что сиди тихо и не отсвечивай фотокарточкой…
В тот же день в «замке» собирали контингент для этапирования в Харьков. Пришел запрос и на Шляхтича. В итоге набили спецвагон кулацким и особо опасным контингентом, который хотели видеть в столице. По списку все сходилось тютелька в тютельку.
В Харькове этапированного, проходившего под фамилией Вуйтович, поместили в следственную тюрьму республиканского ОГПУ. А через пару дней повели на допрос к уполномоченному.
– Ну, гражданин Вуйтович… – строго начал тот.
Но этапированный перебил его самым наглым образом:
– Да спутали вы, гражданин начальник. Блондин я.
– Да вроде шатен, – хмыкнул уполномоченный.
– Так то не за цвет волос. Это моя воровская погремуха. А кто такой Вуйтович и зачем он вам сдался, мне неведомо.
– Что? – От избытка чувств уполномоченный приподнялся и залепил допрашиваемому увесистую оплеуху.
– А чего драться-то сразу? – загундосил Блондин. – Я и так все скажу.
– Так говори!
– Ну так попросили меня за другого посидеть. И в Харьков скататься по этапу. А мне чего? Мне не тяжело, я и не такую лямку тянул. Тюрьма – дом родной, а свобода – это так, временно.
– И за какие коврижки ты согласился? – с трудом беря себя в руки, осведомился уполномоченный.
– Продулся в карты, а отдать должок не мог. По нашему разумению, ты или деньги, или серьезную услугу должен. Вот меня и перекупили.
– Кто?
– Да сурьезные дяди такие. Я опасался грешным делом, что кого-то на пику надо поставить. К мокрухе у меня душа не лежит. А они: «Посиди чуток да в Харьков скатайся, и твой долг погашен». Еще деньжат подсыпали. Кто ж от такой малины в здравом уме откажется?
– Ну теперь статью за контрреволюцию получишь, – пообещал уполномоченный. – В лучшем виде.
– Э, тут не натягивайте. Я честный жулик!
Описание серьезных дядей он дал такое, что половину Украины можно арестовать тут же. Владельцев его карточного долга отыскать не удалось. Зато было установлено, что исчезли из «замка» настоящий Вуйтович и старший смены Другаль…
Кстати, когда Другалю предложили поучаствовать в операции, выложив на него компромат и поманив деньгами, он не только не ерепенился, а даже сильно обрадовался. На Украине он присутствовал по привычке да по безденежью, хотя душа давно рвалась на простор, к родне, затерявшейся на дальних берегах. Он знал, что без средств не нужен родным, да и вообще никому. Теперь у него все было. Вот и ушел в Румынию. С деньгами и золотишком…
Глава 9
Мы со Шляхтичем стояли на крутом берегу. По реке буксир, пыхтя паром, тянул длинную баржу. Колыхал ветер высокую траву. Желтели поля и зеленели леса. Красота!
Шляхтич внешне вовсе не походил на представителя польского дворянства, который обязан быть поджарым, хищным, с вечно надменным лицом. Напоминал он больше какого-нибудь трактирщика: круглолицый, румяный, брови густые, завидные усы топорщатся. И он все время заискивающе улыбался. Ну чистый простак с виду. А вот что касается содержания – тут уж я в его простоту ни на грош не верил. Готов был поспорить на любимые серебряные часы, что этот человек умен, проницателен, вполне способен жестко себя поставить, а сейчас просто валяет дурака.
Поляк полной грудью вдыхал простор. Что-то пронзительно-тоскующее на миг появилось на его лице. Как у человека, который потерял нечто важное, нашел и боялся потерять снова. А обрел он вновь свободу и волю.
Закурив папироску «Крестьянка», которую любезно предоставил я, он кинул взгляд на Одессита, ненавязчиво маячившего поодаль и присматривающего за нами, с усмешкой осведомился:
– Конвоир?
– Оставьте свои тюремные оценки. Это не конвой, а здесь не тюрьма. И вы не заключенный, а вольный человек.
– Так уж и вольный? – саркастически произнес он.
– Именно так, господин Вуйтович.
– То есть могу оставить вас?
– Вы же не ребенок. А я не ваш папаша. Оставляйте, плакать не будем.
– Интересно получается, – протянул Шляхтич.
– Да ничего интересного. Выбор не велик. Можете оставаться с нами. За правое дело Свободной Украины биться. Укроем, к работе приспособим. Только у нас жизнь ненадежная. Сегодня жив, завтра – пуля в сердце или подвал ЧК.
– Нет уж, – махнул рукой, в которой была зажата папироса, Шляхтич. – Мне раны надо зализывать.
– Душевные? Тонкая, значит, душа. Тогда можете идти на все четыре стороны.
– Вот как? Просто так и идти? Хоть сейчас?
– Просто так. Хоть сейчас. Ножками. Кабриолетов у нас для вас нет! – раздраженно бросил я и тут же добавил: – Нет, все же до Свечинска мы вас доставим. С комфортом. Чтобы не попали в дурную историю. Сейчас товарищи шибко бдительные.
Недоверчиво прищурившись, Шляхтич буравил меня взором. Потом снова широко и придурковато улыбнулся:
– Хорошо. Уговорили.
Я только усмехнулся в ответ.
– А не боитесь, что я вашу лежку узнал? Вдруг попаду в лапы ОГПУ и ею откуплюсь? – не отставал прилипчивый, как репей, Шляхтич.
– То есть предлагаете вас ликвидировать?
Тень пробежала по его лицу, и он тут же поправился:
– Теоретически.
– А практически мы тут и не живем. И хозяин хутора ничего не знает. Так что бесполезное это дело.
Шляхтич вздохнул картинно:
– Все же не понимаю, какой вам резон тратить столько усилий для моего освобождения? Да еще везти на другой конец республики.
– Коноводу спасибо скажите. Погиб он героически. И, истекая кровью на моих руках, озвучил последнюю просьбу – вытащить вас из лап большевиков.
– И что он еще наговорил? – поинтересовался Шляхтич.
– Просил Генералу Морозу привет передать и всему его Комитету Спасения Украины. И пару слов крепких добавил, в гроб сходя.
Ничего не отразилось на лице поляка, но я почувствовал, что он внутренне собрался и съежился, как от удара. И осторожно спросил:
– И что за слова?
– Пожелал атаману и дальше сладко ананасы, рябчики и шампанское откушивать за границей. И ни о чем не беспокоиться. Скоро мы сами тут кровью истечем, так что головной боли у него больше не будет. Как и Свободной Украины.
– Да слышал я о Морозе. Слухами земля полнится. Но не ручкался. Так что вряд ли передам столь чувственное послание. – Шляхтич разгладил пальцами свои усы.
– Тогда не смею больше задерживать. – Я кивнул Одесситу. – Запрягай, хлопец, кони. Господину Вуйтовичу в Свечинск пора.
Прощался поляк со мной сухо. Эх, где ж ты, человеческая благодарность? Из каземата вызволили, жизнь спасли, а он губы презрительно кривит.
Уже когда он направлялся к запряженному и готовому в путь рыбному фургону, я окликнул его. Подошел, вытащил из кармана доставшуюся по случаю купюру-керенку. Порвал ее на две части:
– Пусть как пароль будет. Помощь понадобится – сюда весточку киньте. Поможем, если
