Она подкинула еще дров и оставила дверцу приоткрытой, чтобы лучше тянуло. Если он предложит ей поесть, она откажется, хотя ужасно проголодалась. Она помыла руки, не прикасаясь к высохшему куску мыла с черными трещинами, свисавшему с магнитной мыльницы на стене, воспользовалась каплей средства для мытья посуды из бутылки у раковины. Наверное, его экономили. Она не притронулась к полотенцу, просто потрясла руками в воздухе перед печкой, чтобы высохли. Вот отец зашагал через двор к крыльцу. Мужчина из грузовика шел вместе с ним. На кухню они заходить не стали, но она услышала, как открылась дверь в коридор, и голос отца произнес:
— По-моему, все точно. Но ты все-таки напрасно привез корм без моего согласия… Только потому, что мать болеет. Напрасно. Но все равно спасибо, счастливого Рождества.
— Так ты платишь за корм наличными? — спросила она, когда грузовик уехал, и отец зашел на кухню.
— Ты варишь кофе? Нет, я ему за другое был должен.
— Еще я растопила печку, здесь был ледяной холод. Кстати, а где твой отец?
— Да так, занимается чем-то своим.
— Он в добром здравии? И в состоянии…
— Ну да, нарубить дров и все такое — это он может. Колет щепу и заносит в дом.
— А почему он не приезжает в больницу? Только вы с Маргидо…
— Мы вместе ее отвозили. Он не любит больниц.
— Кто ж их любит? Скажи ему, что кофе готов.
— Он уже, наверное, пил. И съел бутерброды, как я посмотрю. От него всегда ужасный беспорядок.
— Было бы приятно с ним познакомиться, раз уж я здесь.
— Ну, это не так уж важно. Он не совсем в порядке. Думаю, нам не стоит…
— Так я с ним не увижусь?
— Мы пойдем в свинарник. И…
— Ладно.
Он сел за стол, но тут же встал опять.
— У нас есть печенье. Мать, кажется, пекла печенье.
— Не надо искать, я не буду, не люблю печенье.
— А бутерброд?
— Нет, спасибо. Я очень сытно позавтракала в гостинице.
— Но у тебя с собой нет… багажа, как я посмотрю.
— Да, я подумала… Я завтра возвращаюсь домой. Я ведь ее уже видела. К тому же, я не могу жить здесь, раз мне нельзя знакомиться с твоим отцом.
— Это не так. Что тебе нельзя… Он просто не знает, кто ты.
— Вот именно, приехали!
— Куда приехали?
— Он понятия не имеет, что я существую.
— Ну да.
— Он не знает. А я чувствую себя по-идиотски.
— Ну, Турюнн…
— Так знает он или нет?
— Он не хочет ничего знать. Он не в себе, я же сказал!
— Расслабься. Не будем больше об этом говорить. Вода закипела, где у вас тут кофе?
Он указал на красную коробку с пластмассовой крышкой. Она щедро насыпала кофе в кофейник и положила еще одну ложку, сказав, что теперь достаточно. Он не комментировал. Она снова вскипятила воду, потом поднесла кофейник к крану и залила кофе ледяной водой.
— Умеешь! — сказал он. — Я думал, горожане пользуются только кофеваркой.
Он улыбнулся, она улыбнулась в ответ, он был таким жалким. Все еще сидел в парке перед кухонным окном, как в гостях.
— Достань чашки, — попросила она.
Он не стал ставить блюдца, зато вынул сахарницу из шкафчика. Заглянул в нее, вернулся к шкафчику и положил в сахарницу несколько кусков сахара из коробки. Когда он встал, чтобы подкинуть еще дров в печку, она украдкой протерла дно и края чашки рукавом. Она сможет хотя бы погрызть сахар, раз его достали прямо из упаковки, сказав, что она завзятая сладкоежка.
Он дал ей старый комбинезон и пару коричневых резиновых сапог. Давненько этот комбинезон не встречался со стиральной машиной. Она переоделась в предбаннике. Там высокими штабелями были сложены мешки, а посреди стояла огромная воронка из толстого, грубого материала, заканчивающаяся металлическим горлышком с проталкивателем посередине. На полу валялись опилки, видимо, здесь просыпались мешки. Почти ничего не механизировано. Она думала, крестьяне купаются в субсидиях и соревнуются, у кого раньше появится очередная техническая новинка, облегчающая труд.
Она сняла почти всю свою одежду, оставив ровно столько, чтобы не замерзнуть. Потом придется упаковывать вещи в полиэтиленовые пакеты, по сравнению с запахами, окружившими ее здесь, вонь в машине была просто приятным аперитивом. Но все равно она радовалась. Ужасно радовалась встрече с животными, от упоминания которых его лицо светилось, и голос с обстоятельным трёндерским говорком гудел в телефонной трубке без остановки.
— Они не привыкли видеть чужих. Старые свиньи знают ветеринаров, а так видят только меня. Наверное, зашумят, — предупредил он, когда она появилась в комбинезоне и сапогах, чувствовуя себя удивительно удобно одетой.
Она никогда раньше не бывала в свинарнике, да и вообще видела живых свиней крайне редко. Как-то об этом не задумываешься обычно. Коров и лошадей видишь постоянно, а свиньи в основном содержатся в помещениях. Чтобы их увидеть, надо быть знакомым с хозяином или по делу зайти в свинарник. В клинике в Осло у них был договор со школой верховой езды, только там она вблизи видела опилки и кормушки и вообще животных крупнее собаки.
Из свинарника доносился визг. В следующую секунду настала практически полная тишина, словно свиньи внимательно прислушивались. Затем опять подняли чудовищный шум.
— Услышали, что я пришел, — объяснил отец. — В неурочное время. И теперь им жутко любопытно. Так всегда. А когда рождаются новые поросята, мне приходится бегать туда-сюда постоянно. И они ужасно волнуются. Каждый раз, как я прихожу, у них настает сочельник.
К встрече со свиноматками она оказалась не готова. Это были чудовищные горы живой плоти на коротких толстых ножках. Пятачки влажно блестели и постоянно двигались туда-сюда сами по себе, словно только прикрепленные к голове, глазки — маленькие дырочки на гигантских мордах, уши дергались и подрагивали, наполовину поднятые, наполовину свисающие. Уши были такими громадными, что закрывали глаза, отчего свиньи сворачивали головы набок и смотрели искоса. Взгляд был колючий и возбужденный, будто свинья натворила что-то нехорошее, Турюнн не могла разглядеть в свинячьих глазках ничего, кроме подозрительности. Сонные зимние мухи летали вокруг животных. Некоторые свиньи отрывисто захрюкали, услышав ее голос:
— Какие они огромные! Подумать только! И как только ножки их носят? А сколько они весят?
— Ну, ну, тихо! — сказал он и подошел к ближайшему загону. Свинья затопала к нему, захрюкала, громко задышала и принюхалась к его руке. — Свиньи видят плоховато, но слышат, что ты — чужая. А весят они около двухсот килограммов. Когда поросые, то доходят до двухсот пятидесяти. А вот эти три, наверно, весят под тонну все вместе.
— Кажется, ты мне говорил. Но я как-то не представляла себе, что они такие огромные. Прямо… жуть берет.
— Прекрасные животные. Замечательные ноги у всех трех. Ту, которая еще лежит, зовут Сюра. С ней лучше не шутить. Может попытаться укусить. Настоящий хищник, между прочим. Но со своими детьми она ведет себя как образцовая мать. Они очень умные животные.
— Да, я уже поняла. Я не говорю, что они некрасивые. Но такие огромные! Я понятия не имела, что…
— Заберу у них малышей после Нового года, чтобы поскорее началась новая течка.
— А через сколько времени можно продавать поросят?
— Через пять месяцев. Лучшая цена весной.
— А матери не скучают по своим поросятам?
— Как только я забираю поросят, свиньи сразу же начинают интересоваться друг другом. У них очень развито стадное чувство. Иерархии и все прочее…
— Точно, как у собак.
— По-моему, еще хуже. Когда я свожу их вместе, поднимается адский шум. Три свиноматки в одном загоне, и борьба за лидерство. Как они друг на друга набрасываются! Поэтому я их свожу только поздно вечером, когда они сытые и усталые. Выключаю свет и выхожу, надеясь на лучшее.
— Господи! А они друг друга не убивают?
Она попыталась представить себе тонну разъяренных животных в одном загоне, даже три ротвейлера не так опасны.
— Нет. Они слишком тяжелые и большие. Но пытаются. Еще как пытаются!
Он посмеялся, просветлел лицом и расслабился, сунув руки в карманы комбинезона и выпрямив спину.
— Замечательные звери, — сказала она. — А сколько… сколько бывает поросятам? Когда они прощаются с мамой?
— Пять недель. И десять — двенадцать килограммов. Через неполных четыре месяца они уже весят около сотни. А хочешь посмотреть на новорожденных? Которых Сири родила?
— Да!
— А Сара, она убила четверых в воскресенье… Лучше ее особо не трогать.
Она больше не замечала запахов. И свиньи вовсе не казались грязными, скорее, пыльными, с соломой, кое-где прилипшей к телу, и опилками на щеках оттого, что они лежали на полу. В туалет они ходили аккуратно, в одном углу загона, она почему-то раньше думала, что они ходят по собственному дерьму. И об этом она его спросила.
