— Видно, постарел я, испекся.
— Да уж, видно, — хихикнул главбух. — Молодые мозги-то все равно пошустрее ваших соображают.
— Ну, это понятно. Так что, дальше-то?
— Ну, так вот, — приободрился директор. — Вора мы вычислили сами.
— Иди ты? — изумился Петрович.
— Да. По списку вслед за тобой пробежались, и вот он, голубчик.
— А и правда, молодцы.
— Да уж, не дураки, — подмигнул розовым глазом бухгалтер.
— Так от меня-то чего надо, коль сами с усами?
— Возместить материальный ущерб, вернуть зверьков на баланс.
— Вы мне, старику, попонятней объясняйте. За вами, молодыми, не угонишься.
Задвинув главбуха, как ящик комода, директор выступил на шаг вперед. Вид его стал суров и решителен. Доказательства, полученные в ходе собственного расследования, казались ему неопровержимыми. Гордо заложив руки за спину, он еще раз прокашлялся и приступил к обвинению.
— У Колоскова среди хонориков был любимчик. Мурзиком звали.
— Так вы Колоскова жуликом, что ль, определили?
— Ну да, а кого ж еще? Ты всех по списку прошел, а на нем остановился. Значит, кто вор?
— Так вы по этим соображениям вычисляли?
— Ну да, а по каким же еще?
— Да по разным можно.
— Согласен. И Мурзик тому подтверждение. Это значит, что Колосков своего любимчика выкрал, а других лишь для виду прихватил. Ну, чтоб подозрений не было. Верно?
— Не знаю, вам видней.
— Ну, как же? Мурзик — это же конкретное обвинение.
— Или наоборот, — буркнул Петрович.
— Ты хочешь сказать — вор не он, что ли?
— Не знаю
— А почему тогда на нем остановился?
— Ты пытать меня будешь или дело станешь говорить. Что от меня-то надо?
— Обыск провести.
— Эва, куда хватил? У Колоскова, что ль?
— Ну да. Не будет же он шапку из своего любимчика кроить. Значит, тот живой, где-то дома сидит.
— Э, нет, други мои. Я с обысками связываться не буду, даже не просите. Вон к Вовке обращайтесь — он по чужим дворам мастак шастать…
Петрович ненавидел обыски. Даже в годы службы он предпочитал обходить это мероприятие стороной. Ему было стыдно копаться в чужих вещах и квартирах. Однажды он нашел украденные деньги в шкафу, под стопкой женского белья. И уже на следующий день жена воришки на весь свет раструбила, что Петрович де в бабских панталонах рылся. А самое противное, что женщина была абсолютно права. Тогда он чуть со стыда не сгорел. После этого случая невзлюбил обыски особенно.
* * *
В кабинете Инны Вишняковой шел очередной допрос. Занятие довольно скучное и малоприятное, особенно когда приходилось вытягивать показания из молчаливых свидетелей. Зачастую они ничего не видели, не слышали, не помнили. Старый афоризм: «Я свидетель — что случилось?» теперь казался совершенно несмешным и для многих непонятным. Общественная активность граждан давно канула в лету. Сегодня все жили по принципу: «моя хата с краю, ничего не знаю». И преступников это вполне устраивало (как и нетерпимость к доносительству).
Полынцев заглянул в дверь и собрался было ретироваться, чтобы не мешать работе, но Инна вдруг проявила неожиданное гостеприимство.
— Проходи, — сказала она, оторвавшись от протокола. — Я уже почти закончила.
Он на цыпочках обогнул полную с короткой стрижкой женщину и опустился на свободный стул у окна.
— Значит, вы видели, как они выносили большие сумки и садились в машину?
— Ну да, — вяло подтвердила женщина.
— А почему же «02» не набрали?
— Так почем я знала, что это воры? Это уж потом выяснилось, что пятую квартиру обокрали.
— Вы же сами говорили, что мужчины показались вам подозрительными?
— Ну да, говорила. А вдруг бы я ошиблась? Потом выписали бы штраф за ложный вызов.
— Милиция за ложные вызовы штрафы не взимает, — с гордостью сообщила Инна. — Лучше пять раз впустую съездить, чем одного жулика упустить. Так что в следующий раз звоните, не стесняйтесь.
Женщина ничего не ответила, но во взгляде ее можно было прочесть: «Вы бы поменьше в кабинетах сидели, а побольше по улицам ходили, тогда бы сами все видели. А то нацепляют на бока пистолетов и охраняют власти, да себя любимых».
— Ну, хорошо, — протянула Инна протокол. — Вот здесь напишите: с моих слов записано верно, мною прочитано… И распишитесь.
— Все, могу идти?
— Да, спасибо. До свидания.
Женщина, пыхтя, поднялась со стула и, одарив присутствующих укоризненным взглядом, вразвалочку вышла из кабинета.
— Кража? — кивнул на протокол Полынцев.
— А что у нас еще: кражи да грабежи, грабежи да кражи. Скукотища. Прокурорские хоть в убийствах копаются — и то веселей.
— Ничего веселого.
— Да, — спохватилась Инна. — Как голова-то? Давай я тебе чаю сделаю.
Соскочив со стула, она открыла шкаф, на нижней полке которого стоял чайник и посуда.
— А ты откуда про голову знаешь? — спросил Полынцев, наблюдая за ее движениями. Точнее, не совсем за движениями, их как раз видно не было. Полка, как уже говорилось, размещалась внизу, и девушка, нагнувшись, заслоняла ее своей юбкой. Вот на нее-то и смотрел, сканировал зеленым взглядом.
— Нашлись люди, рассказали, — ответила Инна, гремя посудой.
— Жираф донес?
— Нет, Мошкин.
— Это одно и тоже.
— Зачем ты так? Он без насмешек рассказывал. Мне тебя даже жалко стало.
С большим трудом верилось в то, что Мошкин мог говорить о ком-то без присущей ему колкости.
Во-первых, человек он вредный, а значит, при всем желании не умеет кого-либо хвалить или проявлять сострадание. Для него все вокруг олухи и недотепы, над которыми можно только подсмеиваться. Во-вторых, служил он в уголовном розыске, а сыщики на другие подразделения поглядывают с высоты птичьего полета (не все, конечно, но очень многие). И в-третьих, он ухлестывал за девушкой, в душе которой вряд ли захотел бы пробудить жалость к потенциальному сопернику.
Из этого следовало, что Инна сама прониклась сочувствием к пострадавшему и невольно приписывала другим такое же отношение. «Жалеет — значит любит», вспомнил Полынцев старую поговорку. Представлялся удобный случай проверить это утвержденье на себе.
— Жалко, говоришь? — спросил он, ища подтверждение своих мыслей.
— Ну да. Немного.
— А пожалеешь?
— А как насчет скромности?
— Скромность — мое второе имя.
— Я вижу.
— Серьезно говорю.
Полынцев не шутил, он действительно был скромен, а порой, если дело касалось прекрасного пола, и робок. Правда, случалось это лишь на первом этапе знакомства. Позднее, когда отношения заходили в интимное русло, он становился раскованным, а нередко и нахальным. В хорошем смысле этого слова, разумеется.
— Взгляд с моей спины убери, скромняга, — сказала Инна, оправляя юбку. — Дырку прожжешь.
— А я не на спину смотрю
— Я чувствую. Оттуда и убери.
— Да, пожалуйста, все равно ничего не видно.
Она вернулась на место, поставив перед ним цветастую чашечку.
— Попробуй, не остыл?
Он сделал глоток, нечаянно засосав и нитку чайного пакетика.
— Тьфу.
— А ты ловкий, Полынцев, — хихикнула Инна. — За тобой весело наблюдать.
— Ты наблюдаешь?
— Может, и наблюдаю, — сказала она кокетливо
— Ну, тогда это…
— А может, и нет. Не отвлекайся: пей чай, доедай пакет.
— Спасибо, вкусный.
— Вижу, что вкусный — всю этикетку обмусолил.
— Не смешно. Вы с Мошкиным, случайно, не вместе острить учились?
— Он что, острить умеет?
— Так же, как ты — обхохочешься.
— Оттаял, что ли? Зачирикал?
— Ты не поняла — это я воркую.
— Ну, давай. Я слушаю.
Полынцев поставил чашечку на стол.
Хуже нет обсуждать служебные проблемы с красивой девушкой. Просьба кажется ей попыткой завязать роман, вопрос — покушением на профессиональную состоятельность. Самыми отзывчивыми в этом смысле были старые, потрепанные опытом сотрудники. Они сами могли подсказать, что и как лучше выправить, и тебе оставалось лишь бегать в магазин за жидким топливом.
— По делу Зотова потерпевший хочет заявление забрать, — начал Полынцев вкрадчивым тоном. — Ты не против?
— Ты, я смотрю, воркуешь, еще хуже, чем чирикаешь! — хмуро ответила Инна. — Пакетик, что ли, с гашишем попался?! Как это — забрать?! Ты юрист или домохозяйка из сериала?
— Ну, неправильно выразился. Хочет встречное заявление написать, чтоб дело прекратить.
— Как это прекратить? Это тебе, что, дело частного обвинения: дал — забрал?
— Ну, подшлифовать, переквалифицировать. Что я тебе процессуальным тонкостям учить буду?
— Не собираюсь я ничего шлифовать. Там уже куча свидетелей допрошена, человек задержан.
Полынцева вдруг посетила умная мысль (что случалось с ним довольно редко).
