До 1789 года, когда произошел «случай», Зубов-отец был управляющим одним из имений Н. И. Салтыкова, занимая к тому же пост вице-губернатора в одной из провинций. Как только Платон Зубов оказался в фаворе, отца тут же перевели в Петербург – обер-прокурором Первого департамента Сената, ведавшего важнейшими вопросами государственного управления. Здесь новый обер-прокурор проявил себя человеком умным, но злым, недобросовестным и охотником до взяток. Благодаря сыну ему сходили с рук все его злоупотребления.
Когда Зубов-отец появился в Петербурге, здесь в Конной гвардии уже служили и все его сыновья, которым покровительствовал фельдмаршал Н. И. Салтыков.
Почти одновременно с Зубовым-отцом в Петербурге появились его жена и дочери. Все Зубовы были представлены императрице. Особое расположение и сердечность она оказала самому младшему из братьев – семнадцатилетнему Валериану, юноше не только красивому, но и обладающему многими иными достоинствами – смелостью, открытостью, веселостью, в котором детская непосредственность соседствовала с живым умом и настойчивым стремлением быть во всем первым и непременно добиваться успеха.
Платону Зубову не понравилось внимание императрицы к младшему брату, и, опасаясь успеха Валериана, он добился отправки его в действующую армию к Потемкину.
Когда юный подполковник появился в Яссах, в ставке светлейшего, тот уже доподлинно знал обо всем случившемся в Петербурге. Ситуация не волновала Потемкина, ибо он был уверен, что зажегшаяся звездочка нового любимца императрицы не сможет соперничать по своему свету и блеску с его немеркнущей звездой. Он уже привык к тому, что не является единственным фаворитом императрицы, но был уверен, что никто не сравнится с ним ни по силе влияния на Екатерину, ни по реальным плодам деятельности на благо России.
Где были ныне Завадовский, Зорич, Корсаков, Ермолов, Мамонов, пытавшиеся соперничать с «Великим циклопом»?
Потому и не ждал никто, как и сам Потемкин, что юный флигель-адъютант, проведший несколько ночей с престарелой императрицей, креатура враждебного ему Салтыкова, сможет вытеснить из ее сердца венчанного мужа и соправителя.
Приезд Валериана Зубова не заставил Потемкина изменить свое отношение к происшедшему, и он ничуть не опасался, что брат фаворита, находясь рядом, в его ставке, сможет повредить ему во мнении императрицы, оказываясь вольным или невольным свидетелем отнюдь не безобидных утех в покоях ясского дворца.
И хотя из Петербурга приходили все новые доказательства чрезмерного влияния Зубова на императрицу, Потемкин не торопился в столицу.
После грандиозного праздника в Таврическом дворце Потемкин пробыл в Петербурге еще два с лишним месяца.
23 июля 1791 года он отужинал в компании Платона Зубова и других гостей, которых новый фаворит позвал на проводы светлейшего. Ужин проходил в Царском Селе.
24 июля, в шестом часу утра, простившись с Екатериной, Потемкин уехал из Царского села в Галац, где оставленный им командующим армией князь Н. В. Репнин 31 июля подписал предварительные условия мира с Турцией. Репнин намеренно не стал ждать Потемкина, чтобы оставить для потомков под протоколом не его, а свое имя.
Потемкин узнал об этом в дороге и расстроился пуще прежнего. 1 августа он прибыл к армии, а через три дня произошло событие, еще более омрачившее его. Не успел Потемкин приехать в Галац, как скончался родной брат великой княгини Марии Федоровны герцог Карл Вюртембергский – один из любимых его генералов.
При отпевании покойного в церкви Потемкин стоял возле гроба до конца. По обыкновению все расступились перед ним, когда он первым вышел из церкви. Потемкин был столь сильно удручен и задумчив, что, сойдя с паперти, вместо кареты подошел к погребальному катафалку. Он тут же в страхе отступил, но твердо уверовал, что это не простая случайность, а предзнаменование.
В тот же вечер он почувствовал озноб и жар, слег в постель, но докторов к себе не допускал, пока не стало совсем худо. Только тогда он приказал везти себя в Яссы, где находились лучшие врачи его армии.
Там болезнь ненадолго отпустила его, потом снова усилилась. 27 сентября, за трое суток до дня своего рождения, Потемкин причастился, ожидая скорой смерти, но судьбе было угодно ниспослать больному еще несколько мучительных дней, в которые он категорически отказывался от каких-либо лекарств и только подолгу молился.
30 сентября ему исполнилось пятьдесят два года, а еще через пять дней велел он везти себя в Николаев, взяв с собой любимую племянницу графиню Браницкую. В дороге ему стало совсем плохо. В ночь на 6 октября 1791 года больного вынесли из кареты, постелили в степи возле дороги ковер и положили на него Потемкина с иконой Богородицы в руках.
Он умер тихо, и когда конвойный казак положил на глаза покойному медные пятаки, никто из сопровождавших Потемкина не поверил, что тот мертв.
Забальзамировав тело Потемкина, его похоронили 23 ноября 1791 года в Херсоне, в подпольном склепе церкви Святой Екатерины, не предавая земле, а оставив гроб на пьедестале.
Детство Александра Павловича
После смерти Потемкина, случившейся 5 октября 1791 года, влияние Зубова при дворе усилилось как никогда ранее, и он стал, безусловно, первым вельможей империи.
Этому способствовало прежде всего то, что он начал претендовать на особую роль в семье Екатерины, разделяя ее недоброжелательство к Павлу и его жене и всячески подыгрывая на ее симпатиях к любимому внуку Александру.
Как раз в это время Александр из ребенка превращался в юношу, и Екатерина уделяла массу времени и сил, чтобы сделать из старшего внука достойного наследника российского престола.
Екатерина сама написала для Александра и Константина несколько книг и подобрала прекрасный ансамбль учителей и педагогов, способных дать великим князьям разнообразные научные познания, а также воспитать в них нравственность и чувство гражданской ответственности.
Первую скрипку в этом превосходном ансамбле, несомненно, играл высокоталантливый и широко образованный республиканец и либерал швейцарский гражданин Фредерик Сезар де Лагарп. Он оказал исключительно сильное влияние на Александра, воспитывая в нем чувство справедливости, вольнолюбия и любви к ближним и сохранял это влияние на протяжении всей жизни.
В 1814 году в Париже император Александр I сказал: «Никто более Лагарпа не имел влияния на мой образ мыслей. Не было бы Лагарпа, не было бы Александра». Юный Александр отвечал учителю искренностью и доверием. Вот как оценивал самого себя Александр в письме к Лагарпу, когда исполнилось ему тринадцать лет: «Вместо того, чтобы себя поощрять и удваивать старания воспользоваться остающимися мне годами учения, я день ото дня становлюсь все более нерадив, я с каждым днем все более приближаюсь ко мне подобным, которые безумно считают себя совершенствами потому только, что они принцы. Полный самолюбия и лишенный соревнования, я чрезвычайно нечувствителен ко всему, что не задевает прямо самолюбия. Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось выказываться и блистать на счет ближнего… Тринадцати лет я такой же ребенок, как в восемь, и чем более я расту, тем более приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего…»
А ведь это писал тринадцатилетний мальчик, причем, на прекрасном французском языке.
А вот какое письмо сочинил в это же время двенадцатилетний Константин: «В двенадцать лет я ничего не знаю… Быть грубым, невежливым, дерзким – вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь».
Вторым человеком, весьма благотворно влиявшим на Александра и Константина, был их священнослужитель и духовник Андрей Афанасьевич Самборский, выходец из бедного сельского украинского духовенства. Великих князей окружали и другие прекрасно образованные люди: И. М. Муравьев-Апостол, учивший их английскому языку, М. Н. Муравьев, преподававший этику, психологию, русскую словесность и отечественную историю. Академики Л. Ю. Крафт и П. С. Паллас преподавали физику, математику, естествознание и географию. Начала военных наук мальчики узнавали от полковника Карла Массона, а отец Андрей Самборский кроме всего прочего знакомил их с практикой сельского хозяйства: возле Царского Села, на мызе Белозерка, у него было собственное имение, которое он вел по последнему слову агрономической науки. Гуляя там с детьми, он заводил их в избы крестьян, на огороды, пасеки, в сады, на нивы, на скотные дворы, на луга и пашни.
Впоследствии Самборский, вспоминая об этих прогулках, писал Александру I: «Ваше Величество могли весьма ясно познать мою прямую систему религии евангельской и религии сельской, из которых происходят благоденствие и трудолюбие, которые суть твердое основание народного благоденствия».
