повесил?
Тут уж не знаю, как вышло, только я выложил ей все про это дело с Соней. Как я встретил ее и побоялся перед ребятами ее признать. И как двойку по истории получил. И как мне теперь противно про это даже думать.
Мама выслушала, подумала и сказала:
— Отвратительно, что и говорить. Но поправить это можно.
— Как? — спросил я.
Я очень надеялся, что мама придумает.
— Ты должен пойти к Соне и рассказать ей все так, как рассказал мне, и попросить у нее прощения. Думаю, что она тебя простит.
— Не пойду! — сказал я. — Не могу! И не уговаривай меня!
— Как хочешь. Я тебя не уговариваю, — сказала мама.
Мы легли спать, но я не мог заснуть почти всю ночь. И когда пошел в школу, опять сидел, как связанный, и все уроки плохо слушал. А потом, когда я вошел в наш подъезд и стал подыматься по лестнице и шел мимо двери Зингеров, я вдруг взял и постучал.
Даже сам не знаю, как это у меня получилось.
Мне открыла дверь сама Соня. Стоит в дверях и молчит. Я тогда говорю:
— Можно мне опять к вам, Соня? Я знаю, Соня, как ты плохо обо мне думаешь. Только я про себя еще хуже думаю. Честное слово даю. Давай будем опять дружить? Ладно?
Соня посмотрела на меня, потом засмеялась.
— Ладно, — говорит, — входи, дурной такой… Я на тебя больше не сержусь.
20 ноября
Мы с Лешей Винтиком дружим с первого класса. Ничего, что у него смешная фамилия и что он немножко воображает о себе: вдруг ему покажется, что он все лучше всех знает или что он самый сильный. Конечно, он сейчас же начинает нос задирать, но это у него скоро проходит.
Наша классная руководительница Ольга Петровна называет Лешу «неуравновешенным». А ребята смеются: просто, говорят, у большого Винтика маленькие винтики не в порядке. Но, в общем, Леша очень хороший, и мы с ним всегда вместе ходим домой.
Отец Леши — майор, орденоносец (он теперь где-то в командировке), а мать — чертежница. Какую она подарила Леше линейку! Желтую, лакированную, с делениями. Я потом эту линейку даже во сне видел.
Только Винтик все-таки ссорится с матерью. Он обязательно решил стать героем, как отец, совершать подвиги, а мать на это не обращает внимания: просит сходить в керосиновую лавку или там за хлебом. Конечно, Лешке это неинтересно, он или отказывается, или просто грубит.
Вчера все началось еще с утра.
Винтик пришел в школу сердитый, меня даже по спине не стукнул, а это значит, что с матерью у него опять неприятности. Потом на географии Николай Митрофанович вызвал Винтика и велел ему показать на немой карте Дунай. Винтик учится вообще хорошо, но в этот день ему ужас как не везло. Он взял указку и, не подумавши, показал прямо на Сену. Мы все ахнули, а Николай Митрофанович нахмурился.
— Стыдно вам, Винтик, — говорит: — ваш отец сражался на Дунае, а вы даже не знаете, где этот Дунай находится.
Ну, Винтик закусил губу, пошел на место и всю перемену молчал. А когда кончились уроки, он мне вдруг говорит:
— Давай пойдем домой по бульвару — погода хорошая.
Я посмотрел в окно. Погода самая дрянная: слякоть, лужи, под ногами — кофейная гуща. Ну, я понял, что Леше не хочется домой показываться после ссоры.
Пошли мы с ним по бульвару. Винтик вздумал вдруг по лужам землей кидать.
— Давай, кидай! — говорит. — У кого выше вода подымется?
Взял он комок глины, смял его и — бац в самую середку большой лужи.
— Батарея, к бою! — кричит. — Огонь!
Во все стороны полетела желтая грязная вода. И много брызг попало на пальто старухи, которая сидела тут же, на скамейке. Сначала мы ее не заметили — маленькая такая, в пуховом платке, в черном пальто. Но тут, когда Винтик ее забрызгал, она встала, отряхнулась и сказала:
— Ты бы, голубчик, поаккуратнее. Целишь по лужам, а попадаешь в человека!
Винтик еще с утра был сердитый, а теперь он совсем обозлился, покраснел и так скривил рот, что даже смотреть на него стало неприятно.
— А что вы тут сидите? — говорит он. — Вы же видите, это моя батарея? Идите себе на другую скамейку.
И — бац! — опять грязью в лужу. Брызги — фонтаном вверх: и на меня и на старуху. Я начал дергать Винтика за рукав, знаки ему подаю: «Уйдем отсюда, нехорошо!» А он уже занесся, ничего не слушает.
А эта бабушка вытерлась чистым носовым платком и спокойно так говорит:
— Ай да молодец! Должно быть, радуешь ты свою мамашу. Интересно, что за человек получится из тебя?
Винтик губу выпятил, засмеялся:
— Не беспокойтесь! Может и герой получится: я это давно уже задумал.
Старуха посмотрела на него:
— Нет, мальчик, не выйдет из тебя героя. Не такие они…
— А вы откуда знаете, какие герои бывают? Вы же их никогда не видели? — с насмешкой сказал Винтик.
Старуха хотела ему что-то ответить, но тут ее окликнул военный. Подошел он сзади, и мы его увидали, когда он очутился уже у самой скамейки. Смотрим — капитан, молодой, веселый, на груди блестит звезда Героя. И вот этот капитан улыбнулся, вытянулся перед старушкой и давай ей рапортовать по-военному:
— Разрешите доложить вам, товарищ мама: гвардии капитан Новиков с задания явился в четырнадцать ноль-ноль. Согласно вашему приказанию задание выполнено: хлеб куплен, валенки отданы в починку, письма отправлены…
Он засмеялся, козырнул старушке и вдруг ахнул:
— Мама! Это кто же вам так пальто измазал? Смотрите, у вас весь подол мокрый!
— Никто меня не измазал, Коля, — сказала старушка, — это я сама оступилась и попала в воду.
Я чувствовал, что в это время она смотрит на Винтика. Но мы оба не подымали глаз. Капитан взял мать под руку и, осторожно обходя лужи, повел ее по бульвару.
Мы стояли и молчали. Винтик отвернул от меня лицо, но я видел, что оно у него совсем несчастное.
— Ладно, — сказал я, — идем домой.
И он вдруг ужасно заторопился.
— Да-да, идем скорее! — сказал он.
22 ноября
Я рассказал Соне историю с Винтиком, и она говорит, что это на него очень хорошо повлияет. Теперь мы с Соней обо всем говорим. Она открыла мне свою мечту: Соня хочет быть поэтом. Дело в том, что она давно уже пишет поэмы и стихотворения. Соня давала мне читать много своих стихов — это прямо замечательные стихи, и я сказал,
