с тобой. Здесь ходила моя мама. Там, в углу стоял горшок с фикусом, высоким до самого потолка. Она каждый день опрыскивала его водой из большой бутыли с таким, знаешь, старым пульверизатором с резиновой грушей. Он до сих пор здесь, где-то в квартире.
– И она, Кики… С ней тоже всё в порядке,– успокаивая волнение женщины, ласково сказал Лука.
Кьяра высвободила руки и быстро закрыла ими рот, словно остановила слова, которые вот-вот должны были выпорхнуть из её губ.
– Но здесь её шаги. Сейчас я оставлю их, а потом, когда..,– прошептала она и замолчала. Казалось, она была готова расплакаться.
– Послушай,– Лука с уверенностью посмотрел Кьяре в глаза,– Мы всё возьмём с собой, всё, что здесь есть: полчища твоих тарелок, твою кровать, это канапе и картины. Если понадобится, мы сорвём обои со стен и увезём их, все до последнего клочка. Понимаешь меня? Мы соберём все шаги и все воспоминания, сложим их в свои чемоданы так аккуратно, как они того заслуживают, так бережно, как ты захочешь. Они поедут вместе с нами. Я повезу их. Но, если пожелаешь, ты будешь за рулём. Мы оставим этой квартире только стены. Всё, что дорого сердцу отправится вместе с нами, Кики,– он улыбнулся её глазам,-А когда мы приедем в наш дом, то разложим всё это вокруг себя, и никогда не станем скучать по нему, потому что оно рядом.
По лицу женщины скользнула улыбка. Взглянув на картины, она сморщила нос и сказала:
– Я всегда не любила эту мазню.
Лука обернулся к стене и оценивающе посмотрел на пятна клякс.
– Ты сама решаешь, что оставить, а что отпустить,– начал он, но вдруг замолчал,– Когда будешь принимать решение,– он приподнял одну бровь и сощурился, а после кивнул головой в подтверждение какой-то своей мысли, – Да, когда будешь решать, имей в виду, что та, правая клякса очень похожа на лицо моей тётки Мичелины. А, я тебе скажу, это не самое красивое лицо и не самая хорошая тётка.
Кьяра хихикнула. Шутка Луки немного смягчила черты грусти на её лице, но не смогла стереть их полностью.
– А ты..– женщина тронула рукой пепельные кудри Луки,– Что будет с тобой в нашем новом доме? Ты изменишься? Каким ты станешь? Что, если совместная жизнь испортит тебя, или испортит меня или нас обоих? Здесь нам было так хорошо, мы были такими хорошими! А там? Какими мы будем там?
– Не знаю, но я не намерен портиться,– Лука нахмурил брови,– И тебе не позволю. Мы уезжаем, чтобы стать лучше, чем мы есть, чтобы у нас всё стало ещё лучше. Зачем ждать плохого? Ну же! Где ты набралась этих мыслей? Отбрось их и смотри по-другому. Слушай меня,– он придвинулся ещё ближе, так что лицо Кьяры отразилось в стёклах его очков, как в двух зеркалах,– Слушай. Это повышение. Мы повышаем себя. Но не в должностях, нет! Мы ничего никому не должны! Мы повышаем себя в качестве. Я становлюсь лучше; ты становишься лучше. Да мы просто не можем испортиться, потому что это повышение! Ты опасаешься невзгод, но так ли мало мы перенесли вместе, чтобы не иметь в них опыта?! Жизнь выстроила на нашем пути новую ступень именно потому, что мы способны на неё подняться. У нас для этого предостаточно сил!
– А если мы покатимся вниз?
– Никогда!– твёрдо ответил Лука,– Это невозможно. Позади стена из уже пережитых нами ошибок, которую сегодня мы укрепляем ещё надёжнее, выставляя рядом с ней все эти коробки, шкафы и кровати. Всё, что с нами произойдёт, случится уже на новой ступени, Кики. И я абсолютно уверен- мы достаточно умны, чтобы не испортиться.
Женщина слушала его вдумчиво, уставившись в невидимую точку, начерченную в воздухе где-то между полом и потолком. Взгляд её был рассеян, будто она представляла себя в описанной Лукой картине. Когда голос мужчины смолк, она взяла с колен книгу и прижала её к груди.
– И всё-таки, что ты читаешь?– спросил Лука.
Кьяра по-прежнему задумчивая посмотрела на него.
– Это моё лекарство,– сказала она, открывая книгу,– Я выпью его и пойду жить дальше.
Лука поднялся:
– А можно и мне?
Он выглядел ребячески открытым.
– Ну конечно,– улыбнувшись, сказала женщина.
Она придвинулась ближе к подлокотнику, оставив возле себя свободное место. Лука сел рядом.
И Кьяра начала читать.
Сон четвёртый. Человек в зеркале
Это была история с коротким вступлением, история не то человека, не то его души. Она началась с путаницы, в которой Марчелло ничего не понял, и понеслась по дням судьбы своего героя такими же витиеватым путями, каким был и слог её автора, писателя-чудака, напридумавшего таких фантазий, от которых в голове какаду всё смешалось.
В негромком голосе Кьяры слова книги журчали, как река. Её течение подхватило мысли Марчелло и закрутило их в потоке чудных событий, затягивая попугая в свои образы, вживляя его в них.
И вот он уже был на её страницах, описанный буквами, перерождённый в иное существо, в её героя, жил его судьбой.
Он проснулся в его белье, в его постели, в старинном доме из красного кирпича в два этажа с полубашней закрытых балконов и вытянутой вверх зелёной крышей, в городе, усаженном клёнами, в краю, о котором никогда не знал.
Зеркало ванной отразило в себе его другое лицо, заспанное, ещё молодое, зеленоглазое. Вчера оно было уставшим после бессонной тревожной ночи. Сегодня какаду увидел его только мельком,– он спешил, его где-то ждали. Назавтра лицу было уготовано улыбаться с пеной зубной пасты у рта, а затем вдыхать сырой запах полотенца.
В то утро Марчелло наконец узнал каким бывает кофе на вкус. Он сидел за столом с тем, кого автор исписал всеми цветами радуги, назвав его человеком, но так и не дав ему имени. Тогда попугай много улыбался. Что- то сжималось и раскручивалось в его животе. Он скрещивал и прятал ноги под стул, мазал мягкий шоколад на булку, смеялся.
Но, потом, разноцветный человек лгал. Попугай сразу это понял и очень хотел обличить его, однако, непонятно зачем подавил в себе возмущение и промолчал. Провожая человека к двери, он держался холодно, а когда закрыл её, чувствовал себя жалким.
Был уже другой день. Снова зеркало. Отражение в нём показалось какаду состарившимся. Он рассматривал его с недовольством: недостаточно строен, недостаточно красив..
Стол на кухне. Опять кофе. Марчелло не стал его пить, хотя и хотел. Всему виной разноцветный человек: он снова лгал. А за расчерченными квадратами оконного стекла кружила листьями осень. Лужи отражали облака. Было красиво. Рядом с этой красотой лживый человек звучал неприятно. Какаду вдруг возненавидел его, вылил на его радужные цвета свой кофе и прогнал прочь.
На
