размышляет: «Пес расстроился. Но что же делать? Такова жизнь. Никто не обещал в жизни полного счастья».
Родня
Так случилось, что у меня с Петром Ефимовичем Тодоровским общие внуки. Внучка Катя похожа на дедушку. Те же глаза – серо-зеленые. А улыбка Миры: пышный рот, сверкающие зубы. И специальность Катя выбрала бабушкину – продюсер. В меня никто не пошел, но это и необязательно. Внуки существуют не для продолжения профессии, а для того, чтобы было кого любить всю жизнь. Я так и делаю.
Мой внук Петруша – кинорежиссер, продолжает режиссерскую династию.
Я очень благодарна Валере, что он поучаствовал в создании моих внуков, передал качественные гены.
Валера и Наташа (моя дочь) познакомились в столовой ВГИКа (Института кинематографии). Валера сидел за столиком и ел сосиски с горошком, а Наташа стояла в очереди за этими же сосисками. Валера жевал и смотрел на незнакомую тоненькую Наташу с высокой шейкой, как у балерины. Внутренний голос ему сказал: «На этой девушке я женюсь».
И женился.
На свадьбе Петр Ефимович играл на гитаре пять часов. Буквально работал. Он очень любил сына, а Валера – отца. В семье не сюсюкались друг с другом, но это была глубоко запрятанная, настоящая, вечная любовь.
Мира была человеком особого характера. Она любила конфликты. Можно понять. Во время конфликтов жизнь закручивается в воронку, становится ярче, стремительнее, кровь загорается и бежит по жилам. Весело. Активно.
В те времена существовала фраза: «Хочешь мира – готовься к войне». Петр Ефимович переиначил эти слова: «Хочешь Миру – готовься к войне». Все смеялись.
Петя и Мира были не просто разные, а прямо противоположные люди. Меня все спрашивали: «А как они живут?» Я отвечала: «Хорошо».
Они действительно жили хорошо. Они были нужны друг другу.
Нонна Мордюкова сказала мне однажды о молодом Петре Тодоровском: «Вика, ты себе не представляешь, какой это был зеленоглазый, хрипатый, сексуальный еврей…»
Почему же? Я представляю. У Хуциева в фильме «Был месяц май» Петя играл большую роль. Он там именно такой – красивый, мужественный, с гитарой.
Одно время его женой была актриса Надежда Чередниченко – сверкающая красавица. Она пела с экрана: «Милый друг, наконец-то мы вместе».
Была и сплыла. Не удержалась возле Пети. А Мира удержалась. Почему? Судьба – раз. Общий сын – два. И третье: Мира была несущая балка, опора семьи. Петя – творец, голова в облаках. Он думал только о высоком: сценарий, фильм, музыка. А Мира должна была думать о хлебе насущном: как его достать, чем заработать.
Они очень долго были бедные. Мира рассказывала, как однажды она стояла в рыбном магазине и соображала, чем накормить семью. В кармане было сорок три копейки. Всё. В конце концов она купила спинки минтая с хребтом. Хребты пошли на супчик, а из спинок она сделала котлетки, добавив в фарш много белого хлеба и лука. Обед был готов.
Удивительное дело, но примерно то же самое происходило в семье гениального Андрея Тарковского.
Однажды я сидела в гостях у Лоры Яблочкиной (впоследствии Лора вышла замуж за итальянского поэта Тонино Гуэрру). Прибежала жена Андрея Лариса. Попросила денег, хотя не отдала еще прежний долг. Оказывается, Андрей назвал гостей, надо принять, а денег – нуль. Лариса сидела – крупная, с формами. Сейчас бы сказали «не гламурная», но по-своему красивая. Андрей Тарковский был с кавказской кровью, и ему нравились именно такие – широкобедрые, а не модели, похожие на мальчиков.
Лариса сидела нога на ногу, чулок был дырявый. Она улыбалась нам, слегка заискивала, льстила, поскольку пришла просить и хотела, чтобы ей дали. Боялась, что не дадут. Я смотрела и понимала: не надо иметь в мужьях гения, иначе будешь бегать вот так, как жучка, в рваных чулках. Но при этом есть вторая сторона медали: лучше горькое счастье, чем серая унылая жизнь.
Мира не бегала и не просила. Она сама зарабатывала. Мира была рукастая, с огромным вкусом. Она прекрасно вязала. Ее изделия не уступали фирменным и даже превосходили.
Я помню, как впервые пришла к Тодоровским. Большая комната – тридцать метров. Посреди стоит прялка, как у Арины Родионовны. Раритет. На таких прялках испокон веков сучили нить из овечьей шерсти. Возле прялки – стог шерсти, похожий на сгустившееся облако, а за прялкой – Мира. Из-под ее рук выходит грубая нить.
Мира могла бы купить готовую пряжу в магазине, но это дорого и банально.
Мира сдавала свою продукцию в художественный салон. Всякий раз это была талантливая авторская работа. Мира сама придумывала модель, сама исполняла. На Западе она стала бы знаменитой, как модельер Соня Рикель. Но мы жили в Советском Союзе, а совок никого не ценил.
Наступила перестройка. Мира стала продюсером своего мужа. В дом потекли деньги. Купили дачу в писательском поселке. Мы оказались соседями.
Пришли другие времена. Собирались гости. Стол ломился, но я обратила внимание: Петя сидит за столом и не ест. Он боится, что другим не хватит. Этот страх остался с молодых голодных лет, когда за скудным столом собирались молодые и прожорливые. Терпеливый деликатный Петя боится взять кусок. Он сидит, сложив локти на столе, и терпит, при этом такой красивый, такой самоотверженный.
Во второй половине жизни время катится быстрее. Сменилось поколение. Наша улица под названием Восточная аллея поредела. Петр Ефимович умер. Умер Эльдар Рязанов, Владимир Войнович. Все ушли примерно в одном возрасте: восемьдесят семь – восемьдесят восемь лет.
Петю и Эльдара похоронили на Новодевичьем кладбище. Моя знакомая пришла с похорон и сказала: «Такое уютное кладбище, там лежать и лежать».
Мира осталась без Пети. Похудела на двенадцать килограммов.
Я встречаю ее на аллеях поселка. Это совсем другой человек – тихая, скромная, доброжелательная. Невозможно себе представить, что когда-то она любила конфликты. Ей все время немножко холодно. Она слегка дрожит, и мне хочется ее согреть, обнять, прижать, сказать теплые слова. Но я стесняюсь. Я не знаю, хочет ли она, чтобы ее прижимали.
– Ты красивая, – говорю я вполне искренне.
– Да? – удивляется Мира. – Спасибо.
По теории относительности Эйнштейна, во второй половине жизни время убыстряется и становится непонятно: как из таких долгих дней складывается такая короткая жизнь?
Я смотрю в окно – и перед глазами четкая картина: утро, открывается калитка, входит молодая яркая Мира в широкой клетчатой юбке – клетка голубая и белая. К ней кидается мой пес Фома и высоко подскакивает, норовит лизнуть Миру в губы или, на худой конец,
