Однажды этот источник чуть было не потерял свою славу. Одна женщина из Лудгвана была повешена при обстоятельствах, описанных в следующем повествовании.
Мелкий фермер, проживавший в одном из самых западных уголков графства, несколько лет назад умер от болезни, которую в то время называли «английской холерой». Через несколько недель после его смерти его жена снова вышла замуж, что и привлекло внимание соседей. Вспомнили, что женщина совсем не ладила с покойным мужем, не раз доказывала мстительность своей натуры и еще при жизни мужа открыто проявляла далеко не платонические чувства к мужчине, за которого потом вышла замуж. Как только возникли подозрения, люди начали сомневаться в естественности кончины ее мужа. В конце концов приняли необходимые меры, тело мужа выкопали и обнаружили в его желудке столько мышьяка, что хватило бы для отравления трех человек. Женщину обвинили в убийстве мужа, судили и, на основании не вызывающих сомнения доказательств, приговорили к повешению. Вскоре после ее казни появились ужасные истории о призраке. Некоторые люди утверждали, что видели похожий на убийцу призрак, закутанный в саван, с черным следом от веревки на распухшей шее. Штормовыми ночами призрачная женщина яростно раскапывала могилу мужа лопатой. Это было очень страшно, и с наступлением сумерек никто не осмеливался приблизиться к тому месту. Вскоре заговорили и о другом обстоятельстве, пострашнее самой истории о призраке, нарушившем покой жителей деревни, где жила отравительница и где, как считалось, она родилась. Источник святого Лудгвана почитался местными крестьянами за свое единственное замечательное свойство дарить каждому крещенному в его воде (которую неизменно приносили в церковь на обряды крещения) ребенку защиту от повешения.
Никто не сомневался в том, что все дети, которым посчастливилось родиться и креститься в приходе, становились долгожителями и всю свою жизнь могли совершать все упомянутые в «Справочнике Ньюгейтской тюрьмы» (печатный список преступников с перечнем их преступлений; впервые вышел в 1773 году. – Пер.) преступления, караемые смертной казнью, и не попасться в руки преемников Джека Кетча (? – 1686, английский палач, отличавшийся особой жестокостью. – Пер.). Никто в этом не сомневался до тех самых пор, пока не распространилась история о призраке убийцы, и тогда всеми овладели дурные предчувствия.
Женщина родилась поблизости от волшебного источника и, по всей вероятности, была крещена в его воде, как и ее соседи по приходу, и тем не менее ее публично повесили. Однако вероятность не всегда оборачивается истиной, и все прихожане преисполнились решимости разыскать запись о крещении отравительницы и точно выяснить, была ли она крещена в воде источника или нет. После долгих трудов сей важный документ был обнаружен, и вовсе не там, где его искали поначалу, а в соседнем приходе. Оказывается, ошиблись в месте рождения женщины; ее вовсе не крестили в церкви Святого Лудгвана, и, таким образом, она не была защищена чудесным свойством местной воды. Невозможно описать всеобщие торжество и радость. Чудесное свойство приходского источника было подтверждено, слава о нем распространилась еще дальше, чем прежде. Крестьяне из соседних местностей перед крещениями стали присылать за знаменитой водой, а многие продолжают эту традицию по сей день: приносят воду в свои церкви в закрытых пробками бутылках и просят брызгать ею своих детей, когда их принесут на крещение.
Пугало из Хедли
Хедли Кау был боуги, скорее проказливым, чем злобным, который жил в деревне Хедли близ Эбчестера. Его внешность не внушала особого страха, а свои шалости он обычно заканчивал грубым громким хохотом. Если старая женщина собирала палочки на растопку, он мог обратиться пучком соломы, которую старушка точно поднимет и унесет. Затем солома становилась такой тяжелой, что женщина ее опускала на землю, тогда пучок соломы вдруг становился торчком и быстро бежал вперед, исчезая вдали с хохотом и криками. Боуги мог превратиться в любимую корову и заставить доярку бегать за собой по полю, или во время дойки лягался, опрокидывал полное ведро, срывался с привязи и исчезал с громким смехом. Безусловно, Кау сильно досаждал всем, кто жил в доме на ферме. Он постоянно подражал голосам возлюбленных служанок, переворачивал горшок с супом, скармливал сметану кошкам, распускал вязанье или ломал прялку. Но отвратительнее всего домовой вел себя во время родов. Он мучил мужа, мчавшегося за повитухой, пугал лошадь, и она часто сбрасывала седоков на дорогу. Потом он насмехался над роженицей, а когда разгневанный муж пытался палкой выгнать Кау в дверь или окно, палка вдруг вырывалась из его рук и обрушивалась на его плечи.
Таким образом два приключения с Хедли Кау связаны между собой. Фермер по имени Форстер, живший близ Хедли, как-то утром отправился в поле и поймал, как он думал, собственную серую лошадь. Он впряг ее в тележку и уже собрался тронуться в путь, когда лошадь выскользнула из упряжи, как «нитка без узелка из иголки», заржала, взбрыкнула и умчалась прочь, оказавшись не кем иным, как Хедли Кау. А еще двое молодых людей из Ньюлендза, что рядом с Эбчестером, как-то вечером отправились на свидание со своими возлюбленными. Приблизившись к месту встречи, они увидели неподалеку, как им показалось, своих девушек. Парни последовали за ними, прошагали две или три мили, догнать не смогли, а в конце концов увязли в болоте по колено. Тут их возлюбленные с громким хохотом исчезли. Молодые люди выбрались из трясины и со всех ног бросились к дому; боуги мчался за ними, насмехаясь и улюлюкая. Переправляясь через Дервент, юноши упали в воду, приняли друг друга за боуги и наконец прибежали домой порознь. Каждый рассказывал ужасную историю о том, как его преследовал Хедли Кау и как он чуть не утонул в Дервенте.
Безусловно, этот боуги сильно напоминает Робина Славного Малого, с которым познакомил нас Бен Джонсон:
Иногда я встречал их в образе человека,Иногда в образе быка, иногда в образе собаки,И могут они превращаться в лошадьИ скакать рысью или галопом.Но если они помчатся за мной,Я брошусь прочь быстрее ветраПо полям, преодолевая изгороди,Пруды и озера,Под громкий хохот: «Хо! Хо! Хо!»
Колдовство
Лорд Пенгерсвик – чародей
Лорд Пенгерсвик прибыл из восточных краев вместе с чужеземной дамой необыкновенной красоты. Все считали ее «диковинной» женщиной, а многие называли «сарацинкой». Никого, кроме тщательно отобранных слуг, не допускали в Пенгерсвикский замок, и тех, как говорили, связали магическими заклинаниями. Никто не осмеливался рассказать о том, что происходило за стенами замка, а потому окрестные крестьяне, шахтеры и рыбаки могли лишь строить догадки. Они уверяли, что Пенгерсвик точно запирался на много дней в своей комнате, сжигал странные предметы, издающие сильные запахи, которые разносились не только до каждого уголка замка, но и на мили вокруг. Часто по ночам, и особенно в штормовую погоду, слышали, как Пенгерсвик сзывает духов, читая заклинания из книг на незнакомом языке. В таких случаях его голос перекрывал грохот волн, разбивавшихся об окрестные скалы, а духи отвечали громовыми раскатами. Тогда все слуги в страхе выбегали из замка и даже в самые грозовые ночи толпились в одном из открытых дворов. Действительно, борьба человека с демонами была ужасной, а иногда духи оказывались могущественнее чародея. Однако его жена неотступно следила за ним, и, когда борьба становилась слишком ожесточенной, она извлекала из своей арфы сладчайшие звуки. Услышав эту музыку, духи улетали в направлении мыса Лендс-Энд со стонами, похожими на шелест затихающей бури. Затем в башне чародея гасли огни и воцарялся покой. Успокоившиеся слуги возвращались в свои комнаты. Они боялись хозяина, но к хозяйке относились с любовью. Леди Пенгерсвик никогда не видели за воротами замка. Все дни она проводила в гордом одиночестве в своей башне; зарешеченное окно ее комнаты располагалось высоко со стороны моря. Ее голос в сопровождении музыки арфы слышали редко, когда она пела нежные любовные песни своей восточной родины. Часто на заре даже рыбы в прилегающем заливе высовывали из воды головы, очарованные звуками музыки и пения. Поговаривали, будто русалки из Лизарда и множество водяных духов приплывали в бухту Пенгерсвика, привлеченные ее пением. Лунными ночами воздух словно пронизан различными звуками, но пение «сарацинки», редко чуть громче птичьего щебета, было хорошо различимо. В такие ночи люди видели тысячи призраков, скользящих вверх и вниз по лунным лучам и лениво парящих над серебристой водой. Духи прислушивались и иногда отзывались тихим эхом на песни леди Пенгерсвик. Долго эта странная пара жила в одиноком замке и, хотя лорд Пенгерсвик часто уезжал за границу на великолепном коне – как полагали, дьявольского происхождения, поскольку он был покорен хозяину и неистов со всеми остальными, – он не завел знакомств в среде окрестного мелкопоместного дворянства. Все его боялись, несмотря на то что уважали за многие добрые дела. Он полностью поработил великанов Горы, и еще до его исчезновения из Корнуолла они умерли, как говорили, от горя и недостатка пищи.
