— Все верно. По-чешски имя Георгий звучит как Иржи.
— Запомнили фамилии или повторить?
— Повторять не надо, — сухо ответил Фаркаши. — Однако я не понял, что значит — должны находиться?
— Не знаю, так было в шифровке. Это первоочередное задание.
— Понятно, — кивнул Фаркаши. — Продолжайте.
— После этого вам необходимо сосредоточиться на Новосельцеве Александре Васильевиче, владельце бакалейной лавки. Это русский, бывший офицер. Есть основания думать, что он связан с сигуранцей и разведотделом третьего корпуса, однако его роль не совсем ясна.
Фаркаши слушал, хотя уже знал кое-что о Новосельцеве. В Центре его ознакомили с донесениями Ионела, касающимися Новосельцева и других лиц, попавших в поле зрения советского резидента.
— А вам что-нибудь известно об этом человеке? — спросил он свою собеседницу.
— Почти ничего… Я ведь только связная.
— Не скромничайте. Рая. Вы не просто связная, Ионел очень ценил вас как верного, надежного помощника. К сожалению, приходится употреблять глагол в прошедшем, времени. Надеюсь, и мы с вами будем так же хорошо работать. Крыша у вас надежная?
— Трудно сказать, — не сразу ответила она. — По крайней мере, ничего подозрительного не замечала. Я же гадалка, причем весьма популярная, сюда много народу разного ходит.
Обычно явочными квартирами, которые посещал Фаркаши, были кабинеты частнопрактикующих врачей, фотоателье, парикмахерские, салоны красоты и другие подобные заведения, где всегда многолюдно и появление посетителя не привлекает ничьего внимания. Вместе с тем в выборе подобных «крыш» таился и немалый риск. Контрразведчикам противной стороны это тоже хорошо известно, и подобные заведения пользовались у них особым вниманием. И вот теперь — квартира модной гадалки. С такой явкой он встречался впервые за свою многолетнюю работу в разведке и отдал должное удачному выбору «крыши». Он знал: надежная явка — это полдела. Не один разведчик «светился» именно на явке. Он мог бы вспомнить немало эпизодов из своей практики, когда важную информацию оказывалось подчас получить проще, чем передать ее своим. Связь — надежная, безопасная, быстрая — вот что ему нужно, особенно сейчас, после провала Ионела. О рации не может быть и речи: сигуранца, безусловно, тщательно прослушивает эфир и пеленгует все подозрительные сигналы. Остается одно — поддерживать связь через курьеров. Вряд ли сигуранца станет подозревать эту гадалку, однако известный риск он, естественно, не исключал. Ну а вдруг он сам, Фаркаши, у них уже под «колпаком», просто так, как иностранец, и привел сюда, на Садовую, «хвост»? Ну что ж, пусть даже и так. Он, коммерсант, человек суеверный, и прежде чем заключить сделку, обязательно «советуется» с картами. Если они все-таки усомнятся в его личности, пусть запрашивают торговый дом «Новак и сыновья» в Братиславе, служит ли у них Иржи Мачек и где он в настоящее время находится. Там свои люди, и нужный ответ придет без промедления.
— Что же я сижу! — вдруг спохватилась Рая. — Гостей полагается угощать. Я сейчас…
Она исчезла и вернулась, неся на подносе две чашечки. Фаркаши еще на расстоянии ощутил приятный, ни с чем не сравнимый аромат.
— Отличный кофе, — похвалил он, сделав несколько глотков.
— В самом деле? — недоверчиво спросила Рая, приняв похвалу за вежливый комплимент.
— Видите ли, Рая, — сказал Фаркаши, — у нас в Москве сейчас не до кофе. Мы не избалованы. Накормить бы народ, а потом и до кофе дойдет очередь.
— Москва… — тихо, с затаенной нежностью и грустью сказала Рая. Взглянуть бы на нашу Белокаменную. — Ее глаза затуманились. — Вы даже не представляете, Мачек, как я рада вам и как завидую. По-хорошему, конечно. Ведь вы еще несколько дней назад ходили по московским улицам и, может быть, по моей родной Якиманке. Ведь я же москвичка. — И, как бы предупреждая удивление и недоверие своего собеседника, добавила: — Это долгая история, когда-нибудь расскажу. — И без видимой связи закончила: А кофе меня научила готовить по своему рецепту одна из жен турецкого паши, когда я жила в Константинополе. Вот такие дела, мой господин. — Она поправила сползшую с плеча шаль и снова закурила.
Фаркаши с сожалением допил свою чашку и поставил на поднос. Рая перевернула ее вверх дном, немного подождала, потом снова взяла чашку и стала изучать испещренную бороздами и причудливыми линиями темно-коричневую гущу. Заговорила профессиональным голосом:
— Уважаемого господина ждет удача в коммерческих и других делах и большая дорога. — Рая поставила чашку на место и лукаво улыбнулась. Господин доволен таким предсказанием?
— Господин верит лучшей ученице профессора Ахмеда Дина, — в тон ей ответил Фаркаши.
Фаркаши распрощался и вышел на улицу, которая полого спускалась вниз, и вскоре снова оказался в центральной части. На углу Александровской и Пушкинской он еще утром приметил ресторан «Корсо» и направился туда, чтобы пообедать. Его внимание привлекла кучка людей, толпившихся возле какого-то объявления у входа в пассаж. Подошел поближе и прочитал заголовок вверху большого листа: «Воззвание», и стал читать. «В 1917 г. небольшая группа людей, воодушевленная безграничной любовью к своему народу, взяла на себя инициативу объединить всех воинов Бессарабии, разбросанных по окопам русского фронта. Боевой клич был услышан во всех концах России и верные сыны Бессарабии собрались в Кишиневе на конгресс молдавских воинов, положив основание Центральному Молдавскому исполнительному комитету. Они были инициаторами созыва краевого парламента. 27 марта 1917 г. исполнилась заветная мечта — Бессарабия была возсоединена со своей матерью-родиной Великой Румынии. Сегодня нам вновь нужно стать грудь с грудью и образовать несокрушимую стену против тех, кто еще не может примириться с тем, что румынская нация на веки вечные объединилась в единое мощное национальное целое от Тисы до Дуная…»
— Ромыния маре — мэмэлигэ н'аре[26] — послышался насмешливый молодой голос.
Он обернулся и увидел двух молодых людей, на лицах которых играла язвительная усмешка. Молодые люди, заметив, что они привлекли его внимание, тотчас исчезли.
«В настоящий момент, — продолжил чтение Фаркаши, — когда в Риге советское правительство вновь подняло бессарабский вопрос, мы должны открыто и громко заявить: долой поработителей народов! Бессарабия была, есть и будет неотъемлемой частью Великой Румынии. Сегодня мы все, от солдата до генерала, должны вновь объединиться под славным знаменем бывших фронтовиков. Запись в члены организации принимается в помещении комитета в Александровском пассаже. Председатель Бессарабской организации демобилизованных Герман Пынтя».
«Жив, стало быть, еще курилка, — усмехнулся про себя Фаркаши, дочитав до конца «Воззвание». — Не случайно, видно, зашевелились бывшие воины. «Несокрушимую стену… Великая Румыния от Тисы до Дуная… Под славным знаменем…» Ничего не скажешь, красиво пишет этот Пынтя, если, конечно, за ним не стоит щелкопер пограмотнее». Имя Германа Пынти было ему знакомо. Еще в Центре, когда Фаркаши готовился к заданию, оно часто попадалось в местных газетах. Бывший церковный пономарь, ставший во время войны прапорщиком, ловкий, не обремененный образованием демагог, он проделал «головокружительную» карьеру от прапорщика до военного «министра» «Сфатул Цэрий». Пынтя верой и правдой, точнее — неправдой, служил своим боярским хозяевам, которые сделали его нынешним примарем Кишинева. «Надо будет поинтересоваться этой организацией поближе», — решил Фаркаши.
Покончив с обедом, Фаркаши отправился в гостиницу. В номере все было аккуратно прибрано, чемодан стоял на месте, однако тоненькая, невидимая постороннему глазу контрольная ниточка оказалась сдвинутой. Фаркаши никогда не запирал чемодан на замок, полагая, что этим только навлечет подозрение, ну а тот, кого интересует его содержимое, легко найдет способ незаметно открыть простенький замочек. Он приподнял крышку и окончательно убедился: в чемодане рылись. Вещи в беспорядке. Видимо, тот, кто рылся, не стремился это скрыть. Бесцеремонный досмотр не внушил ему особого беспокойства, тем более, что там не было ничего, что могло заинтересовать незваных гостей. Копаться в белье иностранцев входило в круг рутинных обязанностей сигуранцы, а с каким-то никому не известным чешским коммерсантом можно и не церемониться, рассуждал Фаркаши. Однако все же это был сигнал, из которого следовало сделать соответствующие выводы, и самый главный — ускорить выполнение задания.
XIV
Соколовский подержал на весу толстую пачку только что прибывших газет, отодвинул папки с бумагами, секунду помедлил, раздумывая, с какой газеты начать, и остановился на «Бессарабском слове». Пробежал глазами заголовки, задержался на одном: «Меморий заднестровских беженцев-молдаван Лиге Наций». «В настоящий момент, — прочитал Соколовский, — когда отчаяние заднестровских молдаван достигло кульминационного пункта, при виде того, как большевики систематически и с дьявольской настойчивостью приводят в исполнение свой план искоренения румынского населения, мы в качестве представителей этих румын, спасшихся бегством в свободной Румынии, обращаемся к высшему судилищу народов с горячей просьбой принять меры, чтобы наш протест против массовых расстрелов отдался могучим эхом во всем мире…»
