Но главное – пока лежишь, не надо идти! Перетаскивать на очередные миллиметры две железобетонные чушки, в которые уже давно обратились ноги от бедра и ниже. Выше тело пока еще ощущается, точнее, оно болит практически везде.
«Свинья, брезгливо воротя носы, скажете вы? О да, я – свинья, я такая свинья, что… но, к сожалению, я все же не настоящая свинья. Настоящим хавроньям можно валяться в одной и той же луже часами, хоть целый день. А мне…»
– Хорошо лежишь, – донесся откуда-то из слепящей высоты знакомый насмешливый – ненавистный! – голос. – Яйца откладывать собралась или просто грязевую ванну принимаешь?
– Угадал, – хрипло отозвалась девушка. – Яйца. Вот сейчас встану… дотянусь… отгрызу на хрен и утоплю поглубже!
– И только-то? – разочарованно протянул Шемяка. – Я уж думал, яичницу приготовишь… с колбасой. На твоей броняшке сейчас жарить чего-нибудь – самое то!
– Ты… да твой огрызок жарить нечего – на жир изойдет.
– И откуда же такая уверенность? Говоришь, будто видела…
– Я. И так. Знаю.
– Специалистка-а…
– Не приставай к ней.
– О! – радостно воскликнул Айсман. – Защитничек нашелся. Может, как раз ты нам колбаски-то и подкинешь? Что скажешь, Анют? Уж про него-то ты должна знать все в точности…
Бросок скуластого был хорош, даже очень хорош. Но Шемяка ожидал именно этой реакции на свои слова и потому двигаться начал едва ли не раньше Энрико. Кулак впустую рассек воздух, а затем инерция удара и ловко подставленная слега не оставили напарнику Анны иного выбора, кроме как с разгону протаранить макушкой соседнюю кочку.
Миг спустя он уже перекатился на спину, готовый вскочить – и замер, когда возникший в десятке сантиметров от кончика его носа автоматный ствол, едва заметно качнувшись вправо-влево, беззвучно скомандовал: «Нет!»
– Только шевельнись, – почти ласково произнес Айсман. – Только мизинцем дерни… и… не знаю, имеются у тебя в черепушке мозги или там дерьмо какое бултыхается на манер здешней грязюки, но вышибу я из тебя все, до последней капли. Уж поверь мне!
– Чего. Ты. Добиваешься?
– Неправильная формулировка.
Внезапно Шемяка, щелкнув предохранителем, закинул автомат на плечо и, наклонившись, протянул скуластому руку. Помешкав пару секунд, тот ухватил ее – и рывком выдернулся из тины.
– Не добиваюсь, – тихо, почти шепотом сказал Сергей. – Правильнее будет – вбиваю. Я вбиваю в две тупые башки одну-единственную, элементарную, можно сказать, простую истину. А именно: на болоте командую только я. Это пункт раз. Пункт два – мои команды выполняются без рассуждений, без дурацких вопросов типа: «Что?», «Где?», «Когда?», «Зачем?» и «Почему?»! Особенно – без почему! И того, кто эти пункты не будет выполнять, я убью. Иначе этот кто-то все равно угробит своей чертовой дуростью себя, но прихватит на тот свет и меня.
– Вот как ты заговорил, – Анна уже встала и сейчас нарочито медленными движениями стирала – или, вернее, сдирала – с лица грязевую корку. – А в городе, когда в карман мое золото засыпал, совсем другие песни чирикал.
«Мое золото», – мысленно пометил Айсман, – не «наше», а «мое». Интересно…»
– То было в городе, – равнодушным тоном отозвался он. – И до тех пор, пока я не ткну пальцем в сторону берега и не произнесу три волшебных слова: «Это – Большой Остров», у вас есть лишь один способ выжить – это соблюдать два пункта моих правил!
ШВЕЙЦАРЕЦ
– Они убьют тебя.
Швейцарец усмехнулся:
– Это не так-то просто.
– Они убьют тебя, – все тем же уверенным тоном повторила девушка. – Ты ловок… но ни один человек не справится сразу с четырьмя десятками воинов Храма.
Неторопливо распутывавший завязки укладки Швейцарец поднял голову и удивленно посмотрел на девушку.
– А с чего ты взяла, что я человек?
– Ты мутант?
– Не в привычном тебе смысле, – отозвался он. – Я – моральный мутант.
– Не понимаю.
– Поймешь, – пообещал Швейцарец. – Со временем.
«Если, конечно, – мысленно закончил он, – это время у нас будет. Для нас – будет».
– Я…
– Помолчи, – сказал он и, чуть помедлив, неожиданно для себя добавил: – Пожалуйста.
– А… можно я только спрошу одну-единственную вещь и потом сразу замолчу?
В любой другой момент она сама первая поразилась бы собственной храбрости. Не подчиниться воле хозяина, да еще и лезть с вопросом…
Но сейчас даже не подумала об этом.
Он, впрочем, тоже ничуть не удивился – в отличие от девушки, Швейцарец неплохо представлял, какое действие могут оказать две похожие на каштаны «пилюли доктора Самоделкина», которые она так доверчиво взяла у него прошлым вечером. Повышенная трепливость была одним из побочных эффектов. В основных же числились: прилив сил, улучшение ночного зрения… возможность бежать по лесу, не обращая внимания на то, что легкие туфельки давно уже прорвались и каждый очередной шаг пятнает землю кровавым отпечатком.
Неплохо представлял – правда, открытым оставался вопрос, какое воздействие окажут его варварские стимуляторы на женский организм в период месячных. Риск… но когда зверь отгрызает защемленную капканом лапу, его мало волнует вероятность заражения крови.
Она и сейчас не чувствовала ни боли, ни страха – только любопытство. Расплата придет позже, несколько часов спустя. И эти часы им обоим еще нужно пережить.
– Спрашивай.
– Как тебя зовут?
Этого вопроса Швейцарец не ждал. «Зачем ты меня спас?» казалось ему куда более логичным вариантом, но…
– Ты можешь называть меня Швейцарец.
– Это имя такое? – недоуменно переспросила девушка.
– Другого пока не будет.
«А какое имя у тебя, спрашивать не стану, – подумал он. – Потому что не хочу, не желаю его знать. Потому что для меня сейчас ты должна, обязана оставаться просто девушкой. Безлико и серо… и никаких ниточек. Ты для меня всего лишь инструмент, причем дорогой, но еще не известно, насколько полезный.
Ты для меня почти никто, и ничто нас не связывает.
…кроме безумного ночного бега.
…и тех минут, чуть больше суток назад. Когда уже под утро ты, наконец, решилась уснуть и, спящая, доверчиво прижалась ко мне.
…и за это я обещаю – что бы ни случилось, как бы все ни обернулось…
…твои кошмары уже никогда не смогут достать тебя наяву!»
Девушка тем временем с удивлением наблюдала, как из вороха тщательно увязанных шкур появляется… появляется нечто, более всего напоминающее…
– Это что, лом?
– В каком-то смысле, – Швейцарец присоединил к толстому стальному обрезку странно изогнутую деревяшку и задумчиво погладил образовавшийся в результате костыль. Костыль, непонятым образом умудрявшийся сочетать грубовато-неказистый вид со впечатлением не просто тщательной, а сверхтщательной отделки.
– Это можно назвать и так. В том смысле, против которого нет приема.
Только когда он бережно извлек из вороха шкур еще более тщательно замотанный сверток, аккуратно распустил бечевку, и на конце черного цилиндра тоненько блеснул мыльный пузырь линзы, девушка начала понимать:
– Это… винтовка, да?
– Это – Красотка, – строго произнес Швейцарец. – С винтовками мужики в деревнях на кабанов ходят. А это – Красотка, запомни.
– Запомню, хотя я бы…
– Ты, – Швейцарец встал, – сейчас возьмешь вот этот бинокль и наведешь его на валун с большим белым пятном.
– А где…
– Рядом с местом, где мы выбежали из леса. Справа от тропы.
Он лег на «коврик», неторопливо вытащил из нагрудного кармана первую пятерку патронов… помедлив, вложил три обратно. Те, кто идет по их следам, должны появиться в пределах четверти часа, но пока собачьего лая не слышно, а значит, незачем зря холодить порох.
– Сейчас… ага, нашла, нашла. И что дальше делать?
– Смотреть, – произнес Швейцарец. – Внимательно смотреть.
Рассветный туман почти пропал, и все пять дымков были отлично видны – тонкие серые нитки, словно какой-то великан захотел пришить висевшее над долиной облака к земле. Дымки тянулись к небу строго параллельно вертикальной нити прицела – ветра не было и в помине. Равно как и миражей от нагретой солнцем земли. «Идеальные, считай, условия для стрельбы, – подумал Швейцарец, – будто в закрытом тире».
– Отличный шанс для тебя, Красотка, – прошептал он. – Покажи, на что ты способна.
Винтовка упруго ткнулась в плечо.
– Ты попал, – девушка, казалось, сама не верила в то, что говорила. – Ты попал в камень.
– Точнее, – не отрываясь от прицела, выдохнул стрелок. – Что попал, я вижу и сам. Левее, правее, выше белого пятна? Валун большой…
– Облачко было… – девушка замялась, – кажется, слева и чуть выше.
– Кажется… – ворчливо повторил Швейцарец, вкладывая новый патрон.
Затем его «накрыло». Знакомое, уже далеко не первый раз испытываемое, но все равно не перестававшее восхищать его ощущение. Он и Красотка вдруг стали единым целым, стрелок растворился в оружии, ласковое тепло разогретого пристрелочным выстрелом ствола воспринималось едва ли не четче биения сердца. Швейцарец ясно чувствовал, как туго уперся скат гильзы, спуск прошел последние миллиметры… скользнула вперед игла бойка… ослепительно-яркой точкой полыхнул капсюль… обтекая скользящую по нарезам пулю, ринулся по стволу огонь… и невидимая нить протянулась следом за буравящим воздух металлом. Он чувствовал эту пулю, вернее, ее чувствовало то существо, что возникло в результате слияния человека и его винтовки. Чувствовало и знало, что благодаря этой нити уже покинувшая ствол пуля все еще является частью их-его и на нее, эту пулю, даже можно воздействовать… но никакой нужды в этом не было – еще не выбрав до конца ход спуска, Швейцарец знал, что попадет.
