Когда я в последний раз ездила в Японию, мы ходили на могилу Юкио Мисимы. Подмели участок, убрав сухие листья и мусор, принесли воды в деревянных ведрах и вымыли надгробие, возложили свежие цветы, воскурили ладан. Потом молча постояли перед могилой. Я явственно вообразила себе пруд у Золотого храма в Киото. Большой красный карп, сновавший у самой поверхности воды, соединился с другим, словно бы облаченным в глиняный мундир. К нам приблизились две старушки в традиционной одежде, нагруженные ведрами и метлами. По-видимому, состояние могилы стало для них приятным сюрпризом; они сказали Эйсу несколько слов, поклонились и ушли своей дорогой.
– Наверно, они рады, что могила Мисимы приведена в порядок.
– Не совсем, – засмеялся Эйс. – Они дружили с его женой, ее прах тоже находится тут. О нем они вообще не упомянули.
Я смотрела на старушек, двух раскрашенных вручную кукол, теряющихся вдали. Перед самым уходом мне вручили соломенную метелку, которой я подметала могилу того, кто написал “Золотой храм”. Теперь она стоит в углу моей спальни, рядом со старым сачком для ловли бабочек.
Я написала Эйсу через Дайса: “Поздравляю с Новым годом! Когда я видела тебя в последний раз, была весна. Теперь я приезжаю зимой. Отдаюсь в твои руки”. Потом написала своему японскому издателю и переводчику – наконец-то ответила согласием на его давнишнее приглашение. И еще написала своей подруге Юки. Без малого два года назад Япония пострадала от катастрофического землетрясения. Его последствия, чрезвычайно заметные доныне, превосходили все испытания, которые довелось вынести мне. Я на расстоянии помогала Юки осуществлять ее общественные начинания – преимущественно попечительство над детьми, которые остались сиротами. А теперь пообещала Юки, что скоро приеду.
Я надеялась на время оторваться от своих невзгод, осаждавших меня нетерпеливо, принести кому-то пользу и, возможно, сделать еще несколько фото, которые украсят мои четки из полароидных снимков. Я была рада перемене мест. Все, что требовалось моему уму, – проводник к новым станциям. Все, что требовалось моему сердцу, – поездка туда, где бури еще сильнее. Я перевернула карту из моей колоды Таро, а затем другую так же небрежно, как начинают с чистого листа. “Выясни всю правду о своем положении. Смело отправляйся в путь”. Я обклеила все три конверта рождественскими марками из старых запасов, пошла в кулинарию, а по дороге опустила их в почтовый ящик. Купила пачку спагетти, зеленый лук, чеснок и банку анчоусов, приготовила себе обед.
Кафе ’Ino казалось пустым. Край оранжевого козырька облепили крохотные ледяные наслоения, с которых капала вода. Я села за мой столик, заказала тост из ржаного хлеба с оливковым маслом и раскрыла “Первого человека” Камю. Когда-то я уже читала эту книгу, но тогда я ушла в нее с головой и потому ничего не удержала в памяти. Вот загадочное явление – такое время от времени, на протяжении всей жизни, со мной случается. Раннее отрочество я провела, часами сидя за чтением в рощице деревьев-самосеянцев у железной дороги в Джермантауне. Подобно Гамби, я с открытой душой входила в какую-нибудь книгу и иногда настолько в нее углублялась, что начинала в ней жить. В роще я прочитала множество книг от корки до корки, закрывала их, испытывая полный восторг, но по дороге домой начисто забывала их содержание. Я беспокоилась, но никому не рассказывала об этом странном недуге. Когда я смотрю на обложки книг, в которые так погружалась, их содержание остается для меня тайной, которую я не способна разгадать – просто не могу себя заставить. Некоторые книги я полюбила и обжила, но припомнить просто не в состоянии.
Возможно, в случае с “Первым человеком” меня больше восхищал язык, чем сюжет, на который Камю наложил заклятье. Но, так или иначе, я ровно ничего не могла припомнить. Твердо решила при чтении никуда не отклоняться, но уже вторую фразу первого абзаца была вынуждена перечитать заново: спиралеобразную цепочку слов, плывущую к востоку, на хвосте у мускулистых туч. Я впадала в дремоту – в гипнотический сон, против которого была бессильна даже порция горячего черного кофе. Что ж, сажусь прямо, переключаюсь на свои ближайшие поездки, составляю список: что взять с собой в Токио. Подходит поздороваться Джейсон, менеджер ’Ino.
– Снова уезжаете? – спрашивает.
– Да, а как вы догадались?
– Вы же пишете списки, – смеется он.
Список ничем не отличался от моего всегдашнего, но у меня все равно было ощущение, что я обязана его составить. Носки с пчелами, нижнее белье, худи, шесть футболок с логотипами “Электрик Леди Студио”[40], фотокамера, джинсы, мой эфиопский крест и мазь от суставной боли. Главная головоломка – какое пальто надеть и какие книги взять.
Той ночью мне приснился сон про инспектора Холдера. Мы пробирались сквозь братскую могилу моторов матрасов полуразобранных ноутбуков – своеобразное место преступления. Он вскарабкался на вершину холма, сложенного из бытовой техники, внимательно огляделся вокруг. У инспектора опять начался тик, как у кролика, он казался еще беспокойнее, чем на экране, в “Убийстве”. Мы перебрались через горы мусора вокруг заброшенного самолетного ангара, двери которого выходили на канал, где был пришвартован мой маленький буксир длиной, наверно, четырнадцать футов, сделанный из дерева и штампованных алюминиевых деталей. Мы присели на какие-то контейнеры, смотрели, как вдалеке ползут ржавые баржи. Во сне я сознавала, что вижу сон. По колориту день напоминал картины Тёрнера: ржавчина, золотой воздух, несколько оттенков красного цвета. Казалось, еще немного, и я прочту мысли Холдера. Мы сидели молча, вскоре инспектор встал.
– Мне пора, – сказал он.
Я кивнула. Когда баржи подошли ближе, канал, как показалось, расширился.
– Пропорции странные, – пробурчал Холдер.
– Вот где я живу, – сказала я вслух.
До меня доносился постепенно гаснущий голос Холдера, который разговаривал по мобильному.
– Я тут кой-какие мелочи подчищаю, – говорил он.
Следующие несколько дней я по новой разыскивала свое черное пальто. Без толку, зато в подвале набрела на большую холщовую сумку, набитую старой нестираной одеждой из Мичигана – фланелевыми рубашками Фреда, которые слегка заплесневели. Я отнесла их наверх и постирала в кухонной раковине. Полоща их, поймала себя на мыслях о Кэтрин Хепбёрн. Она очаровала меня в роли Джо Марч в экранизации “Маленьких женщин”, которую снял Джордж Кьюкор. Спустя годы я подбирала для нее книги, когда работала в книжном магазине “Скрибнер’з”. Она сидела за столом для чтения, дотошно рассматривая каждый томик. Она носила кожаную кепку покойного Спенсера Трейси с зеленым шелковым платком, чтобы не слетала с головы. Стоя поодаль, я смотрела, как она переворачивала страницы, вопрошая вслух, понравилась бы книга Спенсу или нет. Тогда я была еще очень молода, и ее манера себя вести отчасти оставалась для меня непостижимой. Вешаю рубашки Фреда сушить. Со временем мы часто сливаемся воедино с теми, кого когда-то не могли понять.
Призрачный халат
Я все еще не определилась, какие книги с собой возьму. Снова спустилась в подвал, отыскала коробку с пометкой “Я‑1983” – то, что осталось от моего года японской литературы. Начала вынимать книги, одну за другой. Одни испещрены пометками, из других торчат обрывки миллиметровой бумаги со списками: что сделать по дому, что взять на рыбалку, а еще нашелся аннулированный банковский чек за подписью Фреда. Я обвела пальцем каракули моего сына на форзацах библиотечной книги о Ёсицунэ и перечитала первые страницы “Закатного солнца” Осаму Дадзая, книжки в хрупкой обложке, украшенной наклейками с трансформерами.
Наконец я выбрала несколько книг Дадзая и Акутагавы. Самая подходящая компания в четырнадцатичасовом перелете – ведь они оба вдохновляли меня, когда я писала. Но так уж получилось, что в самолете я почти не раскрывала книг. Взялась смотреть “Хозяина морей”, и капитан Джек Обри настолько напомнил мне Фреда, что я поставила фильм по второму разу. В середине перелета расплакалась. Просто вернись, думала я. Слишком уж долго тебя нет. Просто вернись. Брошу путешествовать, стану сама стирать твою одежду. Слава богу, я заснула, а когда проснулась, над Токио шел снег.
* * *
Когда я входила в модернистский холл отеля “Окура”, возникло ощущение, будто, невесть почему, за каждым моим движением следят и зрители истерически смеются. Я решила подыграть и умножить их веселье, вызвав моего внутреннего мистера Магу[41]: всячески тормозить процесс регистрации, а потом, шаркая ногами, пройти под чередой высоких шестиугольных фонарей прямо к лифту. Я немедленно поднялась на “Этаж высшего комфорта”. В номере – ничего романтичного, зато царит уютная эффективность, дополненная особой фишкой: воздух специально обогащен кислородом. На столе целая стопка меню, но все они на японском языке. Я пошла исследовать отель и различные рестораны на его территории, но нигде не смогла найти кофе; это как-то настораживало. Мой организм утратил чувство времени. “Я не знала, день сейчас или ночь” – эти слова из песни “Love Potion No. 9” крутились у меня в голове, когда я шаткой походкой бродила с этажа на этаж. Наконец я пообедала в китайском ресторане с кабинками. Заказала чайник жасминового чая и пельмени, которые мне подали в бамбуковой коробке. Когда я вернулась в номер, сил едва хватило на то, чтобы отогнуть край одеяла на кровати. Я взглянула на небольшой штабель книг на тумбочке. Потянулась к “Исповеди неполноценного человека”. Смутно помню, как мои пальцы соскользнули по ее корешку.
