Света спала в недокопанной яме. Инешке, руки-ноги целы, такое горе настало бы — зять живьем сожрет. Нехороший он — это Матрена Логиновна поняла еще во время свадьбы Ани. В первую ночь уже бушевал — посуду перебил. Кричал, что не так Аня вела себя с парнями — каждому улыбалась за столом…
И потом не изменил характер: приедет с дочерью из Саранска, слова не промолвит, словно немой. Однажды Матрена Логиновна не удержалась и за ужином спросила: «У тебя, Толя, есть язык? Все молчишь да молчишь». Тот вскинул рыжую голову и коротко бросил: «Язык теряют те, кто живет в лесу, а я среди людей хожу», — и отвернулся. После этого вот уже три года не приезжает. И дочь заступается за него. Недавно, недели три тому назад, приехала с незнакомым шофером, скинула в багажник два мешка картошки, и обратно в Саранск. Матрена Логиновна даже спросить не успела: что, как… «Потом, потом!» — отмахнулась Аня и уехала.
Расти детей!..
Окунувшись в грустные думы, хозяйка даже не заметила, как пришел муж.
— А ты почему так долго? Обещал скоро вернуться, а сам будто в воду канул, — начала она его упрекать. Увидела, что усталый, смягчилась. — Не заболел? Смотрю, лицо у тебя что-то бледное…
— Побледнеешь, когда пешком ходишь! Спасибо ему, — Федор Иванович кивнул на стоявшего у порога парня. — На лошади довез. — Помолчал немного, спросил: — Узнала?
— Узнала, а как же! Сын Киргизова. Проходи, Сема, проходи, будь гостем.
— Давно приехали? — махнув головой в сторону передней, спросил Федор Иванович.
— Давненько. Все тебя ждали. Вместе, говорит, сядем за стол.
— Ты, Матрена, поставь самовар. Сему чаем с медом угостим.
— Сначала поешьте. На голодный желудок и мед покажется горчицей. Утром завтрак почему забыл? Яйца сварила, мясо…
— Спешил. Даже ружье забыл. Только вышел к Пор-горе — навстречу, с теленка, волчица. С оторванным хвостом которая. Забыла, в прошлом году, когда за орехами ходили, из-под ног выпрыгнула?
— Дальше что? — спросил Витя, стоявший у двери.
— Что? Нарвал сухой травы, зажег — и давай на нее кричать. Побежала лешая к Бычьему оврагу. Там, видать, ее логово..
— Садитесь, мясо остынет, — пригласила хозяйка.
После проводов Семы Федор Иванович надел старую фуфайку, вышел курить на крыльцо.
После зимней спячки растущие вокруг кордона березы распустили почки. Голосили птицы, на поляне трава, с которой на днях сошел снег, уже совсем зазеленела.
«Новая весна пришла, а с нею и новые заботы, — подумал Федор Иванович. — А весна — всему начало…»
* * *
Что и говорить, время летит быстрой птицей. Но птица прилетает вновь, а прошедшее уже никогда не вернется. Недавно, будто вчера, Федор Иванович был молодым. Отец, бывало, все учил его, как сохранить лес. Он умер, сейчас не знает забот — свое сделал, а вот ему, его сыну, продолжать его дело.
Федору Ивановичу неожиданно вспомнилось то зимнее утро, когда они с отцом попали в пургу. Было это в первые дни апреля. Тогда они ходили показывать соседнему колхозу делянку, которая находилась у Бычьего оврага. Хорошо, что туда легко проехать: сели на трактор — и на месте. Возвращаться пришлось на лыжах. Тогда и собаку брали с собой. Зачем? День не обещал плохой погоды. А здесь неожиданно началась пурга и вскоре послышался вой волков. Хорошо, что стог сена был рядом. Запалили костер, отпугнули стаю.
…Оторвавшись от грустных мыслей, Федор Иванович выбросил недокуренную сигарету в извилистый ручеек, и та, крутясь-вертясь, вскоре исчезла.
«Вот так и жизнь куда-то пропадает», — подумал Пичинкин. Встал у вороха дров, достал топор.
Подошел Виктор и тихо произнес:
— Иди, отец, отдохни. Сам доколю.
Федор Иванович сел на бревно, размял между пальцами новую сигарету и обратился к сыну:
— Николай к кому приехал? К Захару Даниловичу?
— Ошибся, бери повыше. В министерство пришла жалоба, купил, говорят, наш директор машину. В самом деле, отец, откуда Потешкин столько денег взял? Зарплата, сам знаешь, с комариный нос…
— Ну-у, ты уж это зря… Двадцать лет директором комбината. Иногда и воробей в пыли пшено находит.
— Конечно, находит. Там, где раньше ворох был.
Федор Иванович снова прикурил, выпустил через нос дым и, будто от нечего делать, вновь произнес:
— На хвост Потешкина, сынок, нелегко сесть.
— Сначала ревизию надо провести. Жалобу, знамо, свои настрочили. В ней, говорят, обо всем написано: сколько бревен привез, кому и когда их продал.
— Какие бревна? — задвигались у старого Пичинкина брови.
— Десять дубков. На венец дома, слышал…
— Вот что, сынок, — неожиданно сменил разговор Федор Иванович. — Не суй нос куда не следует. Продал — его дело. У нас одна забота: охранять лес, растить новые деревья.
— Понял тебя, отец, понял… Они воруют, а мы с тобой по липовой бумаге лес отпускаем.
— Ты что, с ума сошел, такое болтаешь? — не удержался старший Пичинкин. — Ты не воровал? Не воровал! Тогда не мы виноваты…
Ревизора они заметили лишь тогда, когда тот сел около них и спросил, скоро ли высыхнут лесные дороги.
Виктор улыбнулся, а Федор Иванович сказал:
— Считай, в середине лета.
— Ваш комбинат когда выполняет план по заготовкам? — вновь обратился гость. — Зимой?
— Иногда и летом, — буркнул под нос Федор Иванович. — В нашем деле, Николай, как бишь по отчеству?
— Митрофанович.
— И летом, Митрофаныч, в лесу не сидят. Понятно, летом готовить лес — одни мучения. Смотришь иногда, как во время валки ломаются молодые деревца — в пот бросает. Заготовители ведь план гонят, за это им деньги платят… За лес они не радеют.
— Выходит, большое дело делают, так?
— А ты как думаешь? Шифоньеры и все прочее из чего сделаны? Из дерева. Стол, за которым ешь-пишешь, сам разумеешь, не каменный. А ведь это дерево, может быть, свалено в нашем лесу.
— А-а, вон в чём дело! — засмеялся гость, — тогда вали сколько хочешь, лишь бы люди не видели. — Николай что-то хотел добавит еще, но Виктор ему подмигнул, и тот замолчал.
Федор Иванович потушил сигарету и отправился во двор освободить с цепи собаку. Когда шел, нехорошо подумал о Викторе: «Смотри-ка, и этот «перья» распускает. Расти, расти таких, потом в душу наплюют, все переиначат».
Собаки на месте не было.
«Наверное, жена выпустила, — подумал Федор Иванович. — Всегда вот так: выпустит под вечер, пес потом шляется по всему лесу. Бестолковый, какой из него сторож! Вот у Киргизова Тарзан — тот настоящий друг!»
Пичинкин зашел во двор, где стояла лошадь, и стал выбрасывать навоз в открытое окошко. Усталость почувствовал уже на крыльце, когда присел отдохнуть.
Во дворе начало холодать. Пошел мокрый снег.
— Вот тебе и весна! — вслух сказал Федор Иванович. — Будто капризная девка: сначала позвала сватов, потом нос воротит, — и сам не зная отчего, улыбнулся. Постоял немного, вновь ему не по себе стало: вспомнилась Лена, жена шурина Варакина. О том, что она ушиблась, передали вармазейские лесорубы.
«Завтра же навещу, — подумал Федор Иванович. — Матрену пока нечего тревожить».
* * *
Парни долго беседовали в передней, потом уснули. И жена уже храпела. Только ему, Федору Ивановичу, никак не спалось. Кружились и кружились в голове разные мысли. Вспоминал, как сегодня ходил на дальнюю делянку, где вармазейцы заготавливали жерди. Возвращаясь, заглянул на пчельник, к Филе Куторкину. Старику больше семидесяти, но еще крепкий. Почему бы не быть ему таким? Не отмахивает, как он, в день по двадцать километров. Лепит и лепит из глины свистки, и, как ребенок, сам играет на них. Ульи в омшанике, сам — в теплом сосновом доме. Вот где счастье — всю жизнь отдыхает. Старик живет с младшим сыном, председателем Вармазейского сельсовета. Как живет — сходит в неделю один раз помыться в баньке, наденет чистое белье — и вновь сюда, на пчельник. Старший сын — директор завода в Саранске. Виктор, сын Федора Ивановича, жил одну зиму у него, когда учился в техникуме, чуть ли не в зятья к нему попал. У него одна единственная дочь, Симой зовут. Правду сказать, Федор Иванович не был против — девушка красивая, здоровая, своими глазами видел, когда с женой навещали сына. Когда-никогда и Вите нужно жениться, скоро уже отметит тридцатник. Пора уже свое гнездо иметь.
Потом Пичинкин заходил в лесничество, откуда Сема, сын Киргизова, довез его на лошади. Смотрит, что с ног валится, пожалел. Хороший парень, работящий. Видать, в мать пошел, та целый двор скотины держит. Держать-то держит, да почему-то Сема со своей семьей ушел от родителей. Не поладили? Или у каждого в жизни свои заботы?
Федор Иванович задумался о нынешней весне. Она что-то ему непонятна. Сегодня, смотришь, текут ручьи, завтра снег валит. К повадкам весны Пичинкин привык, видит их еще в зародыше. Не зря жена уже зимой спрашивала, какие овощи посадить в этом году, когда сажать картошку. Понятно, что Федор Иванович не сразу высказался — он тоже не знахарь, не посмотришь почке на макушку. Иногда природа, как сегодня, такие «пляски» заводит, которые бывают лишь во время цветения черемухи.
