Она насмехалась над ним. У Грегора вдруг возникло ощущение, что он говорит с Живоглотом. Он тоже посмотрел на нее в упор и сказал:
— Конечно, гораздо проще взять и объявить войну.
— Да, это нетрудно, — парировала она.
— Интересно, как ты собираешься теперь из всего этого вылезать.
— Сомневаюсь, что тебе удастся удовлетворить свой интерес. Потому что ты отправишься домой, — произнесла Люкса. — А нам, знаешь ли, придется остаться и жить здесь.
Больше они не сказали другу ни слова и даже избегали друг на друга смотреть.
Грегору не хотелось спорить с Люксой. Единственное, чего ему теперь хотелось, — это придумать такое решение проблемы, которое бы убедило и устроило всех.
Но дело было в том, что он не знал, как еще заставить крыс прекратить мучить мышей. Как люди могут повлиять на крыс без применения силы? Даже Грегор понимал, что крысы не станут слушать никакие доводы людей. Да, во время эпидемии чумы люди помогали крысам, давая им еду и лекарства, но все же у крыс от всей этой истории горький осадок — и их можно понять.
А еще больше все осложнялось тем, что у крыс не было общепризнанного лидера, который мог повести их за собой. После гибели короля Грызера крысы разделились на враждующие группы, а чума и вовсе ввергла крысиный народ в хаос и неразбериху.
И вот теперь появился Мортос. Он должен был стать следующим королем.
Но что в этом случае будет с крысами, которые откажутся следовать за ним? С такими, как Живоглот и его стая. Что будет с такими крысами, как Коготок, которая участвовала вместе с Грегором в поисках лекарства от чумы, пытаясь спасти своих детенышей?
Мысль о ней не давала Грегору покоя. Стала бы она поддерживать Мортоса?
Да и жив ли еще Мортос? Может, Живоглоту все-таки удалось настигнуть и убить его?
Кому Люкса объявила войну? Тем крысам, которые сбросили несчастных зубастиков с утеса? Тем, кто поддерживает Мортоса? Или всем крысам вообще — независимо от того, какую позицию они занимают и что думают? И как бы Люкса ни представляла себе все это — Грегор был уверен, что если война начнется — ни у кого не будет ни времени, ни желания, ни возможности спрашивать каждую крысу о ее взглядах, прежде чем убить ее.
Грегор вдруг понял, что ему очень хотелось бы обсудить все это с Хэмнетом, отцом Газарда.
Но Хэмнет погиб — его убили острогубцы-муравьи во время битвы в джунглях.
Десять лет назад Хэмнет был лучшим воином во всей Регалии, потенциальным главнокомандующим армии регалианцев. Однажды во время атаки на крыс он последовал приказу и велел разрушить дамбу, которая окружала сад, подаренный крысам людьми. Вода, которая хлынула в сад, уничтожила огромное количество не только крыс, но и людей, и летучих мышей. Она унесла жизни многих крысиных детенышей, спрятанных в ближайших пещерах.
Хэмнет был вне себя от ужаса и горя, после чего просто исчез. Долго о нем ничего не было известно, но спустя десять лет он вдруг обнаружился в джунглях с маленьким сыном на руках и стал проводником для Грегора.
Грегор вспомнил, как Викус, уговаривая Хэмнета вернуться в Регалию, спросил: «Что такого ты делаешь в джунглях, чего не можешь делать в Регалии?» И Хэмнет тогда ответил: «Я не причиняю боли… Я больше никому не причиняю боли».
Он слишком хорошо понимал, что, если вернется в Регалию — ему снова придется участвовать в сражениях и убийствах.
Хэмнет пытался объяснить свою позицию Люксе. Он говорил, что война — это плохо, в ней гибнут ни в чем не повинные создания. Война ничего не решает, а только усиливает противостояние между людьми и крысами и заставляет их сильнее ненавидеть друг друга… Он считал, что война — самое крайнее средство, которое нужно использовать, когда все мирные возможности исчерпаны.
Все это находило живой отклик в сердце Грегора.
Потом, правда, случилось так, что на них напала целая армия муравьев-острогубцев, с которыми пришлось сражаться, и в этом бою Хэмнет погиб. Но все, что он говорил о войне… вообще все, что он говорил, — было правильно. В глубине души Грегор и сам это знал. Он только не знал, как донести свое понимание до Люксы, как переубедить ее.
Видимо, здесь это невозможно. Здесь, по соседству с разлагающимися телами несчастных мышей и рыскающим где-то неподалеку Мортосом.
Да и с чего бы ей его слушать? С чего прислушиваться к нему, вещающему о том, что война — это плохой выбор, если он сам не так давно уничтожил сотни змей с довольной улыбкой на лице?
Он наконец уснул, сконфуженный и с болью в сердце. И без единой «потрясающей» идеи.
Когда Грегор проснулся, летучие мыши уже наловили рыбы. Светляки набросились на еду, издавая довольно противные чавкающие звуки, словно не ели несколько дней.
Кроме рыбы, Говард выдал всем остатки еды для пикника: там были грибы в сметанном соусе и слегка увядшие овощи.
Темп и летучие мыши теперь питались только рыбой, но еда в корзинах стремительно убывала. Теперь там оставались лишь несколько ломтей черствого хлеба, немного сыра, немного сухих овощей и пара кексов. Грегор оценил количество припасов и вспомнил, как Босоножка ныла, требуя еды и воды в джунглях. Это было невыносимо.
Поэтому он со вздохом взял в руки меч и порубил мелкими кусочками сырую рыбину — себе на завтрак.
Еду из корзин лучше оставить детям.
Говард явно придерживался такой же точки зрения, потому что как раз в этот момент занимался тем, что разбивал о камень какую-то ракушку.
Разбив, он протянул Грегору створку с малоаппетитным скользким содержимым:
— На, попробуй, — сказал он. — У нас на Источнике это деликатес.
Грегор сунул в рот скользкую массу. Зубы увязли в чем-то сопливом и довольно мерзком на вкус, он с трудом преодолел желание немедленно выплюнуть это и, почти не жуя, поспешно проглотил угощение.
Фу, гадость.
— И я понимаю, почему, — произнес Грегор, стараясь соблюсти правила этикета.
— Их тут множество! — обрадованно сообщил Говард и протянул Грегору следующую порцию.
— Да он не хочет их есть, Говард! Это же мерзость! — сказал Люкса, поморщившись. Она в этот момент виртуозно разделывала рыбу, снимая с нее кожу.
Люкса была права, но Грегору нравился Говард, а на Люксу он злился, поэтому он через силу съел еще несколько ракушек, чтобы досадить девочке. А потом попил водички, чтобы уменьшить противное послевкусие. Но все равно его слегка подташнивало.
Очнулся Картик, его состояние слегка улучшилось. Он был одурманен лекарствами и все время спрашивал:
— Где остальные? Где все остальные?
— Мы как раз идем к ним, — ласково успокаивала его Люкса, но он все твердил:
— Где остальные? Где же остальные?
Говард дал ему немножко рыбы и воды и порцию лекарства. Вскоре зубастик затих и снова уснул.
— Боюсь, мне придется усыплять его всю дорогу, — покачал головой Говард.
Все начали располагаться на летучих мышах.
Газарду все еще нельзя было вставать, поэтому они с Люксой разместились с удобством на спине Авроры. Грегор, Босоножка и Темп оседлали Ареса, а на спину Найк Говард бережно уложил Картика.
— Мы похожи на летучий госпиталь, — пошутил он, — с ранеными Газардом и Картиком на борту. Хорошо еще, больше никто не пострадал!
Босоножка незамедлительно выставила вперед свой указательный пальчик — царапину на нем уже едва можно было разглядеть:
— А я?! — завопила она, возмущенная пренебрежением к собственной персоне.
— О, прости, пожалуйста! Как я мог забыть о тебе, Босоножка?! Разумеется, и ты тоже! Мы сейчас обязательно помажем твою ужасную рану мазью! — спохватился Говард.
В течение примерно часа они летели над ровной поверхностью дна Царства теней, затем туннель начал резко подниматься вверх, почти так же отвесно, как опускался.
Если во время падения летучим мышам приходилось несладко из-за проблем с ориентацией, то сейчас вертикальный подъем требовал от них невероятных физических усилий. И все же вверх они двигались быстрее.
Бедная Талия начала уставать почти сразу, а к обеду совершенно выбилась из сил.
— Так, — сказал Говард во время привала, — я понимаю, что всем придется нелегко, но нам нужно произвести некоторые перестановки.
И он вручил Грегору очередную замечательную свежерасколотую ракушку.
На этот раз Грегор проглотил ее, не жуя. Что ж, вполне терпимо.
— И что ты предлагаешь?
— Талию нужно поместить на Ареса, — сказал Говард. — Темп, как ты думаешь, ты сможешь лететь на Талии, которая будет лететь на Аресе?
Грегор вспомнил, как бедный Темп впервые забрался на летучую мышь, вспомнил, как таракан ненавидит летать…
И услышал шелестящий голос:
— Делать это, могу я, делать это.
Но Грегор понимал, что для Темпа это будет настоящим подвигом: лететь на самом верху пирамиды из летучих мышей.
