Свинарь не расстрелян по приговору Ревтрибунала, а на должности?
– Перекрасился. Замаскировался. Свидетелей не осталось. Попер ввысь, на хорошем счету, в ус не дует. Умудрился даже в партию вступить.
– Вот вражья морда, – с чувством произнес я. – Хамелеон.
– Недорабатывает ЧК, – усмехнулся Петлюровец.
– Не поспоришь, – согласился я.
– Напомню ему о себе. Выпьем, повспоминаем былые подвиги. Думаю, он нам поможет.
– Как поможет? – возмутился Одессит. – Распахнет врата кичи со словами: «Иди, брат Шляхтич, вот она, долгожданная свобода»?
– А что, других вариантов нет? – посмотрел на него строго Петлюровец. – Навскидку могу предложить штук восемь. А если подумать, то…
– Да хотя бы один, но всамделишный, а не в стиле фантаста Герберта Уэллса!
– Этап. Призрак, – кротко пояснил Петлюровец.
– Это что еще за готическая пьеса? – проявил Одессит удивительное знание мировой литературы.
– Это жизнь, Одессит, – покровительственно произнес Петлюровец и довел до нас свой план во всех подробностях.
Ну что, надо признать, идея авантюрна, шита белыми нитками, но изящна. И может сработать. Оставалось только уговорить двух человек. Пришпилить их, как насекомых, иголкой убойного компрометирующего материала. Но его недостаточно. Применим материальный стимул. У Коновода я прихватил мешочек с награбленным золотым запасом – кольца, броши, драгоценные камни. Он их всегда таскал с собой. Не так, чтобы шибко много, но на оперативные расходы хватит. В общем, с такими нашими аргументами та сторона просто обязана дать свое согласие на противоестественные отношения украинского тюремного ведомства с бандподпольем.
– Ну что, – резюмировал я. – Как в народе говорят: хитростью поймаешь даже льва, силой не поймаешь и сверчка. Как раз наша ситуация.
– Хитрость – она такая, города берет, – добавил Одессит. – Чего уж там какая-то тюрьма.
– Да будет так, братцы террористы и бандиты, – хлопнул я в ладоши. – Действуем напористо, но с оглядкой…
Глава 7
Тарас Свинарь откушивал чаю из пузатого самовара с медалями тульского завода. На столе теснились розетка с вареньем, блюдце с печеньем, баранки и даже, страшная редкость, шоколадные конфеты, вкус которых население в последние годы начало прочно забывать. А он сладкое страсть как любил.
В просторном деревянном доме господствовали достаток, тепло и уют. Все так благолепно и, главное, спокойно. Не любил начальник домзака, который по старой памяти именовал тюрьмой, шум и смуту. А любил сытый покой.
Все же главное в жизни – хорошо устроиться. Жену с детьми он удачно спровадил в родное село. Обслуживала его приходящая домработница. А в городе всегда находились молодухи, которые тоже любили шоколадные конфеты.
Да, жизнь у него в целом состоялась. Хотя в недавнем прошлом и несло его прямиком в ад, но извернулся. Исхитрился. Встал раскорякой. Да и перепрыгнул через геенну огненную.
Ох, чего же стоил ему этот прыжок. Как ему только удалось сделать так, чтобы забыли в некоторых местах некоторые люди и о нем, и о его прегрешениях. Но удалось. Теперь он большой начальник с большой властью над мелкими людишками. Притом начальник сытый. И еще партиец, что можно на Украине приравнять к столбовому дворянству.
И страшно не хотелось никаких перемен. Не хотелось вспоминать прошлое, а о будущем думать лениво. Ему было хорошо в настоящем, где есть шоколадные конфеты на столе. Радиотарелка на стене, откуда течет приятная музыка. И премилый пейзаж с видом на берег, где возвышается монумент его владений – Никольского домзака.
И не мог он даже помыслить, что эта идиллия подобна хрустальной вазе: один удар молотка – и разлетается вдребезги. Между тем тот самый молоток нагло возник у него на пороге. Сначала этот стальной разрушитель иллюзий бесцеремонно забарабанил в дверь. А потом ударил в самое сердце самим своим появлением. И по хрустальной вазе уверенного сытого бытия тут же пошли трещины.
– Есаул, – ошарашенно и едва слышно прошептал Свинарь.
Стоящего на пороге человека он узнал сразу. Слишком тот был неординарен. Человек действия, который никогда не жил вишенкой у хатэньки и кабанчиком в загоне, а всегда был впереди несущихся во весь опор событий. И никогда не бросал слов на ветер.
– Так и будем куковать на крыльце, Тарас Георгиевич? – спросил Петлюровец, насмешливо глядя на пошедшего красными пятнами хозяина дома.
– Вы кто будете, уважаемый? – предпринял Свинарь жалкую попытку защититься.
– Да брось, Свинарь. Кончай это шапито. Ты не клоун, а я не зритель. – Петлюровец бесцеремонно отодвинул хозяина дома и шагнул за порог.
Карман бархатного халата оттягивал «Браунинг» – без него Свинарь дверь не открывал. Все же должность такая – начальник тюрьмы. Мало ли кто на нем зло сорвать решит. И было у него острое желание выстрелить в спину человеку, который по-хозяйски усаживается за его стол, щупает согретый самовар.
– Садись, чайку выпьем, – сделал наглый приглашающий жест Петлюровец. – И не тянись ты за пистолетом. На улице мои добрые друзья ожидают. Если ты меня случаем подстрелишь, казнить будут жестоко.
Свинарь, будучи трусоватым и расчетливым по натуре, глубоко вздохнул, пытаясь унять стрекочущее в груди сердце. Вытащил руку из кармана. Плюхнулся на венский стул и обреченно спросил:
– Что пришел, есаул?
– Вижу, не рад старому боевому товарищу.
– Да какая с тебя радость. Всегда одни слезы были.
– О, по слезам – это не ко мне. Это к зеркалу. Кто семью часовщика в местечке Щепетово повесил? А кто в станице Осиповской орал: «Коммунистов режь и круши»? Что, вспомнить это уже некому? Так я напомню.
– Дело давнее, – горестно вздохнул Свинарь.
Картины прошлого разом нахлынули на него. Да, в Осиповской знатная резня была. Разгулялись петлюровцы, отвели душу на евреях и большевиках. Боялись только, что красные подоспеют и воздадут всем по заслугам. Но прискакали свои – эскадрон летучий, и командовал им этот самый Борис Александрович. Обрадовались, что свои и тоже поучаствуют в наведении настоящего украинского самостийного порядка. Да вот только есаул быстренько резню пресек, да еще нескольких мародеров пристрелил ненароком. Что-то о законах и государстве долдонил, чего народ ну никак не понимал, зато руку его стальную ощутил. И теперь вон как судьба-злодейка повернулась: есаул здесь. Притом весь такой с иголочки одетый: шляпа-котелок, дорогой белый в полоску нэпманский костюм, туфли нариман. Видимо, все у него даже получше, чем у простого начальника домзака.
– Ну насчет давности не мне объяснять будешь, – усмехнулся Петлюровец. – А товарищам из органов.
– Ты ж сам погоришь.
– Я? – удивился Петлюровец. – Фигаро здесь, Фигаро там. Меня уже завтра в Никольске не будет. А весточку в ЧК по почте пошлю. С указанием доказательств.
– Ладно, – вытер рукавом халата пот на лбу Свинарь. – Ты покупатель, я купец. Что надо?
– Вот чем ты всегда отличался, это быстротой соображения и нюхом
