всем на помогу и по предприимчивости и усердию; будешь доволен и Кутузовым. Огляди все и распоряди и, помоляся Богу, предпринимайте! Есть слабые места, лишь бы дружно шли… Когда Бог поможет, пойдем выше».
Приказ и письмо Потемкина Суворов получил в Галаце 30 ноября, уведомив о том светлейшего более чем лапидарной запиской: «Получа повеления Вашей Светлости, отправился я к стороне Измаила. Боже, даруй вам Свою помощь!»
Ордер светлейшего, обязывающий Суворова принять командование войсками под Измаилом, еще не пришел из штаба Александра Васильевича в Галац, как 29 ноября в ставку Потемкина из-под Измаила пришло решение военного совета, проходившего под председательством Гудовича, в котором говорилось, что от штурма крепости постановлено отказаться для организации «правильной осады».
Светлейший тотчас же послал Суворову копию решения военного совета и еще один ордер, в котором писал: «Я, получа сей час о том рапорт, представляю Вашему Сиятельству поступить тут по лучшему вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного. Ваше Сиятельство, будучи на месте и имея руки развязанные, не упустите, конечно, ничего того, что только к пользе службы и славе оружия может способствовать…»
Одновременно Потемкин отозвал Гудовича из-под Измаила на Кубань.
Суворов с одним ординарцем помчался к Измаилу в тот же день, 30 ноября, как только получил приказ Потемкина о назначении командующим всеми войсками под Измаилом.
Перед рассветом 2 декабря Суворов прибыл в русский лагерь под крепостью и немедленно собрал военный совет, на котором присутствовали тринадцать генералов и бригадиров. Ограничившись вопросами и не высказав никакого решения, Суворов вышел на крыльцо дома, где проходил совет, сел в седло и поехал производить рекогносцировку крепости. Члены военного совета поняли: генерал-аншеф решился на штурм.
И уже на следующий день началась подготовка к взятию неприступной измаильской твердыни.
Суворов сосредоточил две трети войск против наиболее уязвимой приречной части Измаила, остальные же войска должны были производить демонстрацию, отвлекая на себя и рассредоточивая по всему шестиверстному периметру крепости гарнизон города.
Он скрыл истинный замысел от всех, широковещательно объявляя, что штурм будет одновременно со всех направлений, а о направлении главного удара знал лишь он один. Каждую ночь игрались фальшивые тревоги для дезориентирования противника, на виду у турок были заложены четыре батареи осадных орудий.
7 декабря, в полдень, в Измаил был направлен парламентер с предложением почетной капитуляции. В большинстве научных трудов, в популярной и художественной литературе приводится такой текст: «Сераскиру, старшинам и всему обществу. Я с войском сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышления для сдачи и воля: первые мои выстрелы – уже неволя, штурм – смерть. Чего оставляю вам на разсмотрение».
На самом же деле этот вариант был написан адъютантом Суворова под его диктовку и перечеркнут Александром Васильевичем, а в крепость было направлено следующее послание: «От Генерал-аншефа и кавалера Графа Суворова-Рымникского. Превосходительному Господину Сераскиру Мегамету-паше-Айдозле, командующему в Измаиле; почтенным Султанам и прочим пашам и всем чиновникам.
Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечности, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать через сие Вашему Превосходительству и почтенным Султанам! И требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей! О чем и ожидаю от сего через двадцать четыре часа решительного от вас уведомления к восприятию мне действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не только никто, но и самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства; и за то никто как вы и все чиновники перед Богом ответ дать должны».
По той же расхожей, далекой от истины версии, командующий войсками в Измаиле якобы так ответил на письмо Суворова: «Скорее небо упадет на землю и Дунай потечет вспять, чем сдастся Измаил». На самом же деле все обстояло иначе. После победы под Рымником имя Суворова наводило на турок ужас, и ни один турецкий командующий не осмеливался говорить с ним непочтительно. Да и сам Суворов никогда не позволял себе каких-либо неучтивостей или ненужных резкостей. Так было и на сей раз: письмо Суворова было жестким, но вежливым.
Ответ был не столь выдержанным. Мехмет-паша просил Суворова дать десять суток перемирия, чтобы запросить визиря об условии сдачи Измаила. Суворов представил этот ответ на рассмотрение военного совета, созвав его 9 декабря.
Военный совет посчитал ответ сераскира тактической уверткой, предназначенной для того, чтобы укрепить Измаил еще более. И постановил: «Сераскиру в его требовании отказать. Приступить к штурму неотлагательно».
После военного совета целый день и всю ночь более пятисот орудий – с суши, с острова Сулина и с флотилии де Рибаса, со стороны Дуная, – беспрерывно вели огонь. В три часа ночи тридцать одна тысяча русских войск двинулись к крепости, а в половине шестого утра девятью колоннами пошли на штурм. На направлении главного удара шли пятая колонна бригадира Матвея Ивановича Платова и шестая колонна генерал-майора Кутузова. Пять батальонов егерей и гренадеров и тысячу казаков вел Кутузов на Кильские ворота Новой крепости – самой мощной цитадели Измаила.
Дважды войска Кутузова были отбиты, и Суворов послал к нему офицера, чтобы поздравить Михаила Илларионовича со званием коменданта крепости. Причем офицеру было приказано сообщить Кутузову, что гонец с этой вестью уже отправлен в Петербург.
А после того как Измаил был взят, Суворов писал Потемкину: «Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов показал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, влез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов».
К 8 часам турки были сбиты на всей линии крепостных сооружений, после чего начался ожесточенный бой на улицах города, закончившийся через восемь часов. Двадцать пять тысяч защитников Измаила пали мертвыми, еще две тысячи умерли на следующий день, девять тысяч попали в плен. Было захвачено двести сорок пять орудий, три тысячи пудов пороха, сорок два судна. Русские потеряли убитыми и ранеными около десяти тысяч человек.
Победа под Измаилом потрясла и Европу, и Турцию.
Отведя войска в Галац и оставив комендантом Измаила Кутузова, Суворов через неделю после штурма поехал в Яссы, к Потемкину.
Когда Потемкин при встрече у входа в свой дворец, поклонившись ему, спросил: «Чем мне наградить заслуги ваши?» – Суворов ответил: «Ничем, князь. Я не купец и не торговаться к вам приехал. Кроме Бога и государыни, никто меня наградить не может».
Это означало разрыв со всесильным вельможей, а следовательно, и с императрицей.
Суворов вскоре понял, как все еще необыкновенно силен Потемкин, хотя он знал, что у Екатерины появился новый фаворит – Платон Зубов, пустой и вздорный красавчик, кавалергардский ротмистр, по возрасту годный ей во внуки.
