Лина громко сглотнула, а Мила словно невзначай коснулась горла, а потом прошептала:
– Да, Соули. Конечно!
Мгновение тишины разрушил звон колокольчика. О Богиня! Обед!
– Ну мы пойдем? – пробормотала младшенькая.
– А то родители рассердятся… – поддержала старшенькая.
Я махнула рукой и поспешила к шкафу – на меня-то точно осерчают, это же я всех задержала.
Оделась быстрей, чем новобранец королевской армии, решительно подошла к комоду – ночную сорочку убрать, да так и застыла. На комоде, рядом с книгами, предназначенными для госпожи Жейер, лежала стопка писчей бумаги, алой ленточкой перевязанная. Поверх нее белоснежная роза с глянцевыми зелеными листочками и… бумажный журавлик с непропорционально длинной шеей.
О Богиня! Откуда?!
С великой осторожностью взяла бумажную птичку, привычным жестом разрушила магическую печать. Разворачивать послание ой как не хотелось – ведь ясно же от кого… но и проигнорировать записку нельзя.
Почерк господина штатного мага города Вайлеса и по совместительству лжеца, лицемера и гнусного типа, оставлял желать лучшего. А содержание записки подтверждало невероятную, прям-таки сверхъестественную, самонадеянность герцогского сынка.
«Уважаемая госпожа Соули!
Как вы правильно заметили, я не слишком рьяно проверяю корреспонденцию. Посему позволил себе оставить у вас писчую бумагу – она зачарована, журавлики из этой бумаги смогут найти меня, где бы ни был, и привлечь внимание к посланию. Так что, если снова понадоблюсь…
(К сожалению, вчера вы были не в духе, поэтому сообщаю сейчас.)
С уважением и надеждой,Райлен из рода Даоров».
– Наглец! Самонадеянный, напыщенный, лживый…
Изобличающую речь прервал звон колокольчика. В этот раз он звучал требовательней и громче – словно столовая не на первом этаже, а в полушаге.
Если б не обед, я бы непременно расправилась с этим подарком – разорвала и сожгла каждый листок! Но родители ждали… пришлось сунуть перевязанную лентой пачку в верхний ящик комода, под белье, и заторопиться вниз.
Райлен может надеяться сколько угодно, но я даже не посмотрю на него. Никогда.
Глава 12
Хромота прошла, но отец настоял, чтобы на бал ехала не верхом, а в коляске. Я не противилась – послушно уселась на диванчик рядом с мамой и постаралась принять самый беззаботный вид. Отец тоже отказался от седла – он устроился напротив нас. Кивнул близняшкам, которые теребили поводья, только распаляя и без того нетерпеливых дарайхарок, и крикнул Михе, исполнявшему роль возницы:
– Трогай!
Миха разродился басистым «н-но!» и коляска покатила по мощенной булыжником дорожке. Ехать предстояло в объезд – через заливные луга, яблоневый сад, высокий каменный мост и рощу с огромными реликтовыми дубами. Просто отец, как и я, не слишком жалует короткую дорогу – ту, что бежит мимо кладбища и пропитана тошнотворным запахом скотобойни. Да и торопиться в принципе незачем.
Небо уже подернулось розоватой предзакатной дымкой, в воздухе витала прохлада, мир искрился зеленью, словно кричал о наступлении лета.
Близняшки держались позади коляски. Выглядели не слишком радостно, но несказанно мило – платья кремового оттенка неплохо скрывали характер, придавали скромный, благочестивый вид, а тщательно уложенные локоны делали лица чуточку взрослей.
Мое платье, наоборот, скромности не добавляло и отличалось ослепительной белизной. Просто так положено – когда девушке исполняется восемнадцать, ее наряды становятся откровенней и отчасти напоминают свадебные. А то вдруг кто-то не знает, что девица созрела для брака?
Прическа, разумеется, под стать – вместо простых лент маленькие, украшенные блестками розочки. Прозрачный намек на венец невесты – опять-таки для тех, кто не в курсе, что девушке уже пора…
– Розы смотрятся великолепно, – не скрывая гордости, сказала мамулечка. – Хорошо, что ты в отцовскую родню пошла. В светлых волосах розочки теряются, по себе помню. Ох, как я плакала, когда на первый взрослый бал шла…
Ну да, у мамы волосы цвета пшеницы, в таких цветы и впрямь выглядят бледно. Зато в моей черной гриве напоминают звезды, по ночному небу рассыпанные, – по крайней мере, именно так госпожа Флер говорит.
Отец смерил нас насмешливым взглядом, а потом посерьезнел, наклонился ко мне и… И стало ясно, почему он решил в коляске ехать.
– Линар письмо прислал, – тихо сказал господин Анрис.
Я вопросительно приподняла брови. Сердце споткнулось, показалось вдруг, что брат о Райлене пишет. Ведь назначение брюнета в Вайлес не тайна, такие события не только в местных, но и в столичных газетах освещают. Не на первой полосе и без фотографических портретов, но все-таки.
Однако речь пошла о другом.
– Он пишет, что не хочет приезжать на каникулы. Дескать, в академии дел полно.
– Ну он же не студент, аспирант, – прошептала мамулечка. – У него исследования, практики… Прохлаждаться некогда.
Отец от этих слов отмахнулся, снова уставился на меня:
– Соули, напиши ему, а? Не дело, что парень с утра до вечера, день ото дня над книгами и колбами сидит.
Зря он это сказал, зря напомнил. Глаза тотчас наполнились слезами, а сердце уже не спотыкалось – откровенно щемило.
– Написать я, конечно, могу, но Линар вряд ли послушается… Мне иногда кажется, он мои письма вообще не читает.
– Все еще злится?
Я только плечами пожала.
Все уверены, что мы с Линаром поссорились, а я не переубеждаю. Мне просто нечем объяснить внезапную холодность брата. Я и сама не поняла, что между нами произошло…
Способности Линара подтвердились, когда он еще в колыбели лежал, так что не было ничего удивительного в том, что он все-таки поступил в школу магии и уехал. На тот момент Линару было восемь, мне – шесть, близняшкам почти шесть – на двоих, разумеется. Сестры в ту пору сильно болели, родители с ног сбивались, возили от одного лекаря к другому, и не только до нашей столицы – даже до столицы королевства Дурбор добрались. Они были очень заняты, а мы с Линаром…
Он чувствовал себя очень одиноко в чужих стенах, а я в родных не знала куда деваться. Переписывались. Линар писал длинные письма ровным почерком – о буднях в школе, о друзьях и недругах, о печалях и радостях, а я… корявым, совсем детским, рассказывала о куклах, платьях, котятах и прочих глупостях.
Эта дружба стала такой важной, что даже переход во взрослую жизнь разрушить ее не смог. Просто однажды мы перестали обсуждать будни и кукол… Линар начал писать о своих взглядах, устремлениях, отношениях с девушками, которых в школе, как и в академии, немногим меньше парней. Я… ну тоже о взглядах писала. И про ухажеров, и про все на свете.
Мы вместе смеялись над незадачливым господином Дюррином (впрочем, тогда он едва ли мог носить это звучное звание), над Фистом, над… О Богиня, да у меня никого ближе брата не было!
И он про все рассказывал. Даже про то, как опозорился на первом свидании, как не сумел впечатлить девушку первым поцелуем, поведал.
Когда Линар приезжал на каникулы, мы оторваться друг от друга не могли. Говорили часы напролет. Однажды в наш междусобойчик Милан – наш старший брат – затесался. Он и половины из наших шуток не понял, разозлился… но, когда отбывал в кадетский корпус, с такой грустью посмотрел. Сказал:
– Завидую вам, очень завидую.
Ну да… Милан, как и Линар, в восемь из родительского дома выпорхнул. Только не в магическую школу, а в кадетский корпус под патронажем его величества. И то ли склад личности такой, то ли обстоятельства подвели, но Милан в самом деле за бортом семейной жизни оказался. Родители с ним, разумеется, общались, а вот остальные…
Милан старше Линара на пять лет. Так что лично мне он не просто взрослым – старым казался. И о чем с таким говорить?
А Линар… Я думала, эта дружба продлится вечно, и когда полтора года назад получила письмо, состоящее из единственной фразы: «Не пиши больше!» – не поверила. Думала, брат шутит… Увы, с той поры на мои письма не отвечал. Словно я в самом деле не писала.
– Соули? – Голос отца вырвал из горестных мыслей.
Я даже вздрогнула от неожиданности.
– Я попробую, – пробормотала едва слышно. – Но я не верю, что Линар передумает.
За разговорами и размышлениями совсем не заметила, как миновали луга и рощу. Очнулась лишь тогда, когда услышала звонкий цокот копыт по мощенной булыжником улице. Мимо неторопливо плыли приземистые домики городской окраины, впереди виднелся шпиль ратуши – именно там давали бал в честь Первого дня лета и именно туда мы направлялись.
– Никаких магов…
– Что? – невольно дернулась я. Даже не поняла, кто это сказал.
– Никаких магов, – повторил отец, погрозив пальцем.
Губы сами скривились в неприятной усмешке. Я-то тут при чем? Насчет мага не меня, близняшек предупреждать нужно. Впрочем, девочки уже предупреждены. И как бы там ни было, приблизиться к Райлену не позволю. Для их же безопасности.
