- Рвалась ехать с Разумовским... Бабы отговорили: народ, мол, осудит. Посадили к голштинцу чуть ли не силом. Позор! Мы тут время всуе убиваем, а в Питере вся жизнь заглохла... Иностранные послы истомились... Сколько лошадей загнали их курьеры, гоняясь из Питера в Москву с депешами от государств... Россия должна радоваться немцу-наследнику... Порядок будет.
Попы притихли. Загрохотали кремлевские пушки, закричали форейторы, скрипнули полозья, и царский поезд двинулся в путь. Петр Рыхловский сидел молча, уткнувшись в тулуп. То, что он узнал вчера, окончательно подавило его и оттолкнуло от двора: старушка Марья Ивановна во хмелю, за ужином, сказала ему, что на днях-де царица повенчалась с Алексеем Григорьевичем Разумовским тайно в Перове, в сельской церкви. Она одарила эту церковь дорогою утварью, богатыми ризами и воздухами, шитыми золотом и жемчугом собственной ее работы. Недаром слыла она большой рукодельницей. Не зря она просиживала многие вечера в обществе своих старушек с вязаньем и шитьем.
Марья Ивановна хоть и пьяна была, а рассказала это со слезами на глазах, вся сморщившись от обиды за царицу:
- Такого ли жениха ей, сиротинушке, покойный батюшка Петр Алексеевич прочил? Из хама не сделаешь графа...
Но так как эта царицына свадьба была тайной и держалась в секрете, то и Марья Ивановна, опомнившись, притихла, жалко оглядываясь по сторонам.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дорога была долгая, утомительная. Царедворцы и государынины гости, расположившись так же, как и Петр со Штроусом, в кибитках парами, "удобными к собеседованию", от скуки стали перешептываться о событиях последнего времени. Сильно взволновала всех история с выходом замуж Елизаветы за Разумовского.
- М-да!.. - нашептывал один русский князь, старичок лет шестидесяти, своей жене: - Что бы ей за нашего Мишеньку выйти... Дворянских кровей отпрыск... больше бы чести! А то на холопа польстилась... Ох-хо-хо-хо-хонюшки!
- Пресвятая владычица, не отврати вновь своего пресветлого лика от многострадального дворянства нашего... Ах, господи! Солнышко ты наше! - И перекрестилась. - Дай бог здравствовать на долгие годы покровителю вотчинников любезному батюшке Алексею Петровичу* и его преподобию духовнику ее величества отцу Дубянскому...
_______________
* Вице-канцлер Бестужев-Рюмин.
Вслед за этой княжеской кибиткой тащился другой княжеский возок, а в нем тоже велась беседа о тайном браке Елизаветы Петровны с Разумовским.
- Сего мужа мы знаем. И-и-к! - самодовольно говорил толстый краснолицый вотчинник, притиснув к кожуху возка свою тучную супругу. - Сей наш!.. Да и в дела он когти не запускает, проводя жизнь в изобилии яств и простодушии... И-и-к! И в перевороте не участвовал... А это - знак! Стало быть, не алчен. Француз Шетарди, тот свою цель от того имел, лекарь Лесток знатно ему помогал, из корысти же, выскочка - еврей Грюнштейн и вовсе низостно выгадывал, а этот никуда не лезет... Тихий человек... Бестужев и Дубянский дворянство не обидят!.. Молиться за них мы должны, вот что!
"О скромность! Ты величайшая из добродетелей. Ты щедро украсила собою великого фаворита государыни! Ты крепкою любовью придворных окружила его". Об этом знают все с мала до велика в Санкт-Петербурге. После свадьбы при посещении дома одного из гофмаршалов Разумовский при всех и в присутствии Елизаветы бросился на шею дворецкому и стал его целовать. Елизавета гневно спросила его: "Вы в уме ли?" - "Это мой старый друг!" - ответил Разумовский. Вот и все. И не он ли писал Елизавете: "Лиза, ты можешь сделать из меня, что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мною серьезно, хотя бы как с простым поручиком". Разумовский был насмешливого нрава, но безо всякой злобы и не обижал никого. Дворянству ли это не любо?
В возке немецких дипломатов шел угрюмый разговор о русских делах. Все было не по-ихнему. Сенат - одна видимость создания рук царицы. Сенат плод рукоделия русских бояр. Он - покорный слуга ненасытного мздоимца Бестужева, который втайне не добра, а зла желает царице и государству. Что такое Разумовский? Маленький ничтожный человек. И когда он считался "ночным императором", то ни одна держава в мире против того не могла иметь никаких претензий, но теперь, после венчания его с царицею на супружество, едва ли может идти речь о немецком влиянии при русском дворе. Саксонский секретарь, мечтавший о соединении в супружестве Елизаветы с принцем Морицем, дал клятву товарищам написать царице письмо, позорящее поведение дворянства. Нет ничего худого в том, что в России возобновили петровский Сенат, но надо, чтобы он законодательствовал с ведома царицы и по ее указанию, а не выпускал указы только в интересах русских вотчинников. Надо, чтобы он прислушивался к голосу немецких государей. Саксонский секретарь согласен и с тем, чтобы Сенат положил в основу своего правления национальную политику, но нельзя же все другие нации считать недостойными справедливости и внимания со стороны Сената! За что страдают бедные немцы, так много сделавшие для России? Пускай царица величает себя "истинно русской императрицей"; пускай съедает по две дюжины блинов и выпивает множество разных вин в обществе с Разумовским. Но ведь даже главный кулинар ее величества господин Фукс - немец, как же могла она допустить борьбу вельмож с немецким влиянием! Она ведь и Фуксу стала не доверять. Малороссийская кухня затмила французскую и немецкую: жирные щи, такая же буженина, всевозможные мясные и капустные кулебяки, целые миски гречневой каши - вот стол царицы и Разумовского. Саксонский секретарь поклялся прямо, без стеснения и страха, написать царице, что "она, ее величество, и отолстевает от того, что так жирно и слишком сытно ест, и что-де Разумовский, - увы нам всем, любящим вашу венценосную красоту! - наносит ущерб и ей, портя ваше пресветлое величество".
Довольные своими делами, вельможи-сенаторы, возглавлявшие "русскую партию", вели в кибитках секретный разговор о необходимости начать самую жестокую борьбу с лейб-компанией, с "зазнавшейся ордой солдат". Много натворили лейб-компанцы в Москве во время коронации, а главное осмеливались показывать перед дворянами свою спесь: "Смотрите, это мы, любимцы царицы, это мы ее возвели на престол!" И главный из них, самый упрямый и смелый - нахальный красавец еврей Грюнштейн. Царица явно ему покровительствует. Этому надо положить конец. Мыслимое ли дело, чтобы еврей в коронационных торжествах всюду красовался в списке почетных родовитых офицеров, сопровождавших царицу? А двадцать девятого апреля, когда ее величество изволила ехать из кремлевского своего дома в Зимний императорский дом, что на Яузе, сама царица повелела, "чтобы адъютант лейб-компанец господин Грюнштейн верхом сопровождал ее карету во главе кавалергардского корпуса, на одних правах с именитейшим офицером Петром Шуваловым".
Об этом все знают, и много было о том разговоров. Сам тайный советник и сенатор вице-канцлер господин Бестужев после этой истории стал посматривать в сторону Грюнштейна с усмешкой. Грюнштейн сумел завоевать любовь и преданность лейб-компанцев, которые считают его своим вожаком. "Вот бы с кого начать! Вот бы кому крылья обломать. Немцы немцами, а этого тоже из виду не след упускать... Чернь!"
С надеждой в глазах вельможи потирали руки: "Все во власти божией и государевой!" Путь открыт. Сила боярская несокрушима. Сенат - твердыня русского дворянства - всему глава. Вот почему вице-канцлер Бестужев, сидя в одном возке с дряхлым канцлером князем Черкасским, посматривал из возка на снежные равнины и леса с лукавой, бодрой улыбкой: ладно, мол, было бы здоровье у нас, а все остальное приложится.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По пути следования царицы из Москвы в Санкт-Петербург начальство городов и сел выгоняло на дороги рабочих людей. С великою поспешностью, обливаясь потом, несмотря на мороз, разного звания люди и крестьяне валили в лесу елки, нагружая ими воза, и втыкали их по обе стороны московской дороги. Воеводы, хотевшие выслужиться перед царицею, воздвигали среди пустынных полей и лесов громадные арки из еловых лап, обвитых лентами. По ночам в каком-то диком оживлении жгли смоляные бочки, озаряя испуганные толпы крестьян. Большое, желтое, расплывалось в морозном воздухе пламя. Мужики втихомолку молились о предотвращении от них всяческих бед и несчастий, тревожно поглядывая во тьму декабрьской ночи, в ту сторону, откуда должна была надвинуться на них "государева орда".
В Клину, Твери, Торжке, Валдае и Новгороде толпы обывателей были выведены за городскую ограду. Воеводы расставляли их по обе стороны дороги, по правую - мужчин, по левую - женщин. При появлении царского обоза все должны были падать лицом в снег и лежать так, не шевелясь, до тех пор, пока самая последняя кибитка не исчезнет из глаз.
Среди обывателей в полном облачении, высоко подняв кресты, неуклюжие, круглые, в ризах, напяленных на полушубки, бродили попы.
