Онъ готовъ былъ останавливаться и осматривать всякія диковинки, если ихъ показывали даромъ; если же приходилось платить, онъ говорилъ, что этого смотрѣть не стоитъ. Онъ ни разу не уплатилъ по счету, не замѣтивъ со вздохомъ, какъ дорого обходится путешествовать? А ему еще не исполнилось двадцати одного года отъ роду!
Въ Ливорно мы съ нимъ отправились полюбоваться гаванью и кораблями и тутъ ему вздумалось спросить, что стоитъ проѣздъ моремъ до Англіи. Оказалось, что сравнительно съ сухопутною дорогой это стоитъ сущіе пустяки. Искушеніе было слишкомъ сильно и онъ не въ силахъ былъ побороть его. Уплативъ мнѣ часть жалованья, которую я успѣлъ зажить, онъ распростился со мной и, захвативъ съ собой одного только слугу, отплылъ въ Лондонъ.
Я снова очутился одинъ какъ перстъ и безъ дѣла; но къ этому я ужъ привыкъ. Однако, мои музыкальныя способности были совсѣмъ непримѣнимы въ странѣ, гдѣ каждый крестьянинъ смыслитъ въ музыкѣ больше моего. Хорошо, что къ этому времени я развилъ въ себѣ другой талантъ, не менѣе выгодный, а именно искусство поддерживать диспуты. Во всѣхъ иностранныхъ университетахъ и монастыряхъ въ извѣстные дни происходятъ философскіе споры: объявляется какой нибудь тезисъ и диспутантъ обязанъ защищать его противъ всѣхъ, кому вздумается съ нимъ спорить; и если онъ достаточно навострился и съ успѣхомъ умѣетъ отражать нападенія, ему выдаютъ за это небольшое денежное вознагражденіе, съ правомъ одинъ разъ пообѣдать и разъ переночевать даромъ въ мѣстной гостинницѣ. И вотъ такимъ-то способомъ пробивался я на пути къ Англіи: шелъ отъ одного города до другого, исподволь присматривался къ людямъ и, такъ сказать, изучалъ обѣ стороны медали. Впрочемъ, мои выводы могутъ быть выражены очень коротко — я убѣдился, что бѣднымъ людямъ всего лучше живется при монархическомъ правленіи, а богатымъ — въ республикахъ; что во всѣхъ странахъ понятіе о богатствѣ неразлучно съ понятіемъ о свободѣ; и что даже самые искренніе и горячіе поклонники свободы не прочь подчинить волю хоть нѣсколькихъ человѣкъ своей собственной.
Добравшись до Англіи, я предполагалъ прежде всего повидаться съ вами, а потомъ записаться волонтеромъ въ первую военную экспедицію, какая случится. Но пока шелъ домой, встрѣтился со старымъ пріятелемъ, который поступилъ въ труппу комедіантовъ и вмѣстѣ съ ними собирался въ теченіе лѣта объѣзжать страну. Члены этой компаніи, казалось, расположены были принять меня въ свою среду. Они предупреждали меня, однако же, что задача моя будетъ вовсе не легкая: говорили, что публика — многоглавое чудовище, что угодить ей далеко не всякому удается; что актерскому ремеслу нельзя научиться въ одинъ день, и что если я не привыкну къ нѣкоторымъ условнымъ движеніямъ, которыя на сценѣ (но только на сценѣ) обязательны для каждаго актера и практикуются вотъ уже болѣе ста лѣтъ, то изъ меня никогда ничего не выйдетъ. Но главное затрудненіе представилось тогда, когда нужно было назначить мнѣ роль, потому что все было распредѣлено уже заранѣе. Пробовали приспособить меня то къ той пьесѣ, то къ другой, и наконецъ окончательно поручила мнѣ роль Гораціо; къ счастію, однакожъ, присутствующее здѣсь общество помѣшало мнѣ выполнить это предпріятіе.
XXI. Дружба съ порочными людьми не можетъ быть продолжительна: она требуетъ взаимнаго удовлетворенія
Разсказъ моего сына такъ затянулся, что мы не могли выслушать его сразу: первую половину онъ намъ повѣдалъ въ тотъ же вечеръ, а вторую — на другой день послѣ обѣда; но появленіе у подъѣзда кареты мистера Торнчиля на-время положило предѣлъ общему удовольствію.
Буфетчикъ, ставшій моимъ преданнѣйшимъ другомъ, разсказалъ мнѣ по секрету, что сквайръ ухаживаетъ за миссъ Уильмотъ и что дядя ея и тетка, повидимому, очень его одобряютъ. Войдя въ гостиную и увидѣвъ меня и моего сына, мистеръ Торнчиль какъ будто растерялся, но я приписалъ это неожиданности, а не досадѣ. Когда же мы встали и поздоровались съ нимъ, онъ отвѣтилъ на наши привѣтствія съ величайшею любезностью и вскорѣ его присутствіе только подбавило къ общему веселому настроенію.
Послѣ чая онъ отвелъ меня въ сторону и спросилъ, нѣтъ ли чего новаго насчетъ моей дочери; когда же я отвѣтилъ, что до сихъ поръ всѣ мои поиски были безуспѣшны, онъ сильно удивился, прибавивъ, что съ тѣхъ поръ часто навѣдывался къ намъ въ домъ и утѣшалъ, какъ могъ, остальную семью, которую оставилъ вполнѣ здоровой. Потомъ онъ спросилъ, разсказывалъ ли я о нашемъ несчастіи моему сыну или миссъ Уильмотъ, и когда я сказалъ, что нѣтъ еще, не говорилъ, онъ очень похвалилъ меня за воздержность и осторожность, уговаривая держать дѣло въ секретѣ.
— Да и что за охота, прибавилъ онъ, — изобличать свой позоръ! Притомъ же, можетъ быть, миссъ Ливи окажется не такъ виноватой, какъ мы всѣ воображаемъ.
Тутъ вошедшій слуга доложилъ сквайру, что его ждутъ въ залѣ для начала танцевъ, и онъ ушелъ, а я остался, искренно радуясь тому, что онъ такъ участливо отнесся къ моимъ дѣламъ. Его ухаживанье за миссъ Уильмотъ было очевидно и несомнѣнно; но ей оно казалось непріятнымъ и она переносила его скорѣе въ угоду теткѣ, чѣмъ по личной къ нему склонности. Напротивъ, я не безъ удовольствія примѣтилъ, что она довольно охотно бросаетъ на моего несчастнаго сына такіе взгляды, которыхъ мистеръ Торнчиль никакъ не могъ отъ нея добиться при всѣхъ своихъ стараніяхъ и богатствѣ. И однакожъ мистеръ Торнчиль держалъ себя съ такимъ самообладаніемъ и спокойствіемъ, что я только дивился. По настоянію мистера Арнольда, мы прогостили у нихъ уже цѣлую недѣлю, и чѣмъ нѣжнѣе миссъ Уильмотъ поглядывала на моего сына, тѣмъ больше пріязни выказывалъ къ нему мистеръ Торнчиль.
Онъ прежде всегда выражалъ готовность всячески услужить намъ, но теперь не ограничился одними обѣщаніями. Утромъ того дня, который я назначилъ для своего отъѣзда, мистеръ Торнчиль пришелъ ко мнѣ и съ непритворною радостью сообщилъ, что устроилъ до нѣкоторой степени судьбу своего друга Джорджа, а именно досталъ ему патентъ на чинъ прапорщика въ одномъ изъ полковъ, отправляемыхъ въ Вестъ-Индію, за что уговорился заплатить всего одну сотню фунтовъ; другія же двѣ сотни ему уступили во вниманіе къ высокому положенію, занимаемому имъ въ обществѣ.
— За такую ничтожную услугу, продолжалъ юный джентльменъ, — я достаточно вознагражденъ удовольствіемъ услужить доброму пріятелю; что же до сотни фунтовъ, если вы не въ состояніи уплатить ихъ, я берусь самъ внести деньги, а вы мнѣ заплатите когда нибудь послѣ.
Мы просто не находили словъ, какъ благодарить за такое благодѣяніе. Я поспѣшилъ выдать ему росписку на сто фунтовъ и выразилъ такую горячую признательность, какъ будто не намѣревался современемъ уплатить всю сумму сполна.
Джорджъ долженъ былъ на другой же день отправляться въ Лондонъ, чтобы не упустить столь рѣдкаго случая. По словамъ его великодушнаго друга, слѣдовало спѣшить пріобрѣтеніемъ патента, чтобы кто нибудь другой не предложилъ за него болѣе выгодныхъ условій. Поэтому на слѣдующій день нашъ юный воинъ съ ранняго утра изготовился къ отъѣзду и казался единственнымъ лицомъ, изо всей нашей компаніи, не огорченнымъ этою разлукой. Ничто не могло заставить его пріуныть хоть на минуту: ни предстоявшіе труды и опасности, ни разставаніе съ отцомъ, друзьями и возлюбленной, которая, очевидно, платила ему взаимностью. Когда онъ распрощался со всѣми, я далъ ему все, что имѣлъ — свое благословеніе.
— Ты отправляешься, дитя мое, сказалъ я ему, — биться за свою родину: помни, какъ храбрый дѣдъ твой сражался за священную особу своего короля въ такія времена, когда вѣрность монарху считалась еще исключительною добродѣтелью. Ступай, сынъ мой, и подражай ему во всемъ, исключая его несчастій… если можно считать несчастіемъ смерть на ратномъ полѣ рядомъ съ лордомъ Фальклендомъ. Ступай, дорогое дитя мое; и если будешь убитъ тамъ, вдали отъ насъ, неоплаканный всѣми, кто любитъ тебя, знай, что дороже всего въ мірѣ тѣ слезы, которыми сами небеса орошаютъ непогребеннаго воина, павшаго въ борьбѣ за отчизну!
На другой день я откланялся любезному семейству, удержавшему меня такъ долго подъ своей гостепріимной кровлей, и еще разъ принесъ мою чувствительную благодарность мистеру Торнчилю за его недавнюю услугу. Я оставилъ этотъ домъ въ полномъ благополучіи, проистекающемъ отъ соединенія богатства съ хорошимъ воспитаніемъ, и направилъ свой путь къ собственному печальному жилищу, утративъ всякую надежду отыскать свою дочь, но моля Бога сохранить ее и помиловать.
Я былъ все еще такъ слабъ, что нанялъ себѣ верховую лошадь и ѣхалъ потихоньку, въ надеждѣ скоро увидѣться съ тѣми, кто былъ мнѣ дороже всего на свѣтѣ. Оставалось миль двадцать до дому, но надвигались сумерки и я остановился переночевать въ трактирчикѣ у дороги. По обыкновенію, я пригласилъ хозяина поужинать вмѣстѣ со мною и, сидя у кухоннаго очага за бутылкою вина, мы болтали съ нимъ о политикѣ и о новостяхъ дня. Между прочимъ зашелъ разговоръ и о молодомъ сквайрѣ Торнчилѣ, и трактирщикъ сталъ увѣрять меня, что этого юношу во всемъ краю настолько же ненавидятъ, насколько любятъ его дядю, сэра Уильяма, который иногда наѣзжаетъ сюда. Трактирщикъ разсказывалъ далѣе, что сквайръ только тѣмъ и занимается, что соблазняетъ дочерей въ тѣхъ домахъ, гдѣ его принимаютъ, и, проживъ съ дѣвушкою недѣли двѣ или три, прогоняетъ ее вонъ и бросаетъ на произволъ судьбы. Пока мы бесѣдовали, жена трактирщика, отлучавшаяся, чтобы размѣнять деньги, возвратилась и, видя, что ея мужъ раздѣляетъ со мною удовольствіе, въ которомъ она не принимала участія, стала сердито упрекать его и спрашивать, что онъ тутъ дѣлаетъ. На это онъ отвѣтилъ насмѣшливо, сказавъ, что пьетъ за ея здоровье.
