Письмо от матери
Здравствуй, мой дорогой сыночек!Здравствуй, мой ненаглядный дружок!Что с тобою? Ты пару строчекМамке в месяц черкнуть не смог.Коли болен, отбей телеграмму,А не болен — пиши, не ленись.У меня-то здоровье — хоть в яму,Хоть сегодня в могилу ложись.Ты учись, а у нас в посёлкеЖизнь, как речка, бежит вперёд.Веня Тюрин соседу НиколкеВыбил глаз — осудили на год.Да на прошлой неделе, в субботу,Утонул молдаванин в пруду,А вчера у Вихрова ФедотаДом сгорел, третий в этом году.И все беды — от горькой заразы,Ты не пей ни грамульки, сынок.За тобою нет мамкина глаза,Чтоб от водки тебя уберёг.Сам ты грамотный, учишься делу,Голова на плечах — не арбуз,Но не пей ты ни красну, ни белу,А скорее оканчивай вуз.Да за девками там не гоняйся,Вертихвостки одни в городах.Я слыхала, что ходят на танцы —Срамота — без исподних рубах.Ты от них будь, сыночек, подальше.Вот приедешь — в посёлке своёмПосерьёзнее тех и покрашеДля тебя мы невесту найдём.Вон, к примеру, соседская Юлька,Не отыщешь такой днём с огнём.И не бегает по танцулькам,Как другие подружки её.На уме у них шейки да твисты,Клуб — как церква, лишь нету крестов.Настоящие к нам артистыПриезжают с больших городов.Весь посёлок как будто шалеет,На концерты народ так и прёт.Чтобы стать покультурней, умнее,Отдают рубль с полтиной за вход.Всё бы ладно. Не жалко тех денег,Одного я понять не могу:Напиваются до четверенекИ артисты — ей-богу, не лгу.Тут на днях приезжали с района,Так один в зал со сцены упал.Хромоногого деда МиронаВедь чуть-чуть не убил наповал.Вот и всё. Новостей больше нету.Шлёт поклоны тебе вся родня.Будь здоров, мой сынок. Жду ответа.Обнимаю, целую тебя.
1974 г.
Горсть гороха
Поля, берёзы, озеро без краяИ дом на всех ветрах — на берегу.Моя деревня русская, простая,Твой светлый образ в сердце берегу.Озорником весёлым в мир вбегая,Я детство здесь оставил навсегда.И вот опять, как повесть, я листаюПромчавшиеся юные года.Мы родились — война уж отгремела,Но в каждом доме тень её жила.Она с настенных карточек гляделаНа наши ежедневные дела.Игрушки в детстве делали мы сами.Имел я деревянный автомат,И крепкую берёзовую саблю,И звёздочку на шапке, как солдат,И не было вкуснее и желаннейКартошки, испечённой на огне,И горсть гороха свежего в карманеБыла нам слаще пряников вдвойне.Я пас коней на выгоне с друзьямиИ с дедом рыбу в озере ловил.По осени, как все, за колоскамиС большой корзиной в поле выходил.За чёрным хлебом часто в магазинеСтоял я, сонный, бабки впереди.Глядел, как продавец наш половинилБуханки хлеба на своей груди.А буквы первые я узнавал в постели,По заголовкам выцветших газет:В избе все стены «Правдою» пестрели,Чистейшей правдой пережитых лет.…Сейчас другие тут растут мальчишки,Другая жизнь, другая новь идёт,Другие объявления и книжкиЧитает деревенский мой народ.Совсем другие у людей тревоги.Приметы века — перемен пора:Грузовики грохочут по дороге,А на полях комбайны, трактора.Над крышами домов — телеантенны —Квадратные стальные пауки…Но я в одном не вижу изменений:Живут трудом и правдой земляки,Над озером плывут всё так же зори,И розовые стынут облака,И горсть гороха свежего из поля,Как в детстве, и желанна, и сладка.
1974 г.
Гузенька
Лесная Гузенька-рекаСреди болот и ёлокБежит — чуть шире ручейка,И путь её недолог.Издалека и не виднаНа северном просторе.Но без таких вот, как она,Мельчать бы стало море.В природе всё имеет смысл —Даёшься только диву.Как мир, банальна эта мысль,Как мир, и справедлива.
1969 г.
Бабка Марфа
Я гощу у бабки Марфы,В приозёрной стороне.Бабка вяжет внуку шарфикИ рассказывает мне.— Жить одной на свете худо,День молчишь, сидишь в углу,Не за кем помыть посуду,Некого позвать к столу.Смерти Бог не уподобил,Что поделать? Надо ждать!Вот хочу сменить обои —Будет в доме благодать.Дочка письма шлёт и молитБросить всё, приехать к ней.Мне без воли жить, как в доле,Смерти кажется страшней.Вся в морщинках-паутинках,На плечах висит жакет,А над ситцевой косынкойГолубой струится свет.Божий свет, как на иконеНад Христосовым челом.Бабка хочет жить на воле,Воля ей — родимый дом.
Беда
Забыть бы всё, начать сначала,Остановиться на бегу…Надрывно женщина кричала:«Я жить так больше не могу!Тебе вино семьи дороже.А мне покоя бы чуть-чуть.Тебе никто уж не поможетС кривой тропиночки свернуть!Я десять лет тебя спасала,Хотела справиться с бедой.Я так устала, так устала,Что нету силы никакой…»И было холодно в квартире,Из крана капала вода,А за окном протяжно вылиПод зимним ветром провода.И у порога, как собака,Которую никто не ждёт,Сидел он молча, горько плакалИ знал, что завтра вновь запьёт.
Бобыль
Мой земляк Егор МорошкинЖил на свете бобылём.Коз доил, садил картошку,Промышлял в лесу с ружьём.Окуней ловил в мережиИ чужих не трогал жён.И колхозник был хороший,Но подружки не нашёл.Пил вино он, зная меру,Курил только «Беломор»,Телевизору не верил,Не читал газет Егор.Сто лет жил в своей избушке,На окраине села,Без старушки-веселушки,Никому не сделав зла.Мой земляк Егор МорошкинИ сегодня тут живёт.По утрам печёт лепёшкиИ чаёк горячий пьёт.В ус не дует, если туго,И не скажет слово зря.…И жалеет вся округаДядю Ешу-бобыля.
В лесу
Пасмурно, сыро и зябко,Раскаркалось вороньё.На каждой берёзе, как шапка,Чернеет воронье жильё.Громкие крики незримоУносятся в облака…Проходят охотники мимо,Всё мимо березняка.Каждый, что к сроку заряжен,В охотничьей сумке патронВоронам, конечно, не страшен,Пока не стреляют ворон.
1971 г.
Дед Аким
На лесной затерянной опушке,Как медведь в берлоге, нелюдим,В рубленой охотничьей избушкеДоживал свой век старик Аким.Промышлял охотой глухариной,Знал повадки зайца и бобра,Со своей двустволкою стариннойТоропился он в тайгу с утра.Но беда пришла совсем нежданно.Занемог однажды дед Аким,И собаку — верного ПолканаНакануне он похоронил.До деревни — километров тридцать,И сельчанам было невдомёк,Что Акиму по ночам не спится,Над избой не тянется дымок.…Выла вьюга за оконной рамой,И на стёклах нарастал ледок,А изба казалась чёрной ямой,Крышкой гроба — низкий потолок.И, приподнимаясь на подушке,Матерился в бога, в чёрта, в мать.Одному в охотничьей избушкеОх как не хотелось помирать.Был бы рад сейчас любому гостю,Всё глядел в рассветное окно.Нет, лежать ему не на погостеПосле смерти, видно, суждено.«Пусть в последний раз теплом согреюУгол свой. Всему приходит срок.И взовьётся меж высоких елейМой прощальный жаркий костерок».А когда неистово, упрямоК спичкам потянулася рука,Будто кто-то колонулся в раму,Вроде кликнул кто-то старика.Задрожали немощные руки,Не подняться, не достать огня.«И за что терпеть такие муки?Господи, помилуй Ты меня!»Покидала деда жизни сила.Знал, что нет, не может быть чудес.Креп мороз, пурга волчицей выла,И шумел дремучий зимний лес.
1974 г.
Жил мужик
