СТИХОТВОРЕНИЯ[1]
НАКАНУНЕ КАЗНИ
Тихо в тюрьме. Понемногу Смолкнули говор и плач. Ходит один по острогу С мрачною думой палач. Завтра он страшное дело Ловко, законно свершит; Сделает… мертвое тело, Душу одну… порешит. Петля пеньковая свита Опытной, твердой рукой, Рвать — не порвешь: знаменита Англия крепкой пенькой. Сшит и _колпак погребальный_… Как хорошо полотно! Женщиной бедной, печальной Ткалось с любовью оно; Детям оно бы годилось, Белое, словно снежок, Но в кабачке очутилось Вскоре за батькин должок. Там англичанин, заплечный Мастер; буянил и пил; Труд горемыки сердечной Он за бесценок купил. Дюжины три иль четыре Он накроил _колпаков_ Разных — и _у_же, и шире — Для удалых бедняков. Все колпаки — на исходе, Только в запасе один; Завтра умрет при народе В нем наш герой-палладин. Кто он?.. Не в имени дело; Имя его — ни при чем; Будет лишь сделано "тело" Нашим врагом-палачом.
Как эту ночь _он_ вын_о_сит, Как пред холодной толпой Взор равнодушный он бросит Или безумно-тупой, Как в содроганьях повиснет, Затрепетав, словно лист? — Все разузнает и тиснет Мигом статью журналист. Может быть, к ней он прибавит С едкой сатирою так: "Ловко палач этот давит, Ловко он рядит в колпак! Скоро ли выйдет из моды Страшный, проклятый убор? Скоро ли бросят народы Петлю, свинец и топор?"
1865
ДУБИНУШКА
(Картинка из бывшего-отжившего)
По кремнистому берегу Волги-реки, Надрываясь, идут бурлаки. Тяжело им, на каждом шагу устают И "Дубинушку" тихо поют. Хоть бы дождь оросил, хоть бы выпала тень В этот жаркий, безоблачный день! Все бы легче народу неволю терпеть, Все бы легче "Дубинушку" петь.
"Ой, дубинушка, ухнем!" И ухают враз… Покатилися слезы из глаз. Истомилася грудь. Лямка режет плечо… Надо, "ухать" еще и еще! …От Самары до Рыбинска песня одна; Не на радость она создана: В ней звучит и тоска — похоронный напев, И бессильный, страдальческий гнев. Это — праведный гнев на злодейку-судьбу, Что вступила с народом в борьбу И велела ему под ярмом, за гроши Добывать для других барыши…
"Ну, живее!" — хозяин на барке кричит И костями на счетах стучит… …Сосчитай лучше ты, борода-грамотей, Сколько сложено русских костей По Кремнистому берегу Волги-реки, Нагружая твои сундуки!
1865
ШУТ
(Картинка из чиновничьего быта)
1
В старом вицмундире с новыми заплатами Я сижу в трактире с крезами брадатыми. Пьяница, мотушка, стыд для человечества, Я — паяц, игрушка русского купечества. "Пой, приказный, песни!" — крикнула компания. — "Не могу, хоть тресни, петь без возлияния". Мне, со смехом, крезы дали чарку пенного, Словно вдруг железы сняли с тела бренного. Все родные дети, дети мои милые. Выпивши довольно, я смотрю сквозь пальчики, И в глазах невольно заскакали "мальчики". "Ох, создатель! Эти призраки унылые — Первенца, Гришутку, надо бы в гимназию… (Дайте на минутку заглянуть в мальвазию!) Сыну Николаю надо бы игрушечку… (Я еще желаю, купчики, косушечку!) Младший мой сыночек краше утра майского… (Дайте хоть глоточек крепкого ямайского!) У моей супруги талья прибавляется… (Ради сей заслуги выпить позволяется!)" — "Молодец, ей-богу, знай с женой пошаливай, Выпей на дорогу и потом — проваливай!"
2
Я иду, в угаре, поступью несмелою, И на тротуаре всё "мыслете" делаю. Мне и горя мало: человек отчаянный, Даже генерала я толкнул нечаянно. Важная особа вдруг пришла в амбицию: "Вы смотрите в оба, а не то — в полицию!" Стал я извиняться, как в театре комики: "Рад бы я остаться в этом милом домике; Топят бесподобно, в ночниках есть фитили, — Вообще удобно в даровой обители; В ней уже давненько многие спасаются… — Жаль, что там маленько клопики кусаются, Блохи эскадроном скачут, как военные… Люди в доме оном все живут почтенные. Главный бог их — Бахус… Вы не хмурьтесь тучею, Ибо вас с размаху-с я толкнул по случаю". И, смущен напевом и улыбкой жалкою, Гривну дал он, с гневом погрозивши палкою.
3
Наконец я дома. Житие невзрачное: Тряпки да солома — ложе наше брачное. Там жена больная, чахлая и бледная, Мужа проклиная, просит смерти, бедная. Это уж не грезы: снова скачут мальчики, Шепчут мне сквозь слезы, отморозив пальчики: "Мы, папаша, пляшем, потому что голодно, А руками машем, потому что холодно. Отогрей каморку в стужу нестерпимую, Дай нам корку хлеба, пожалей родимую! Без тебя, папаша, братца нам четвертого Родила мамаша — худенького, мертвого"…
4
Я припал устами жадно к телу птенчика. Не отпет попами, он лежал без венчика. Я заплакал горько… Что-то в сердце рухнуло… Жизнь птенца, как зорька, вспыхнувши, потухнула. А вот мы не можем умереть — и маемся. Корку хлеба гложем, в шуты нанимаемся. Жизнь — плохая шутка… Эх, тоска канальская! Пропивайся, ну-тка, гривна генеральская!
<1866>
ПЕСНЯ О КАМАРИНСКОМ МУЖИКЕ
Ах ты, милый друг, камаринский мужик,
Ты зачем, скажи, по улице бежишь?
Народная песняI
Как на улице Варваринской Спит Касьян, мужик камаринский. Борода его всклокочена И _дешевкою_ подмочена; Свежей крови струйки алые Покрывают щеки впалые. Ах ты, милый друх, голубчик мой Касьян! Ты сегодня именинник, значит — пьян. Двадцать девять дней бывает в феврале, В день последний спят Касьяны на земле. В этот день для них зеленое вино Уж особенно пьяно, пьяно, пьяно.
Февраля двадцать девятого Целый штоф вина проклятого Влил Касьян в утробу грешную, Позабыл жену сердечную И своих родимых деточек, Близнецов двух, малолеточек. Заломивши лихо шапку набекрень, Он отправился к куме своей в курень. Там кума его калачики пекла; Баба добрая, румяна и бела, Испекла ему калачик горячо И уважила… еще, еще, еще.
2
В это время за лучиною, С бесконечною кручиною Дремлет-спит жена Касьянова, Вспоминая мужа пьяного: "Пресвятая богородица! Где злодей мой хороводится?" Бабе снится, что в веселом кабаке Пьяный муж ее несется в трепаке, То прискочит, то согнется в три дуги, Истоптал свои смазные сапоги, И руками и плечами шевелит… А гармоника пилит, пилит, пилит.
Продолжается видение: Вот приходят в _заведение_ Гости, старые приказные, Отставные, безобразные, Красноносые алтынники, Все Касьяны именинники. Пуще прежнего веселье и содом. Разгулялся, расплясался пьяный дом, Говорит Касьян, схватившись за бока! "А послушай ты, приказная строка, У меня бренчат за пазухой гроши: Награжу тебя… Пляши, пляши, пляши!?
3
Осерчало _благородие_: "Ах ты, хамово отродие! За такое поношение На тебя подам прошение. Накладу еще в потылицу! Целовальник, дай чернильницу!" Продолжается все тот же вещий сон: Вот явился у чиновных у персон Лист бумаги с государственным орлом. Перед ним Касьян в испуге бьет челом, А обиженный куражится, кричит И прошение строчит, строчит, строчит.
"Просит… имя и фамилия… Надо мной чинил насилия Непотребные, свирепые, И гласил слова нелепые: Звал _строкой_, противно званию… Подлежит сие к поданию…" Крепко спит-храпит Касьянова жена. Видит баба, в вещий сон погружена, Что мужик ее, хоть пьян, а не дурак, К двери пятится сторонкою, как рак, Не замеченный чиновником-врагом, И — опять к куме бегом, бегом, бегом.
4
У кумы же печка топится, И кума спешит, торопится, Чтобы трезвые и пьяные Калачи ее румяные Покупали, не торгуяся, На калачницу любуяся. Эко горе, эко горюшко, хоть плачь! Подгорел совсем у кумушки калач. Сам Касьян был в этом горе виноват? Он к куме своей явился невпопад, Он застал с дружком изменницу-куму. Потому что, потому что, потому…
"Ах ты, кумушка-разлапушка, А зачем с тобой Потапушка? Всех людей считая братцами, — Ты не справилась со святцами. Для Потапа безобразника Нынче вовсе нету праздника!" Молодецки засучивши "рукава, Говорит Потап обидные слова: "Именинника поздравить мы не прочь Ты куму мою напрасно не порочь!" А кума кричит: "Ударь его, ударь! Засвети ему фонарь, фонарь, фонарь!"
5
Темной тучей небо хмурится. Вся покрыта снегом улица; А на улице Варваринской Спит… мертвец, мужик камаринский, И, идя из храма божия, Ухмыляются прохожие. Но нашелся наконец из них один, Добродетельный, почтенный господин, — На Касьяна сердобольно посмотрел: "Вишь налопался до чертиков, пострел!" И потыкал нежно тросточкой его: "Да уж он совсем… того, того, того!"
Два лица официальные На носилки погребальные Положили именинника. Из кармана два полтинника Вдруг со звоном покатилися И… сквозь землю провалилися. Засияло у хожалых "рождество": Им понравилось такое колдовство, И с носилками идут они смелей, Будет им ужо на водку и елей; Марта первого придут они домой, Прогулявши ночь… с кумой, с кумой, с кумой.
1867
