— Кто?
— Черная сволочь, — ответил Тингел. — Слуги проклятия и вершители зла. Ладно, — сказал он, — твоя очередь, Ранас. Кто позвал тебя в Ланнеран?
— Тот, кому досталась от Энраса Долг и Судьба. Тот, кто может спасти нас… если захочет.
А к вечеру Дом Рансалы стал похож на Рансалу. Запустенье на месте величия — и несколько комнат, где можно жить.
А ночью Майда вдруг стиснула руку Даггара. Он проснулся мгновенно и молча и почувствовал страх. Не ее и не свой — просто страх, что стоит в стороне и смотрит на глядит на тебя убивающим взглядом.
— Брат, — тихонько сказала она и вошла в него. Словно сошлись две половины души, сомкнулись две половины рассудка; они сошлись в одно двуединое существо, защищенное самой своей полнотою.
Они лежали, безмолвно держась за руки, а смерть, не спеша, подползала к ним. Незримая, бестелесная смерть; она сгущалась вокруг, она висела над ними, и только невидимый панцирь их любви был их единственной защитой.
— Пусть небо откроется Тингелу, — тихо сказал Даггар, и Майда ответила чуть заметным пожатием.
А смерть, свирепея, бродила вокруг, прорывалась то холодом, то короткой болью, но их двуединое существо, наполненное мраком, разрывает его перед лицом руками, раздвигает локтями, протискивается в разрыв, и в разрыве виден клочок голубого неба…
Забрезжил тусклый рассвет — и смерть ушла. Уползла куда-то в темную нору, и они заснули, прижавшись друг к другу. И сон им снился один и тот же — у них всегда были общие сны.
Разбудил их Риор, постучавшись в дверь, потому что явился Торкас. Он был облачен в коричневый плащ болорца, и, когда он сорвал повязку с лица, они сразу поняли: это Другой. У него были древние глаза, полные тьмы и тяжелой силы, и в движениях упругая хищная сила; он ходил по комнате и молчал — беспощадный, могучий, но почему-то не страшный — и они покорно водили за ним глазами, ожидая, пока он заговорит.
— Этот проклятый город воняет смертью, — заговорил он, наконец. — Ты не жалеешь, что сюда явился?
— Нет, — сказал Даггар, — пока не жалею. Но уже немного боюсь.
— Знаю, — сказал Другой. — Я почуял. Это не каждую ночь, Даггар. Не так уж он силен.
— Кто?
Другой поглядел на него. Острый холодный огонь блеснул в темноте его глаз — холод остро отточенной стали, возникшей из ножен. И — погас, потому что вдруг появился Торкас. Спутать нельзя — они совсем не похожи, словно у них на двоих не одно лицо.
— Прости, — сказал Торкас, — я ворвался, как зверь, и даже не приветствовал вас, как должно. Тайд с тобой? — спросил он с тревогой, и Даггар невесело усмехнулся.
— Еще бы! Он гнал нас сюда, как скотину в хлев!
— Рана у него открылась, — сказала Майда, — но здесь я смогу его подлечить.
— Спасибо! — ответил Торкас и улыбнулся. У него была ясная молодая улыбка и веселые даже в усталости молодые глаза. Он спросил позволения и отправился к Тайду, и, когда он ушел, Даггар привлек Майду к себе, и они застыли в молчаливом объятии, чувствуя, как сердце бьется о сердце и согревается в жилах озябшая кровь.
Завтрак был скромный — из дорожных запасов, и за столом им никто не служил. Торкас был прост и ясен — не то, что в Рансале, и потому Даггар спросил у него:
— Торкас, а кто он такой — тот, что в тебе?
— Не знаю, — ответил Торкас спокойно. — Бог, наверное.
Даггар усмехнулся.
— Открыть тебе страшную тайну, Торкас? Нет никаких богов. Есть только земля и небо. То, что в небе, и то, что на земле.
— Не все ли равно, как называть то, чему нет названия? — ответил Другой. Этого не уловить: было одно лицо — стало другое. И даже голос иной: жесткий, отрывистый, властный. — Не то, что есть в небе, и не то, что есть на земле. Даггар, — сказал он, — я хочу, чтобы ты задавал вопросы. Это опасно, — сказал он, — но я буду рядом с тобой.
— Охота с живой приманкой? Мы, Ранасы, считаем ее неблагородной.
— Как охотники или как приманка?
— Ладно, — сказал Даггар. — Какие вопросы и кому я должен их задавать?
В серую духоту тяжелого дня вышел Даггар из дому. Он да Риор — Лонгар остался с Майдой, а Торкас-Неведомый вдруг исчез. Это он ловко проделал: был в двух шагах и растаял — серая тень, ушедшая в серый день.
Только пять имен назвал ему бог. Ладно, пусть будет бог, подумал Даггар с усмешкой. Не то, что есть в небе, и не то, что есть на земле. Андрас, сын Линаса, один из Двенадцати. Последний из Двенадцати, подумал Даггар, и долго ли он проживет после нашего разговора? Не думаю, что я стану о нем сожалеть.
Старик он был, этот Андрас, но я его вспомнил. Я видел его на площади, когда мы заставили их преклонить колени на месте, где умер Энрас. Тогда он был не старше, чем я теперь, а значит, не миновал даже шестой десяток.
Седой, как соль, весь высох, и жалкая плоть едва одевает могучие кости. Погасший взгляд и надтреснутый голос…
Ну вот, все сказано, как подобает: приветствия, славословия, вопросы, приветы, и можно, наконец, начинать разговор.
— Время вражды ушло, — сказал Даггар, — и гнев догорел до пепла. Теперь, когда мои глаза не залиты кровью и могут видеть, что есть, я все-таки хотел бы понять, что с нами случилось. Зачем Ланнеран и Рансала стали врагами? Зачем мы в ненужной войне истратили время и силы? Зачем погибаем теперь?
Молчание и безучастный взгляд.
— Сын Линаса, — мягко сказал Даггар, — ты не кажешься мне глупцом. И другие Соправители тоже наверняка не были глупцами. Как же вы совершили такую глупость? Вы могли просто выслать Энраса из страны. Но казнить его, зная, что мы отомстим? Где был ваш разум, правители Ланнерана?
— Ты слишком дерзок, Ранас, — вяло сказал старик. — Или ты завидуешь участи брата?
— А ты не хочешь снова клясться Месту Крови? Думаешь, теперь будет некому отомстить?
Вялый гнев мелькнул в глазах — и погас.
— Чего ты боишься? — спросил Даггар. — Смерти? Но ты давно уже умер. Лучше бы тебе и впрямь умереть, чем жить в таком унижении. Скажи: почему ты остался жив — один из всех, за какие заслуги?
— Вон! — сказал Андрас, но Даггар засмеялся ему в лицо.
— А если я не уйду, ты кликнешь стражу? Я справлюсь с вами, — сказал Даггар. — Вы — ходячие трупы, а я живой! Я слишком хорошо о вас думал, Андрас! Я подумал, что здесь есть какая-то тайна. Что вы, Соправители, наказаны без вины за зло, которое не вы сотворили!
— Так и было, — тихо сказал старик. — Так все и было, сын Грасса. Уходи, — сказал он, — не мучай меня. Прав я или не прав, но я ничего не скажу.
А другой старик был действительно стар — годами и ветхой плотью. В кипенно-белом одеянии, в красных бликах живого огня, в тихом свете закатной славы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
