Александр Иванович Данилов - «погромщик»
(1967-1980).
Выпускник ИФЛИ, участник Великой Отечественной, историк-медиевист, историограф, методист. Громил книгу А.Гуревича «Проблемы генезиса феодализма». Между тем, застойные 70-е были временем торжества «математики» - расцвета физматшкол, НОУ (научных обществ учащихся), школ для одаренных детей, побед на международных олимпиадах; в образовании вводились «уклоны», во многих регионах было введено преподавание на родных языках.
Георгий Петрович Веселов - «перестройщик»
(1980-1990).
Хороший перестроечный министр. В середине 80-х годов ввел вариативное обучение, поддержал опыт учебно-воспитательных комплексов, утвердил преподавание мировой художественной культуры, был относительно благосклонен к новаторам, заботился о сельских школах.
Эдуард Дмитриевич Днепров - «зоил»
(1990-1992).
Морской офицер, потом - историк дореволюционного образования, яростный реформатор, руководитель научно-исследовательского коллектива «Школа», готовившего программу «разгосударствления» и «десоветизации», один из авторов закона «Об образовании» 1992 года. Советник Б. Н. Ельцина по вопросам образования. Неистовый критик всех инициатив всех министров, апологет демократических реформ, антиклерикал, разоблачитель всего и вся. Ныне - горячий публицист и исследователь общественно-педагогического движения.
Олег Кашин
Свой-чужой
Начальник штаба советских сил ПВО о Русте, об Ираке и о себе
Когда после приземления Матиаса Руста на Большом Москворецком мосту - ровно 20 лет назад - своих должностей лишились несколько десятков высших советских военачальников, начальнику Главного штаба советских сил противовоздушной обороны генерал-полковнику Игорю Мальцеву повезло: 28 мая 1987 года его не было в Москве, наказывать его было не за что, и Мальцев, единственный из высшего советского генералитета доперестроечного поколения, остался на своем посту и покинул его только в августе 1991 года.
Полет Руста мог стать для Мальцева главным поражением в жизни, и, как всякий старый генерал, Мальцев в этом случае был бы обречен до конца дней переживать это поражение. Но 71-летний генерал Мальцев - не проигравший, хоть и не победитель. Монета упала на ребро.
- «Армия должна быть вне политики» - это уже даже не лозунг, а просто штамп. Советский генералитет, насколько я понимаю, этим лозунгом не руководствовался. Вот вы, Игорь Михайлович, были вне политики?
- Я стал начальником главного штаба в 1984 году, еще при Дмитрии Федоровиче Устинове, а до этого три с половиной года был первым замом командующего ПВО по странам Варшавского договора. Как раз в этот период службы я стал по-настоящему задумываться о том, что происходит у нас в стране. Уже тогда было заметно, что Венгрия, Чехословакия, даже наиболее консервативная ГДР понимали, что жесточайшая экономическая централизация начинает тормозить, мелкий сектор экономики начали передавать в частные руки. Посещаешь какой-нибудь город, по городу идешь - лавочки одна за другой, спрашиваешь у переводчика: Янош, этот магазин частный или государственный? А он: я не знаю, там дешево и там дешево. Слушаешь и думаешь: а почему у нас такое невозможно?
Как раз поэтому наш тогдашний маразм вызывал самые мрачные ощущения, и когда началась кампания по выборам народных депутатов РСФСР 1990 года, я решил выдвинуться в депутаты. Политработники, кстати, когда я выдвинулся, палец о палец не ударили: никто не помогал на выборах, сам выдвигался. Мой предвыборный штаб возглавляли офицеры Главного штаба ПВО, а политработников не было.
Сейчас уже трудно представить, что это было за время. Встречаюсь с избирателями - работниками бытовой сферы в Балашихе, и одна дамочка лет сорока спрашивает: скажите, а зачем нам нужен министр? Я не понял сначала, о каком она министре говорит. О министре обороны, что ли? Оказалось, министр бытового обслуживания. Он определял, сколько парикмахерских должно быть, сколько химчисток, и женщина спрашивает: вы знаете, сколько отчислений мы даем на содержание аппарата этого министерства? Уже тогда никто не мог жить по тем порядкам, и альтернативы никто не мог предложить.
- На тех выборах вы победили. Кого?
- У нас в округе на выборы шли два партийных работника, один областного масштаба, второй - балашихинский секретарь, но он сошел с дистанции перед вторым туром. И два демократа были, один из военных, второй - кандидат наук из Всесоюзного пушно-мехового НИИ в Балашихе, Бабашкин его фамилия. Вот с ним мы особенно тяжело боролись, прямо война компроматов была. Он свою диссертацию защищал на тему политической работы в пушном хозяйстве, и мои помощники откопали в Ленинке его цитаты, и мы их на листовках печатали. В общем, вышел я во второй тур и выиграл.
Нас в Верховном совете РСФСР было шестьдесят военных, такая военная фракция. Мы все, разумеется, были выходцы из КПСС, но в то время уже напрашивалась многопартийность и другие вещи. Старая гвардия их не воспринимала, хотя было очевидно, что на этой позиции ничего не добьешься. Так что я, так скажем, между двух огней оказался: с одной стороны коммунисты-догматики, с другой демократы. Тяжело было, тем более что я же разделяю социалистическую идеологию. Ничего мудрее человечество не придумало. Вот только цепляться за догмы было бессмысленно, и получилась трагедия.
- Но политическую карьеру вы начали немного раньше - были депутатом Верховного совета Эстонской ССР.
- Да, был депутатом, но это все-таки была не моя карьера. Депутатом в Эстонии был не Игорь Михайлович Мальцев, а начальник Главного штаба ПВО, - почему-то была такая странная традиция, согласно которой начальник главного штаба должен быть депутатом обязательно в Эстонии. Даже не знаю, почему так.
- В любом случае, Эстония для вас не чужая земля. Когда смотрели по телевизору новости по поводу Бронзового Солдата, как реагировали?
- Что касается Бронзового Солдата… Знаете, об этом не очень удобно говорить, но в те годы, когда я был депутатом в Эстонии, - ну кто об этом памятнике вообще знал и думал? Стоял себе и стоял, никто на него внимания не обращал. Сейчас - да, сейчас стал яблоком раздора, но я не понимаю, почему правила этой игры задает Эстония. Мы же всегда почему-то бьем по хвостам, вместо того чтобы действовать с опережением. Неужели трудно было предусмотреть, что рано или поздно они начнут воевать с памятниками? Не умеют наши политики вести себя так, чтобы потом не было стыдно. Никак не умеют.
- А у вас как складывались отношения с эстонскими коллегами?
- Ну, я же был депутатом от Кохтла-Ярве, а это обыкновенный русский город - русские жители, русская власть. Поэтому все мое общение с эстонцами сводилось к участию в сессиях Верховного Совета, они у нас, как тогда было принято, два раза в год собирались. Верховный Совет был 1985 года созыва, то есть еще безальтернативный, советский абсолютно. И как раз очень интересно было наблюдать за тем, как вот этот эстонский партхозактив на глазах превращается в такой клуб радикальных националистов. К концу работы доходило до того, что мы - русское меньшинство, или просто военные, когда поведение эстонских депутатов становилось совсем уж оскорбительным, - ну, знаете все эти лозунги: «Мигранты, оккупанты!» и так далее, - мы просто покидали зал в знак протеста. Так что я был даже рад, что мои депутатские полномочия истекли.
- Зато именно из-за этого депутатства вы не попали в число маршалов и генералов, наказанных за посадку Руста на Москворецком мосту, да?
- Да, 28 мая 1987 года я заседал в Таллине. Сижу на сессии, подходит ко мне Карл Ефремович Кортелайнен, председатель КГБ Эстонской ССР, и говорит: вот ты тут сидишь, а у тебя самолет сел на Красной площади. Я не поверил, а он меня тащит за рукав - поехали, мол. Поехали, приехали на командный пункт ПВО, заслушали оперативного дежурного по разведывательному центру. Руст ведь пересек границу как раз над территорией Эстонии.
- Сейчас полет Руста - это такой подарок конспирологам. Парень приземлился в центре Москвы, и Горбачев получил возможность избавиться от нелояльного ему генералитета. Многие думают, что Руст для того и прилетел (точнее, его прислали к нам), чтобы помочь Горбачеву. Вы верите в это?
- Склонен верить, так скажем. Понимаете, 1987 год - это было время, когда уже точно можно было сказать, что перестройка не нашла ни поддержки, ни понимания в Вооруженных Силах. Никто - и я в том числе - не понимал, в чем мы должны перестраиваться. Мы работали как проклятые. Если в конце рабочего дня в авиаполку оставался неисправным хоть один самолет, то технический состав не уходил с аэродрома, пока не будет восстановлена боеготовность самолета. Так было не только внизу, но и на нашем уровне. Я приходил на работу в восемь утра или даже в шесть, потому что Язов имел привычку звонить по ВЧ в штаб, когда ему заблагорассудится. И до вечера, часов до двадцати двух, я не выходил из кабинета. В чем мы должны были перестраиваться? В отношении к делу? В любви к своей родине? И вот это непонимание, несмотря на все потуги политработников, так и не прошло, и политбюро на этот счет очень нервничало.
