— Помню, как приезжал к вам на дачу в Репино и Алексей Юрьевич, уже приступивший к съемкам «Трудно быть богом», рассказывал, что рассчитывает закончить картину за год-два. А было это — на минуточку! — в начале нулевых…
— Знаешь, он ведь не обманывал тебя. Когда говорил, что осенью завершит съемки, через год — монтаж, а через полтора — озвучание, не врал. Леша искренне считал: именно так и будет. Более того, делал все от него зависящее, чтобы уложиться в максимально короткие сроки. Но быстрее, чем получилось, работать не мог. Иначе это был бы не он. Я уже объясняла: Леша отдавал команду «Мотор!», когда находил внутренний баланс. Он не снимал с холодным разумом, и я его в этом поддерживала.
— А из-за чего произошла ссора с Леонидом Ярмольником, исполнителем главной роли?
— Случился чудовищный взрыв, породивший дикую взаимную ненависть. Формальной причины не было, никто ничего не понимал — ни Леша, ни Леня, ни съемочная группа. Конфликт спровоцировали извне. Не хочу называть фамилию виновника. Ни к чему. Человек позволил себе на площадке хамство по отношению к Ярмольнику. Очень уставший, издерганный репетициями, Леня не сдержался и ответил, а Леша среагировал на его крик. Я должна была погасить все в зародыше, но не успела. Слово за слово, двое разгоряченных мужчин наговорили в запале друг другу столько, что, казалось, мосты сожжены навеки. В течение месяца я ежедневно разговаривала по телефону с Леней, пыталась успокоить, а он отвечал, что никогда не вернется. И Леша всерьез искал замену Ярмольнику, думал, как обойтись на съемках без главного героя…
— Потом зарубцевалось?
— Без следа! Злость выкипела, как вода, а желание закончить начатое дело осталось.
— Подобные вспышки на других картинах у Алексея Юрьевича бывали?
— На съемках «Двадцати дней без войны» Леша каждое утро говорил Гурченко, что та ужасно выглядит. Умышленно дразнил Люсю, вводя ее в состояние, которого и добивался. Ролика Быкова Леша считал гением и нашел к нему на «Проверках на дорогах» другой подход, тоже непростой. Но скандала, как с Ярмольником, прежде у нас не было.
— На какой сегодня стадии работа над фильмом?
— На финальной. По сути, Леша все закончил — смонтировал, озвучил. Успел. Остались последние штрихи, которые доводим с сыном. Не скрою, боюсь, как бы ненароком что-нибудь не испортить. Полагаюсь на высочайший профессионализм сына. Алеша прекрасно чувствует папин материал.
— Когда поставите точку?
— Если ничего не помешает, к середине сентября. Но я в такие детали не вникаю. Каждый день прихожу на студию и работаю.
— Про премьеру расскажете?
— Видимо, в России она случится в конце ноября. До того думаем показать фильм в конкурсной программе Римского международного кинофестиваля.
— Но прежде будет Венеция, куда, знаю, тоже собираетесь не с пустыми руками…
— Для нас приглашение оказалось сюрпризом. Точнее, так. Знала, что картину «Мой друг Иван Лапшин» хотят показать на фестивале, но думала, это сделают в рамках какого-нибудь спецпроекта. Выяснилось же, фильм берут в конкурс! Должна напомнить, в свое время Леша крайне обостренно отреагировал, когда на Каннском фестивале критика не приняла картину «Хрусталев, машину!». К случившемуся Леша отнесся как к личному оскорблению и даже унижению, после чего дал зарок не участвовать впредь ни в одном конкурсе. Второй раз подобное он не вынес бы, не пережил. И вот узнаем, что на юбилейном, 70-м кинофестивале в Венеции впервые будет проведен конкурс под названием «Венецианская классика». В нем заявлены картины Уильяма Фридкина, Лукино Висконти, Эмира Кустурицы, Роберто Росселини… И «Лапшина» включили. Как можно было отказаться? По такому случаю фильм Леши даже специально отреставрировали и оцифровали.
— И кто рассудит классиков?
— Современники. Студенты итальянских университетов. Нестандартный ход. Как и состязание мэтров. Пусть и заочное… А Алеша, сын, включен в состав жюри конкурса дебютов, так что полетим в Венецию вместе. Сделаем паузу в работе над «Трудно быть богом», а потом финишный рывок…
— Правильно понимаю, что идея снять картину по повести Стругацких у Германа возникла еще в 1968 году?
— Тогда планам помешало введение советских танков в мятежную Прагу. В Госкино испугались неуместных параллелей с Арканаром, описанным Борисом и Аркадием. Но ты учти, что в первоначальном варианте сценария присутствовала фантастика в чистом виде — с межпланетным кораблем, бластерами и прочими прибамбасами. В нашей картине этого нет и в помине. Мы рассказываем о жизни, погруженной в средневековье планеты.
— Поэтому Герман все последние годы твердил, что надо каждому вбить в голову мысль: там, где торжествует серость, к власти приходят черные?
— По сути, это эпиграф к фильму… Хочешь, чтобы провела параллель с днем сегодняшним? Но такую банальность даже произносить вслух лень. Наши отечественные реалии осточертели, перестала следить за ними. Бессмысленно. Еще в сценарии «Гибели Отрара» мы с Лешей писали, что все, связанное с тиранией, повторяется в подробностях, от которых можно заплакать. Со времен Средневековья ничего к лучшему, увы, не изменилось. Надо говорить не «здесь и сейчас», а «всегда и везде». Разве люди вылечились от звериной жестокости, перестали глумиться над ближними, научились уважать ум, а не силу? Человеческая природа не претерпела волшебных метаморфоз. Значит, необходимо бороться. Хотя сомневаюсь, что победа близка…
— Ваш Румата берется в финале за оружие, нарушая нейтралитет и вмешиваясь в ситуацию на чужой планете. Иного способа одолеть серость, кроме как расчехлить мечи, не существует?
— Не требуй от меня ответа. Стругацкие написали книгу, Герман снял фильм, зрители, надеюсь, его увидят… Скажу лишь, что не согласна с советской трактовкой роли личности в истории. От человека многое зависит. Даже от одного-единственного. Леша считал смерть Бергмана, которого ставил выше Феллини, Тарковского и Куросавы, такой же невосполнимой потерей для мировой цивилизации, как и уход из жизни Достоевского. Незаменимые есть…
— Алексей Юрьевич относился к картине «Трудно быть богом» как к главной?
— Он каждый фильм снимал как последний. Поэтому и был столь требователен к себе и другим. Леша не сомневался, что «Хрусталев» — точка, заключительная глава в его творческой биографии… А сейчас скажу то, о чем никогда не говорила. Леша задумал новый фильм о пятидесятых годах прошлого века. Мы сидели вечерами и обсуждали будущий сценарий. Леша даже нашел деньги для съемок…
— Значит, он не готовился к уходу?
— Нет. Уже нет. В середине работы над картиной «Трудно быть богом» Леша говорил, что скоро умрет. А потом его настроение изменилось… Но что теперь об этом рассуждать?
— Вас назначили главным редактором «Ленфильма» уже после того, как Алексея Юрьевича не стало. Новая должность что-то изменила в вашей жизни?
— Ровным счетом ничего. Я ведь много лет была председателем общественного совета киностудии. Сейчас мы уточняем планы с генеральным директором Эдуардом Пичугиным. В финансовые вопросы, продюсирование и прочие материально-административные сферы не лезем, оставляя за собой лишь творческую сторону. Спустя долгое время «Ленфильм» возобновляет собственное кинопроизводство, осенью в наших павильонах начнутся съемки сразу двух полнометражных художественных картин, получивших поддержку Министерства культуры. Хотим возродить существовавший когда-то конкурс оригинальных сценариев «На берегах пленительной Невы». Название, может, не самое изящное, но уж какое есть… А вообще это тема для отдельного разговора. В конце прошлого года, еще при Леше, произошел раскол в общественном совете из-за взглядов на перспективы развития «Ленфильма». Принципиальных различий в концепциях не было, расходились в деталях, но в результате творческий спор перерос в мерзкую кухонную свару, люди не смогли удержаться в рамках приличий, перешли границы дозволенного. С тех пор они перестали для меня существовать, не желаю более их знать, вычеркнула имена из памяти! Обидно и горько, что среди них оказались те, кого мы с Лешей считали близкими друзьями. Но, повторяю, не хочу сейчас подробно обсуждать это, может, позже соберусь с силами и напишу, как вижу настоящую дружбу…
— Трудно быть без бога, Светлана Игоревна?
— Невыносимо! Позволь на этом остановиться. Если начну копаться в душе и подробно объяснять, защита, которую выстроила внутри себя, не выдержит и рухнет, могу заплакать, а я не смею раскисать, распускать нюни. Мне работу надо закончить…
Москва — Санкт-Петербург
