Он вскочил на ноги:
— Тогда двинули.
У дома стояла опять желтая машина. Он объяснил:
— Привыкаешь к цвету…
Через полчаса я спросил:
— Клифден?.. Ты отвез его в Клифден?
— Я же тебе говорил, что купил там склад. Огромный. Я еще предлагал тебе пойти в долю.
— Значит… ты похитил этого урода? — В глубине души я надеялся, что это дурная шутка, но проверить следовало, поэтому спросил: — Что ты собираешься с ним делать?
— Написать его портрет. Он нанял меня, забыл?
Когда мы прибыли в Клифден, шел дождь. Примерно в половине пути по Скай-роуд он остановился, свернул в сторону и сказал:
— Теперь вверх.
Я взглянул, но никакого дома не увидел.
Он сказал:
— В этом вся и прелесть, что его с дороги не видно.
Пока мы лезли наверх, промокли насквозь, я два раза поскользнулся и упал в грязь. Поднялись на холм и увидели строение. Саттон заверил:
— Он будет рад посетителям.
Здание было выкрашено в паскудный зеленый цвет и совсем сливалось с местностью. Все окна плотно закрыты. Саттон вытащил ключ, открыл дверь и крикнул:
— Я дома, дорогуша! — Вошел и вдруг завопил: — А… мать твою!
Я прошел мимо него. В полутьме разглядел кровать. Над ней висел человек. Саттон зажег свет. Плантер болтался на веревке, привязанной к перекладине, закутанный в простыню. Нога прикована наручниками к кровати. Я взглянул ему в лицо и все понял: Господи, он очень мучился.
Рядом с кроватью стоял мольберт с приготовленным холстом.
Саттон заметил:
— Этот гад выбрал легкий путь.
Я снова взглянул на Плантера и сказал:
— Ты называешь это легким… Господи!
Саттон двинулся к буфету, достал бутылку виски, предложил:
— Хочешь?
Я помотал головой. Он отпил большой глоток и крякнул:
— Фу… помогает.
Я подошел к нему и спросил:
— Ты его убил?
Виски уже растеклось у него в крови, и в глазах появился дикий блеск. Он ответил:
— Ты чего, рехнулся, мать твою? За кого ты меня принимаешь?
На этот вопрос я не ответил. Он выпил еще, и я спросил:
— Что теперь?
— Давай сбросим его с пирса Ниммо, установим справедливость — как в стихах.
— Ну уж нет.
— Тогда придется хоронить урода.
Именно это мы и сделали: закопали его за домом. Дождь лил как из ведра, так что копать пришлось около двух часов. Наконец все было сделано, и я спросил:
— Надо сказать какие-то слова над ним?
— Ну да, что-нибудь художественное, про то, как он любил картины.
— Есть предложения?
— Повесившийся в Клифдене.
В Голуэй мы вернулись около шести вечера. Я промок, весь перепачкался и дико устал. Когда Саттон припарковал машину, он сказал:
— Не мучайся. Знаешь, он ведь признался.
— Зачем он их топил?
— Чтобы позабавиться.
— Господи милосердный!
Казалось, он что-то прикидывает, и я спросил:
— Что?
— Он рассказал мне про девушек. Я имею в виду, он хотел рассказать. Но…
— Что «но»?
— Он сказал, что эта девушка, Хендерсон… ну ты знаешь… Сара…
— Что Сара?
— Ее он не убивал. Она покончила жизнь самоубийством.
— Лживый ублюдок.
— Зачем ему врать? Он ведь признался про остальных.
Я уже вылезал из машины. Сказал:
— Знаешь, я не скоро захочу тебя видеть.
— Понял.
Шины чуть не загорелись — так он рванул с места.
Когда пыль садится, вам остается только пыль.Поиски Плантера еще какое-то время обсуждались на первых полосах газет. Через несколько недель интерес пропал, и о нем забыли, как о Шергаре, лорде Лукане и других.
Кэти Б. проводила медовый месяц в Керри. Про Энн я ничего не слышал.
Я не пил.
Саттон один раз позвонил. Просто так взял и позвонил:
— Джек… Эй, приятель, как делишки?
— Хорошо.
— Ничего, что я звоню, а? В смысле, мы вроде повздорили… да?
— Можно и так сказать.
— Я слышал, ты все еще в завязке.
— Ты правильно слышал.
— Если захочешь сорваться с цепи, ты знаешь, кому позвонить.
— Конечно.
— Так как, Джек, хочешь знать, чем я занимаюсь?
— Если хочешь, скажи.
Можете усмехнуться так, чтобы это было слышно? Мне удалось.
Он сказал:
— Парень, я пишу картины, вот чем я занимаюсь.
— Прекрасно.
— Ладно, Джек, не пропадай.
Щелчок.
РЕЗУЛЬТАТЫ ВСКРЫТИЯ
Тело белого мужчины
Слегка за пятьдесят
Татуировка на правом плече:
фигура ангела
Упитанный
Вес: 180 фунтов
Рост: 6 футов 2 дюйма
Причина смерти: тоска
Я подумал, что именно так и будет. Я прямо видел свое дряблое белое тело на металлическом столе.
Даже слышал сухой, равнодушный голос патологоанатома.
Вот какие мысли приходили мне в голову.
Пора уходить.
У меня еще оставалось порядочно денег. Пошел в бюро путешествий. Женщина средних лет, на груди которой висела бирка с именем — Джоан, — сказала:
— Я вас знаю.
— В самом деле?
— Вы ухаживали за Энн Хендерсон.
— Вот именно, ухаживал, в прошедшем времени.
Она поцокала языком. Странный звук. И сказала:
— Эх вы!.. Она замечательная девушка.
— Слушайте, давайте поговорим о путешествиях.
Ей это не понравилось.
— Извините. Чем могу помочь?
— Билет в Лондон.
— На какое число?
— Дней через десять.
— Обратный билет будет стоить… сейчас посмотрю.
— Джоан… послушайте… Мне билет только туда.
Она резко подняла голову:
— Вы не собираетесь возвращаться?
Я сухо ей улыбнулся.
— Как знаете, — сказала она.
Через несколько минут билет был готов. Я спросил:
— Наличные принимаете?
Она принимала, правда неохотно.
Уходя, я сказал:
— Я буду по вас скучать, Джоан.
Когда я переходил через площадь, мне показалось, что у фонтана стоит Пэдриг. Я увидел его отчетливо. Подумал: «Это у меня от трезвости крыша поехала?»
Пошел к «Нестору». Часовой оказался на месте, причем был словоохотлив.
— Я читал про тебя в газетах.
— Это было сто лет назад.
Бармен улыбнулся. Я уже знал, что его зовут Джефф. Но ничего больше мне о нем узнать не удалось, хотя я заходил в паб каждый день. Я прикинул, что он где-то моего возраста. Его окружала та же аура изумления и потрепанности жизнью. Я решил, что именно это нас так быстро сблизило.
Я сел на свой жесткий стул, он принес мне кофе и спросил:
— Ничего, если я с тобой посижу?
Я удивился. Наши отношения до сих пор основывались на том, что мы дружески избегали друг друга. Я ответил:
— Конечно.
— Как бета-блокаторы?
— Не пью.
Он кивнул, что-то взвесил в уме и спросил:
— Хочешь, чтобы я сказал тебе правду, или мне продолжать тебе подыгрывать?
— Что?
— Это цитата из Тома Уэйтса.
— Тоже не чурался стакана.
Он провел пальцами по волосам и сказал:
— Я редко схожусь с людьми. Я уже привык. Меня бросила жена, заявила, что я слишком самодостаточный.
Я понятия не имел, куда приведет этот разговор. Но я ирландец, я знаю, как это бывает. Словесный обмен. Ты рассказываешь что-то про себя, в ответ получаешь откровение. Так шаг за шагом. И в результате возникает дружба… Или не возникает.
Разговорное кружево.
Начал я:
— Мне с друзьями не слишком везло. Двух своих лучших друзей я недавно похоронил. Не знаю, что они от меня получили, кроме дешевых венков на могилы. Да еще пары теплых носков.
Он кивнул:
— Пойду принесу кофе. — Когда он вернулся и подкрепился кофеином, то сказал: — Я немного про тебя знаю. Не то чтобы расспрашивал. Но я ведь бармен, много приходится слышать. Я знаю, ты помог разобраться с этим делом о самоубийствах. Что ты был легавым. Поговаривают, ты мужик крутой.
Я печально рассмеялся, и он продолжил:
— А я… работал когда-то в рок-группе. Когда-нибудь слышал про «Металл»?
— «Тяжелый металл»?
— И это тоже, но наша группа называлась «Металл». В конце семидесятых мы были очень популярны в Германии. Именно так мне удалось купить это заведение.
— Ты все еще играешь?
— Господи, нет. Я и тогда не играл. Писал тексты песен. И должен тебе сказать, головой можно биться и без поэзии. А у меня две страсти — поэзия и мотоциклы.
— Думается, в этом есть своя логика.
— Не просто мотоциклы. Только «харлей». Мой — с мягким задом, сделан на заказ.
Я кивнул, как будто что-то понял. На самом деле не имел понятия, о чем он говорит.
Он продолжил:
— Беда в том, для них жутко трудно доставать запасные части. И как все, что чистых кровей, он постоянно ломается.
Если я и дальше буду так энергично кивать, это превратится в привычку.
