Я былъ все еще такъ слабъ, что нанялъ себѣ верховую лошадь и ѣхалъ потихоньку, въ надеждѣ скоро увидѣться съ тѣми, кто былъ мнѣ дороже всего на свѣтѣ. Оставалось миль двадцать до дому, но надвигались сумерки и я остановился переночевать въ трактирчикѣ у дороги. По обыкновенію, я пригласилъ хозяина поужинать вмѣстѣ со мною и, сидя у кухоннаго очага за бутылкою вина, мы болтали съ нимъ о политикѣ и о новостяхъ дня. Между прочимъ зашелъ разговоръ и о молодомъ сквайрѣ Торнчилѣ, и трактирщикъ сталъ увѣрять меня, что этого юношу во всемъ краю настолько же ненавидятъ, насколько любятъ его дядю, сэра Уильяма, который иногда наѣзжаетъ сюда. Трактирщикъ разсказывалъ далѣе, что сквайръ только тѣмъ и занимается, что соблазняетъ дочерей въ тѣхъ домахъ, гдѣ его принимаютъ, и, проживъ съ дѣвушкою недѣли двѣ или три, прогоняетъ ее вонъ и бросаетъ на произволъ судьбы. Пока мы бесѣдовали, жена трактирщика, отлучавшаяся, чтобы размѣнять деньги, возвратилась и, видя, что ея мужъ раздѣляетъ со мною удовольствіе, въ которомъ она не принимала участія, стала сердито упрекать его и спрашивать, что онъ тутъ дѣлаетъ. На это онъ отвѣтилъ насмѣшливо, сказавъ, что пьетъ за ея здоровье.
— Мистеръ Симондсъ, воскликнула она тогда, — это ни начто не похоже, и я не потерплю долѣе такого сквернаго обхожденія! Я выношу на своихъ плечахъ три четверти всей нашей работы, а четвертая такъ и остается не сдѣланною, между тѣмъ какъ вы по цѣлымъ днямъ прохлаждаетесь съ посѣтителями, мнѣ хоть бы капелька попала въ ротъ, хоть тутъ разорвись на части!
Видя, куда она гнетъ, я поспѣшилъ налить стаканъ вина и подалъ ей; она поклонилась очень любезно, пожелала мнѣ добраго здоровья и сказала:
— Право, сэръ, я не изъ-за вина сержусь на моего мужа, а главное за то, что у насъ все хозяйство идетъ вверхъ дномъ. Какъ только приходится получать по счету, съ жильцовъ ли, или съ посѣтителей, такъ онъ эту обузу валитъ на меня: небось, самъ ни за что не пойдетъ и скорѣе согласится сгрызть вотъ этотъ стаканъ, чѣмъ сдвинуться съ мѣста. Вотъ и теперь у васъ наверху квартируетъ молодая женщина, и, судя по тому, какъ она смирна и учтива, я думаю, что у ней ни копѣйки нѣтъ за душой. Я увѣрена, что съ нея ничего не возьмешь и очень бы желала напомнить ей объ этомъ!
— А что толку напоминать? возразилъ хозяинъ:- все равно, кто долго не платитъ, съ того еще вѣрнѣе получишь.
— Ну, въ этомъ я далеко не увѣрена, сказала жена: — а увѣрена я въ томъ, что вотъ ужъ двѣ недѣли, какъ она тутъ проживаетъ, и я отъ нея не видала еще ни полушки.
— Вотъ посмотри, что она отдастъ все за разъ, сказалъ трактирщикъ.
— За разъ? воскликнула хозяйка: — дай Богъ хоть какъ нибудь получить. И вотъ что я тебѣ скажу: я потребую съ нея деньги сегодня же и, коли не отдастъ — пусть не погнѣвается: маршъ отсюда со всѣми потрохами.
— Прими во вниманіе, моя милая, сказалъ хозяинъ, — что она благородная дама и надо быть съ нею повѣжливѣе.
— Ну, это мнѣ все равно, возразила хозяйка, — благородная ли, нѣтъ ли, а выгоню вонъ, да и все тутъ. Все хорошо на своемъ мѣстѣ, можетъ быть и дворяне въ томъ числѣ; но у насъ въ трактирѣ никогда я отъ нихъ проку не видѣла.
Говоря это, она полѣзла по узкой и крутой лѣсенкѣ наверхъ, въ коморку надъ кухней и вскорѣ, по ея громкой руготнѣ, я догадался, что у жилицы не оказалось денегъ. Изъ кухни ясно можно было разслышать все до слова. Хозяйка кричала:
— Вонъ отсюда! Я вамъ говорю, убирайтесь сейчасъ! Ахъ ты, распутная негодяйка, прочь отсюда, или я тебя такъ отдѣлаю, что ты у меня въ три мѣсяца не забудешь! Скажите пожалуйста, забралась обманомъ въ честный домъ, да и поживаетъ себѣ, не имѣя ни гроша въ карманѣ. Ну, ну, пошевеливайся!
— О, сударыня! молила жилица, — пожалѣйте меня, бѣдную, брошенную, только на одну ночь еще, пощадите меня, а тамъ смерть сдѣлаетъ свое дѣло…
То былъ голосъ моей несчастной, погубленной Оливіи. Я бросился къ ней на помощь, увидѣлъ, какъ хозяйка тащила ее съ лѣстницы за волосы и принялъ мою бѣдняжку въ свои объятія.
— Наконецъ-то! говорилъ я:- приди, моя милая, мое безцѣнное утраченное сокровище, прижмись къ груди твоего бѣднаго стараго отца! Негодяй тебя покинулъ, но есть на свѣтѣ человѣкъ, который никогда тебя не покинетъ; хотя бы на твоей душѣ было десять тысячъ преступленій, все тебѣ прощу, все забуду!
— Папа мой, родной, милый…
Она замолкла и нѣсколько минутъ совсѣмъ не могла выговорить ничего болѣе. Потомъ опять:
— Родной мой, безцѣнный, добрый папа! Неужели ангелы еще добрѣе тебя? Чѣмъ я это заслужила? Негодяй… Да, я ненавижу его… и себя тоже за то, что могла такъ огорчить тебя. Меня нельзя простить, я сама знаю, что нельзя.
— Да нѣтъ же, дитя мое, отъ всего сердца я тебя прощаю: только раскайся, и мы съ тобой еще будемъ счастливы! Еще придутъ наши красные дни, моя Оливія.
— Ахъ, нѣтъ, батюшка, никогда! Отнынѣ и навсегда на людяхъ одинъ позоръ, да и дома стыдно! Но что же это значитъ, папа, что ты сталъ такой блѣдный? Неужели изъ-за такой дряни, какъ я, ты могъ измучиться? Ты, такой мудрецъ, вѣдь не можешь же ты думать, что тѣнь отъ моего позора падаетъ и на тебя?
— Мудрецъ, говоришь ты? Знай, женщина, что вся наша мудрость…
— О, папа, зачѣмъ ты такъ назвалъ меня? Въ первый разъ въ жизни ты заговорилъ со мною такъ холодно.
— Прости меня, моя душечка, отвѣчалъ я: — я хотѣлъ только замѣтить, что мудрость плохая защита отъ горя, хотя въ концѣ концовъ она и восторжествуетъ.
Тутъ жена трактирщика пришла освѣдомиться, не угодно ли намъ перейти въ болѣе приличную комнату, и когда мы согласились, провела насъ въ другое помѣщеніе, гдѣ гораздо удобнѣе было намъ разговаривать. Успокоившись немного, я все-таки попросилъ Оливію разсказать мнѣ, какъ произошла эта исторія, доведшая ее до такого отчаяннаго положенія.
— Съ самаго перваго дня нашего знакомства, сэръ, сказала она, — негодяй не переставалъ преслѣдовать меня втайнѣ предложеніями своей руки.
— И подлинно негодяй! воскликнулъ я:- но я до сихъ поръ не могу понять, какъ человѣкъ съ такими здравыми понятіями и съ такимъ даже благороднымъ образомъ мыслей, какъ мистеръ Борчель, могъ учинить такую подлость и проникнуть въ честное семейство съ завѣдомою цѣлью опозорить его!
— Дорогой мой папа, возразила моя дочь, — что за странное и несправедливое предположеніе? Мистеръ Борчель никогда и не думалъ меня обманывать; напротивъ, онъ при всякомъ удобномъ случаѣ предостерегалъ меня по секрету противъ козней мистера Торнчиля, который, какъ я теперь убѣдилась, гораздо даже хуже, чѣмъ онъ его описывалъ.
— Торнчиль? прервалъ я ее:- причемъ же тутъ Торнчиль?
— Какъ же, сэръ, возразила она, — вѣдь мистеръ Торнчиль былъ моимъ соблазнителемъ. А эти лондонскія дамы, съ которыми — помните? — онъ познакомилъ насъ, — вѣдь это были просто потерянныя женщины изъ города, привезенныя имъ для того, чтобы безъ всякаго стыда и жалости заманить насъ въ Лондонъ. И это непремѣнно удалось бы имъ, если бы мистеръ Борчель не написалъ къ нимъ письма, которое всѣ мы читали и приняли тогда на свой счетъ, тогда какъ онъ всѣ свои упреки обращалъ къ нимъ, а вовсе не къ намъ. Я вотъ чего не понимаю: какъ могъ онъ оказать на нихъ такое вліяніе, что онѣ его послушались и уѣхали? А только я увѣрена, что онъ всегда былъ намъ самымъ горячимъ и преданнымъ другомъ.
— Ты изумляешь меня, милая! воскликнулъ я. — Такъ, значитъ, мои первоначальныя подозрѣнія были вполнѣ основательны и мистеръ Торнчиль оказался самымъ низкимъ человѣкомъ! И все-таки онъ восторжествуетъ надъ нами, потому что онъ богатъ, а мы — бѣдны. Но скажи, дитя мое, какими чарами онъ могъ заставить тебя забыть и полученное тобою воспитаніе, и твою собственную чистую и добрую натуру?
— Весь его успѣхъ основанъ на томъ, отвѣчала она, — что я стремилась его сдѣлать счастливымъ, а о себѣ не думала. Я знаю, что церемонія нашего тайнаго бракосочетанія, совершенная католическимъ священникомъ, ни къ чему не обязываетъ его, и что мнѣ придется довѣриться единственно его чести.
— Какъ! воскликнулъ я:- такъ вы точно были обвѣнчаны рукоположеннымъ священникомъ?
— Формально обвѣнчаны, сэръ, отвѣчала она, — но только мы оба дали клятву не разглашать его имени.
— Такъ дай же еще разъ обнять тебя, моя дорогая! Теперь мнѣ въ тысячу разъ легче, потому что я знаю, что ты его законная жена. Послѣ этого ужъ ничто въ мірѣ не можетъ ослабить святости вашего союза.
— Увы, папа, возразила она, — вы еще не знаете, что это за подлый человѣкъ! Онъ уже былъ женатъ, и этотъ же самый священникъ разъ шесть или восемь вѣнчалъ его съ такими же несчастными, какъ я, и всѣхъ ихъ онъ обманывалъ и бросалъ.
— Ого, вотъ какъ! воскликнулъ я:- такъ этого священника слѣдуетъ повѣсить и завтра же мы съ тобой пойдемъ подавать на него жалобу.
— А хорошо ли это будетъ, сказала она, — когда я дала клятву не выдавать его?
