— Верю.
Рядом с нашей машиной останавливается старенький серебристый «Пежо». Антон тут же просит меня подождать и выходит на улицу. Машет кому-то, и я только сейчас вспоминаю о парнишке, что привлёк моё внимание у подъезда. Именно он выходит из «Пежо».
— Какого чёрта ты не вмешался? — рявкает Антон на парнишку. — Как ты мог смотреть на то, как он её ударил?!
— Антон Евгеньевич, простите! — испуганно оправдывается тот. — Сурен Тигранович строго-настрого приказал не вмешиваться! Мы всегда так работаем, я не должен привлекать внимание! Но я вам сразу позвонил, как заметил Оксану Витальевну, прячущуюся в машине!
Вот же! Он детектив что ли, или журналист? Я же пряталась, как думала, очень хорошо.
— Всё заснял?
— Всё-всё! И звук отличный. Сейчас же отвезу в штаб. Сурен Тигранович уже в курсе. Просил передать вам, что действуем согласно плану.
— Понял. Свободен.
Парень тут же ретируется, а Жуковский возвращается ко мне.
— Сегодня останешься у меня, — машина в этот раз плавно начинает движение и выезжает на шоссе. — Завтра подыщем вам новую квартиру, у родителей небезопасно.
— У тебя? Но твоя жена…
— Мы разъехались. Сейчас я живу в своей старой квартире, — на удивление спокойно отвечает мужчина. — Заберём ваши вещи из квартиры выродка, съездим за Евой и ко мне. Если не хочешь ехать в вашу квартиру, только скажи. Я куплю всё, что тебе нужно.
— Я выдержу. Нужно забрать любимые вещи дочки… Какой у вас план? Что вы с ним сделаете? — непроизвольно задаю вопрос.
— Пока ничего. Пусть думает, что я просто психованный брат-извращенец. Там видно будет. Придёшь в себя, расскажу план. Но что бы ты хотела с ним сделать?
— Я? — он застаёт меня врасплох.
— Ты.
— Я просто хочу развод и единоличную опеку. Больше мне ничего не нужно, — отмахиваюсь. — Кажется, ты его уже наказал.
— Впервые видел, как мужик готов расплакаться навзрыд, только бы не трогали его физиономию, — усмехается Жуковский. — Трусливый пёс.
— Эй! Не оскорбляй собак. Они милые! — впервые за весь день улыбаюсь я.
— Знаешь, родная, я правда хотел его убить, — вдруг серьёзно говорит Антон. — Как ты могла скрывать столько времени… Страдала в одиночку. Почему не попросила помощи? Он же не первый раз поднимает руку?
В глазах любимого мужчины столько боли. И моё сердце сжимается в ответ.
— Антош, прошу…
— Ты должна рассказать. Не мне, так своему адвокату. Я буду ждать сколько угодно, пока ты не будешь готова выплеснуть эту боль на меня.
— Не осуждаешь?
— За что?
— За то, что терпела и молчала. За то, что я такая дура. За то, что замуж за него вышла.
— Глупенькая! Как я могу осуждать тебя за это? Виноват только конченый выродок, который счёл, что имеет право поднимать на тебя руку. Думал, безнаказанным останется. Но это не так. Клянусь, я сделаю всё, чтобы он поплатился.
Я благодарна. Безмерно благодарна, что не допрашивает, не осуждает. Что не ругает. Только смотрит с тоской и болью. И мне больно из-за этого взгляда. Настолько, что я надеваю капюшон, чтобы скрыть от него свои побои.
Едем молча, углубившись в свои мысли. Пока не останавливаемся возле дома, в котором я прожила последние пять лет. Пять лет жизни, которые потеряла из-за своей глупости, комплексов и страхов.
Глава 35
— Антося! Ты обещал плиготовить мне вкусный ужин! — дёргает дочь Антона за ткань домашних штанов. — Хочу кушать!
— Ева, — хочу наругаться на неё я.
— Оставь, Ксю. Я обещал ей, а обещания надо выполнять.
Дочь смотрит на меня с победным взглядом. Маленькая чертовка! И Жуковский туда же, сразу балует её.
— Ева-королева, иди с мамой свои вещи разбери. Договорились? — строго спрашивает Антон.
— Да! — радостно выкрикивает малышка и тут же убегает в сторону спальни мужчины, которую он выделил нам.
— Она тебя слушается… — удивляюсь я.
— Это плохо? — выгибает бровь Жуковский.
— Нет, просто удивлена. И что ты собираешься готовить?
— Ну-с, в магазин мы не заехали, а у меня в холодильнике только рыба. Значит, рыбные котлеты с пюре.
— Она в жизни есть не станет рыбные котлеты, — скептически произношу я. — Зря время потратишь.
— Иди разбери вещи и отдохните. А я обо всём позабочусь, ладно?
Пожимаю плечами. Он ещё мою дочь не знает, какая та капризуля. Иду в спальню к малышке, чтобы разобрать вещи.
Когда я собрала все вещи дочери с игрушками в квартире Егора, у меня уже вышло два чемодана и большой пакет. А когда к этому добавились мои вещи, стало ещё плюс три коробки. Хорошо у меня всегда имелись коробки в запасе. И то, я не стала забирать украшения, которые дарил Егор, шубы, которые он мне покупал, даже зная, что я не приемлю натуральный мех. Забрала свой планшет, зарядки, фен и плойку, все средства гигиены и косметику. Альбомы забрала. Документы на себя и дочь. И назло всё бельё, ночнушки, платья, свитера и джинсы, обувь. Даже единственный купальник. Не хотелось, чтобы от меня ему что-то осталось. У меня в принципе одежды за годы брака накопилось не так уж и много. И всё же пришлось в несколько заходов спускаться.
Оставила Багрянцеву и ключи от «Мазды». И даже записку, у какого торгового центра машина стоит на парковке. А ключи от квартиры отдала консьержке.
Потом мы съездили за Евой. Антон взял на себя эту ношу, рассказать родителям, почему я не могу остаться у них, пока я трусливо сидела в его «Гелике».
Как только дочка села в машину, пришлось делать вид, что всё в порядке. Снова улыбаться, даже через боль. Хорошо хоть успела замазать новые раны.
И вот, теперь малышка вполне с довольным видом, раскладывает свои вещи на полке.
— Солнышко, не нужно раскладывать всё. Мы не задержимся у Антона.
— Мы не останемся?
— Нет, зайка. Мы поедем в другую квартиру.
— Только не к па… па… — начинает заикаться она, чем пугает меня не на шутку.
— Евочка, мы не поедем к нему, слышишь? — тут же вскакиваю и бегу к ней, обнимая. — Ни за что! Я обещаю тебе. Веришь?
— Да…
— Хочешь, телевизор посмотрим? Включу тебе мультик.
— Нет! Хочу готовить с Антоном!
— Ладно, пошли тогда.
Обречённо вздыхаю. Что у дочки за привязанность такая к Жуковскому? У нас это семейное что ли? Это нехорошо. Очень нехорошо. Потому что мы скоро съедем, а он вообще уедет. И Еве снова будет больно.
Дочка вприпрыжку бежит на кухню, мурлыча какую-то мелодию под нос. Я плетусь за ней. Спрашиваю Антона не нужна ли ему какая-то помощь, но он отказывается. Что-то ловко нарезает за кухонным островком.
Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода, и как готовят мужчины. Жуковский, конечно, не повар. В его движениях нет профессионализма. А по расслабленному лицу даже можно подумать, что мужчина вовсе не задумывается о том, что он делает. Но я прекрасно знаю, что даже если его блюда просты, то всегда очень вкусны.
Когда он готовит, я не в силах оторвать взгляд от сильных, мускулистых рук.
Антон прикладывает остриё ножа к огурцу, попутно беззаботно о чём-то рассказывая Еве. Я не вслушиваюсь, просто восхищённо наблюдаю за руками. Они сильные, иногда грубые, иногда нежные и ласковые. И сложно не вспоминать в деталях, что эти руки делали со мной совсем недавно. Кажется, у меня от этих мыслей краснеют щёки.
Наваждение проходит, когда Жуковский с грохотом открывает кухонный шкафчик, доставая сковородку и ставя её на плиту. Он сейчас очень красив. Он, всегда красив, но именно в этот момент есть что-то особенное в том, как крошечная капелька пота лениво скатывается по красивой шее, а на глаза спадает несколько светлых прядей.
Когда Антон выливает на сковороду масло и кладёт котлеты, я могу только любоваться красивым рельефным торсом, который чётко прослеживается сквозь облегающую ткань домашней футболки. Мурашки скапливаются где-то внизу, когда мужчина приподнимает футболку за нижний край и чуть машет ей, скорее всего, потому, что ему действительно жарко от плиты. Прикусываю губу, старательно стараясь не смотреть на него, но глаза-предатели так и возвращаются к косым мышцам живота.
