Вошел Федор Леонидович, высокий статный человек в годах, но без каких-либо намеков на проседь в густой смоляной шевелюре, с широкой, аккуратно постриженной бородой. Оказалось, он мне больше других и нужен, потому как был крупным аграрием Небосвода. Говорливостью фермер не отличался, но рассказывал, что урожаи стали как по заказу: обильные и плодоносные. Добавилось забытое трудолюбие селян, за несколько лет хозяйства Небосвода шагнули вперед, заделав кое-какой капитал. Федор Леонидович поставил себе целью построить семейный бизнес, и теперь сыновья его работали на ферме, а внуки учились в столице.
Появился единственный в Небосводе банкир Соловьев; торговцы – Климов, Нилов и Корнеев; фермер – птицевод Конев, Крюков, массово и увлеченно растящий картофель, Капустин, разводящий плодовые сады морозостойких сортов. Пришел с тяжелой медовой рамкой сосед-пчеловод Николай Васильевич. За ним Сергей Григорьевич, единственный на весь Небосвод врач; директор библиотеки Мария Сергеевна и Виктор Александрович, директор в прошлом году вновь открывшегося музея краеведения.
Фермеры пришли по одиночке, интеллигенты с супругами. Приветствовали хозяев дома, поздравляли с внуком, что-то незатейливое приносили, и частью мужчин покурив во дворе, рассаживались за длинный, вытянутый во всю комнату стол. Интересно и удивительно было смотреть на них со стороны. В их благополучии виделась хорошо скрытая неловкость, будто все хотели просить друг у друга извинения, но не решались, считали, что и так всем все ясно. Но неуверенность в отношении к себе других угадывалась точно, после утихая по мере застольного разговора. Для меня это было поразительно. Передо мной сидели люди в большинстве своем за пятьдесят лет, и странно видеть в них юношескую неловкость, которая, правда, не портила обеда и даже неприметно скрашивала общую картину. Из собравшихся легче всего было мне, потому как я никого не знал, и с удовольствием со всеми знакомился, пытаясь с каждым перекинуться парой фраз.
Торговец мебелью Климов поднял тост за здоровье новорожденного:
– Дед, а как внука назовете? – спросил он.
Евгений Павлович почесал седеющую щетину.
– Дело молодых, но мы с Татьяной никак кроме Вани и не думали.
– Да уж, развелось Иванов, – проскрипел недалеко сидящий директор музея. – Путать скоро начнем.
– Что ж, Виктор Александрович, раз так получается? Все счастья хотят чуточку, – заметил, раскладывая соседям салат, агроном Федор Леонидович.
– А что, Иваны в Небосводе счастливее остальных? – недоумевал я, с голодного утра пробуя хозяйские блюда.
– Да, забыл совсем, наш столичный гость! – приятно улыбнулся Конев.
– Я из Подмосковья, – весело отозвался я.
– Приехал в Небосвод, услыхав про наши успехи в земледелии, – добавил Евгений Павлович, кивнув в сторону агрономов.
– Это так сначала было, – я посчитал нужным подняться – Потом увидел, что хозяйство восстанавливается у вас на волне общего подъема. И сколько вас ни слушаю, не могу понять почему. Мой знакомый редактор из райцентра прав, в вас много необычного – малыши какие-то голубоглазые, счастливые Иваны…
– Выпьем за журналистов! – раздался голос садовода Капустина.
– Да подожди ж ты! – хитро прищурился на меня Федор Леонидович. – Странного в Небосводе может показаться и правда немало. Вам, небось, про нас наболтали всякого?
– Больше догадки. Но, говорят, связь с вами теряют…
– Это правда. Но больше по собственной дурости, – сказал директор музея Грачев.
– Оскотинившийся народец!
– До дураков пока достучишься…
– Ну, хватит вам! Сами в зеркало давно смотрели! – прикрикнул на говорливых Федор Леонидович. – А вы про нас написать хотите? – пытливо обратился он ко мне.
– Вот уже месяца два я езжу по центральным областям, ищу примеры возрождения села, России если хотите… Так, чтобы сами люди, без вмешательств и понуканий поняли свое положение.
– Ишь, чего захотел. Чтоб сами… – пробурчал рядом пивовар Корнеев.
– На все воля божья… – отозвалась со вздохом директор библиотеки Марина Сергеевна.
– Без вмешательств на Руси не получается…
– А что ж, – послышался голос хозяйки, Татьяны Николаевны, – если такое бы случилось, вы напишите и все прочитают?
– Ну, все не все, – стесненно уточнил я, – хотя охват у нас общероссийский.
– Значит, на всю страну? – внимательно, задумавшись, переспросил Виктор Александрович.
– Женя, Витя… ребята… надо рассказать! – перейдя на громкий шепот, со страхом и затаенной решительностью проговорила Татьяна Николаевна. – При всех рассказать!
Повисла растерянная тишина. Я не понимал. Евгений Павлович взглянул на жену, повернулся ко мне:
– Это только домыслы все наши, предположения. Такое в журнале не напечатаешь.
– Ничего себе, домыслы! Ванька твой родился бы сегодня? – взяла слово директор библиотеки Мария Сергеевна. – И Таня права – надо рассказать! Пора уже! А то поверили молчком, жизнь даже налаживаться стала… Сами по себе что ли? А с тех пор как в районе пальцами показывать стали, высмеяли по своей пьяной глупости нас, так по углам все и шепчемся. Лет-то сколько прошло? Вы что же, думаете, он случайно пришел? В пример другим образумил. У нас каждый это про себя знает, – и обратилась ко мне. – Чего греха таить, про себя скажу. Сама я жила… да как все жила!
– Жили страшно. В водке крестились, – тихо проговорил Виктор Александрович. Все стихли.
– Эх, Ванюша мой, – среди молчания пробормотала монахиня Аннушка.
Все разом подняли головы, стали о чем-то ворохом переговариваться.
– Святое дело, Евгений Павлович, говори, – сконфуженно улыбаясь, сказал Сергей Павлович. – По твоему празднику собрались. Ты журналиста встретил, тебе и слово. За Ивана своего.
Я будто кожей чувствовал безмолвную натянутость за столом. Лица просветлели, воздух стал свободнее. Евгений Павлович, кивнув, заговорил:
– Про Небосвод скажем. Что при царе было, не дознаться, но храм в селе стоял всей губернии на загляденье. А сразу после НЭПа пропали все священники, сбрасили кресты с куполов, жгли грудами иконы. Пивную в храме устроили, как колхозы появились. Бабку мою с отцом, как деда в Сибирь выслали, здесь в колхозе оставили. Отец мне рассказывал – боле всего страху было, когда селяне вышли из домов и смотрели как горят иконы.
– Понаделали делов… – выдохнул Сергей Григорьевич, и еще хотел что-то сказать, но на него зашикали.
– Кроме соломенных хат не осталось ничего. Небосвод, еще зимой сорок первого, пожег немец. Не знаю, как тогда выжил народ. Разруха… Она же не вчера случилась, и не в перестройку. Народ все годы пил как сволочь. Как-то человек перестал понимать, что пьет.
– Женя, – тихо окликнул его Виктор Александрович, – про Аннушку скажи.
– Ее случай стал общей трагедией. Мне придется еще раз познакомить вас с нашей Аннушкой, – обратился Евгений Павлович ко мне. – Может, ты, Витя, скажешь, все-таки твоя соседка.
Директор музея оглядел всех с натянутым, серьезным видом:
– Я тогда с институтского распределения вернулся, с севера. Археологический музей здесь открывал. Приезжаю, а отец – царство ему небесное – говорит: «Соседка наша, Анька, совсем спилась в конец». У Анны муж – алкоголик форменный. Тогда еще один из немногих. После свадьбы, и как сын у них родился, держался, а потом сорвался в конец. От тоски и лени, отец говорил. Она его образумить пыталась, терпела, ссорилась с ним, раз, два, склоки, драки, недельные загулы. Но главное – мальчик ее, Ваня. Я-то его не очень знал. А к отцу моему он часто прятаться прибегал. Было от чего – так его пару раз отколошматили, думали в город, в больницу везти. Мать смотрела, пила и молчала. От нашей Аннушки что у нее тогда было? Продолжалось это пока Ваньке, не исполнилось лет семь. Был мальчик с простым русским лицом, голубыми глазами и шоколадными темными кудрями. Добрый очень, слабый, не по годам смышленый. Так, вот и жили. А соседом у них Семен—тракторист. Сволочь редкая, управы на него не было. Жил один, лютый как зверь, но механик, говорят, от бога. Частенько перепадала халтура, и водка у него водилась. Стала Аннушка к нему за бутылкой бегать. То поесть за водку отнесет, то денег каких. Что тогда произошло – никто точно не скажет, не один десяток лет прошел. Но верно, отец мальчика спьяну отключился, а Анна с Семеном сидели, пили. Водка закончилась, и Семен, пообещав достать еще, утащил Анну в спальню.
Наутро мальчик пропал. Как в воду канул… Сколько всей деревней ни бегали, ни допытывались – ничего и не нашли. И раньше всякое случалось, но чтобы вот так, ребенок, и никаких следов… Точно просветлел Небосвод на несколько дней в движении поиска. Но все было напрасно, и люди затихли.
