– Ладно тебе, морда пьяная, мораль читать! Говори, где этот твой профессор живет, пойду рыло ему начищу и заберу картинку свою.
Аркадий нацарапал на клочке бумаги адрес Аристархова и протянул его Толяну. Тот бросился к двери и не расслышал, как Западло крикнул вслед:
– Ты, Толик, поосторожнее! Этот профессор крутой, покруче другого бандита будет! Ты с ним повежливее, а то как бы тебе самому рыло не начистили!
* * *У рыжего Толяна было вполне определенное представление о профессорах: профессор – это нищий старикан в очках и с козлиной бородкой. Дверь Аристарховской квартиры, облезлая и обшарпанная, вполне укладывалась в это представление. Толян, брезгливо поморщившись, нажал на кнопку звонка и посмотрел на часы. Он надеялся управиться здесь минут за десять и притащить Штабелю картину, реабилитировавшись в глазах шефа.
– Чего надо? – послышался из-за двери старушечий голос.
– Открывай, бабка, старику твоему пенсию принесли! – бодро гаркнул Толян.
– Проваливай, проваливай! – беззлобно ответила Лизаветишна. – У нас не подают.
– Ты че, бабка, окосела? – Толян скорей удивился, чем рассердился. – Это ты, что ли, мне подашь? Да я щас твою дверь в щепки разнесу! Я на нее только дуну, она и повалится. Открывай, говорят тебе, по-хорошему!
Лизаветишна не удостоила лихого посетителя ответом. Толян пнул хилую с виду дверь, но только больно ушиб ногу: дверь оказалась гораздо прочнее, чем можно было подумать, даже Толяну почудилось, что звук удара был скорее металлическим, чем деревянным.
Не доверившись первому впечатлению, он в сердцах еще раз как следует ударил по двери ногой, и чуть не взвыл от боли. Дверь не поддалась и на миллиметр.
«Говорили ребята – надо больше тренироваться», – подумал незадачливый бандит и решил применить более тонкий подход. Достав из кармана компактный переносной дорожный набор молодого бойца из десятка универсальных отмычек, он приступил к ювелирной работе над замками. Через десять минут Толян распрямился и удивленно посмотрел на дверь. Что за черт? Проклятые замки не поддавались. Дверь, однако, выглядела так безобидно, так коммунально и по-нищенски, что Толян снова взялся за отмычки.
Когда он уже отчаялся в своих попытках, по ту сторону двери послышалась возня и металлический лязг. Дверь явно собирались открыть.
– Ага! – вполголоса произнес Толян. – Испугались, козлы старые! Одумались!
Дверь открылась. На пороге стоял коренастый толстый мужик лет шестидесяти с мрачной невыспавшейся физиономией. Если бы Толян когда-нибудь раньше встречал этого человека, которого все знакомые уважительно называли Корнеем Васильичем и который выполнял в доме профессора Аристархова самые разные и порой не совсем обычные работы, то он бы поспешно ретировался. Но Рыжий был глуп и самонадеян, считал всех людей старше тридцати убогими и инвалидами третьей группы.
Он нагло попер на Корнея Васильича, выпучив круглые голубые глазки и страшно, как он считал, скрежеща зубами.
– Ну, старая параша, гони быстро мою картину! Поворачивайся живо, профессор кислых щей, пока тебе набалдашник не начистили!
То, что произошло в следующую секунду, рыжий Толян будет вспоминать до своего смертного часа, то есть не очень долго. (При его профессии долго не живут.)
Коренастый пожилой мужик попросту бесхитростно ткнул Толяна в физиономию. Скорость этого удара была такой, что бандит не успел ни отбить его, ни уклониться, а сила приблизительно соответствовала лобовому удару двух встречных шестисотых «Мерседесов». Рыжий вылетел на лестничную площадку и остался лежать на ней в бессознательном состоянии.
Когда молодой здоровый организм взял свое и Толян пришел в себя, увидев перед собой всю ту же обшарпанную, облезлую и наглухо закрытую дверь, несгибаемый боец криминального фронта застонал одновременно от боли и унижения. С трудом поднявшись на ноги и выплюнув кровавый сгусток и два отличных металлокерамических зуба, он в бессильной ярости погрозил проклятой двери кулаком и, спотыкаясь, побрел восвояси, представляя себе, как его будет размазывать по стенке Штабель и высмеивать злая на шутки братва.
* * *Гарик позвонил Надежде через два дня, когда она уже совершенно извелась от ожидания. Сама она дозвониться не могла, потому что на время ремонта что-то у них в квартире случилось с телефоном. И предпринять самой что-нибудь было слишком рискованно – не искать же адрес профессора Аристархова в справочной и не следить же за домом. Проникнуть в квартиру профессора, чтобы подменить подлинник Жибера на копию, судя по рассказам Гарика, было делом невыполнимым. И потом, это уже был совершеннейший криминал – проникновение в квартиру. До такого Надежда Николаевна Лебедева еще никогда не опускалась. По правде сказать, она никогда раньше не имела дела с краденой вещью, то есть не нарушала закон, но про это Надежда старалась не думать. Главное – добыть подлинник и вернуть его в Эрмитаж, тогда все грехи простятся.
– Слушай, Надежда! – Гарик был сильно заинтригован. – Ты в самую точку попала! Вывозит он картину, как раз сейчас срочно ее вывозит! И главное, понимаешь, так ему невтерпеж, что не стал ждать, когда следующая партия пойдет! А прежние-то уже ушли – в Лион, на выставку! Так он вдогонку посылает с оказией!
– Когда посылает? – закричала Надежда. – И с кем?
– Завтра, в десять утра, самолет на Париж, – ответствовал Гарик. – Летит тоже один из академии, Митька Дрозд. Командировочка ему в Париж обломилась. В Париж, говорит, по делу срочному! Главное, он сам мне позвонил, жаловался на Аристархова, что подсунул картину. Хотя, конечно, у того все на таможне схвачено, но Митька все равно психует.
– А какая картина? – отважилась спросить Надежда.
– Ты не поверишь, – веселился Гарик, – «Утро на птицеферме»!
– Чего?
– Говорит, что какая-то копия записанная.
– Записанная? – В волнении Надежда никак не могла вникнуть в художественные термины.
– Ну, замазанная сверху дерьмом каким-нибудь!
– Каким дерьмом?
– Гусями! – разозлился Гарик. – По всему холсту гуси гогочут. И вот с таким барахлом он едет. Конечно, если бы у Аристархова не подмазано на таможне было, шиш бы Митька проскочил – тут даже ленивый догадается, что дело нечисто. На фиг им в Европе наши гуси! Но раз все схвачено, значит, дело в полном порядке. Я и Митьке сказал: не психуй, мол, езжай спокойно, проскочишь. Одного не пойму, для чего копию-то было замазывать?
Надежда со своей стороны очень хорошо понимала, для чего Аристархову было замалевывать копию картины, украденной из Эрмитажа, – чтобы не привязались. Потому что подмазка, конечно, дело верное, однако, если вывезут украденное в Эрмитаже – таможенные головы полетят.
– Надя! – продолжал Гарик. – Теперь говори быстро, зачем тебе все это нужно знать.
– Гарик, не хочу тебя впутывать! – отбивалась Надежда. – Только последний вопрос: в каком виде он картину повезет?
– Так и повезет, в футляре. А документы на нее у него все оформлены. Да там и смотреть никто не будет, убедятся, что картина, – и все. А теперь скажи: даешь честное слово, что завтра приедешь и все расскажешь?
– Даю, – легко согласилась Надежда, – вечером приеду.
Значит, Аристархов взял подлинник Жибера, посчитав его копией. Как следует не рассмотрев, он отдал его кому-то для замалевки. Тот, кто нарисовал поверх «Бассейна в гареме» гусей, тоже не дал себе труда разобраться. После этого Аристархов отдал картину Мите Дрозду, и теперь тот, сам того не желая, вывозит за границу украденную из Эрмитажа картину, народное достояние. Если, не дай бог, кто-то на таможне пожелает проверить, что там под гусями, Мите Дрозду, который ни сном ни духом, как говорится, мало не покажется!
Самолет улетает завтра в десять утра. Необходимо подменить картины прямо там, в аэропорту. Как выглядит Митя Дрозд, Надежда примерно представляла – успела задать Гарику несколько наводящих вопросов. Если подмена пройдет успешно, и Митя ни о чем не догадается, то он спокойно пройдет таможню. Там, возможно, и не хватятся, картину разворачивать не будут и не станут задавать Мите вопросы, отчего у него в футляре находится копия Клода Жибера, а не указанное «Утро на птицеферме». Если же начнут разбираться, то все равно лучше попасться с копией, а не с подлинником. Митя все свалит на Аристархова и отобьется как-нибудь.
* * *Толян вошел в бильярдную, насупившись, попытался как можно незаметнее проскользнуть мимо охраны. Черные очки закрывали лиловый синяк под глазом, но физиономия его и без того носила отчетливые следы свежих побоев.
– Эй, Толян! – окликнул его охранник, радостно осклабившись. – Тебе никак рыло начистили? Кто это так постарался?
– В аварию попал, – недовольно ответил Рыжий и торопливо прошел в кабинет Штабеля.
– Хорош! – мрачно произнес шеф вместо приветствия. – Кто ж это тебя так разукрасил? Неужели алкаш-художник так отделал?
