Первым делом оттащил подальше от начинающей пузыриться краской двери людей. Само собой, тащил их в зону, недоступную для камер наблюдения. Рубашка была смочена специальным смывочным составом. Давыдов снял её, старательно вытер с лица грим и вывернул наизнанку — разудалая игра попугайчиков сменилась унылыми серыми тонами.
Ударила сирена пожарной тревоги. Из-под двери комнаты, в которой вовсю бушевал пожар, повалили клубы дыма. Коридор быстро заполнялся удушливым сизым туманом. Вместо запланированных пяти минут прошло восемь, а пожарных всё не было.
«И где? — Семён с беспокойством посмотрел на лежащих у его ног людей. — Мне что, самому их выносить?»
Приближающийся грохот кованых сапог подсказал, что свобода уже близко. И действительно: в коридор ворвались медные каски. Давыдову сунули в руки респиратор и грубо толкнули в сторону выхода.
Прижимая респиратор к лицу и набросив рубашку на голову, наёмник пробежал под видеокамерами к вестибюлю и там вздохнул с облегчением: огромный холл был забит спешащими к выходу людьми.
Все двери оказались открытыми, а турникеты отключены. Эвакуация шла полным ходом, и фокус со сканированием кодов доступа оказался лишним. «Импровизация может оказаться лучше домашней заготовки, но хорошо импровизируется, только если есть домашняя заготовка», — философски заметил Давыдов, степенно шагая по тротуару. Флаер ждал его тремя кварталами дальше по улице, и это устраивало наёмника. Он сам задал такую программу автопилоту. «Подальше от любопытных глаз и камер… кроме того, мешать пожарным парковаться возле горящего здания могут только идиоты…»
Он улыбнулся мыслям добропорядочного гражданина, сел в машину и включил программу возвращения к посёлку Зелёный Мыс.
* * *
— Командир!
Этот голос Семён узнал бы среди миллиона ревущих глоток на финальном матче кубка Галактики.
— Иди к нам, командир! Бери азимут!
Немедленно осветился столик: трое мужчин и женщина.
«Беля опять деваху подцепил!» — Давыдов почувствовал прилив сил. Неловкость, с которой он вошёл в зал, исчезла без остатка. В конце концов, у каждого свои черви в голове. Он не может отказаться от случайного заработка даже в праздник. Черных — спортсмен на всю голову, Штолик со своим осточертевшим «штоли» и Беля — бабник-экстремал: без женского общества не может обойтись даже на встречах, на которых слабому полу вход категорически запрещён.
Семён махнул рукой в ответ и начал осторожно пробираться к освещённому столику. Кто-то дружески хлопал по плечу, кто-то с восторгом восклицал: «Майор! Сухарям больше, чем почтение!» Давыдов отвечал на приветствия, крепко пожимая твёрдые руки, кричал в ответ что-то неловкое и большей частью невпопад. Но даже в этой суматохе взгляд привычно просеивал движения теней, отблески металла, звуки и запахи. Поэтому когда к плечу приблизился кулак, а не раскрытая ладонь, Давыдов действовал решительно и жёстко: удар по запястью, уход с плоскости атаки и залом локтя до характерного хруста смещённого сустава.
Тёмный зал немедленно озарился ярким светом. Десантура приветствовала успех офицера одобрительным свистом и аплодисментами.
Давыдов в сердцах сплюнул, пробился, наконец, к «своему» столику и осторожно присел в предложенное кресло. Настроение испортилось. И даже лица фронтовых товарищей не смогли его сразу успокоить.
— Пацаны!
Перевозбуждение от несостоявшейся схватки слилось в противную дрожь конечностей. Он поискал взглядом, что бы для «разрядки» сломать, но увидел только спарринг-андроида, придерживающего правую руку. Его уже выводили из зала.
— Я была уверена, что такое невозможно, — обратилась к нему девушка, — как вы его разглядели?
Давыдов онемел: за столом сидела старшина штурмовиков! Лёгкий макияж и свободная от берета причёска сильно изменили её лицо — старшина казалась моложе и приветливее. Но это была она: в знакомой форме полицейского. И с этим фактом нужно было срочно что-то делать.
Видя недовольное лицо Семёна, Беля поспешил с разъяснениями:
— Ирина, из местных. Полицейский. Они кого-то ждут. Я и пригласил… Не стоять же ей в подворотне?
— Наслышана о ваших подвигах, — уважительно сказала Ирина.
Давыдов покачал головой. Это были не те слова, которые могли его успокоить. А из уст полицейского, поймавшего его на «горячем», фраза звучала обвинительным приговором. Чувствуя, что молчание может подозрительно затянуться, сказал первое, что пришло в голову.
— Прошёл слух, бойцы, что вас теперь возят на автобусе. В заслуженные пенсионеры записались?
Ответил Беля:
— Почему «возят»? Мы сами приехали! Отрабатывали учебный захват гражданского транспорта!
Все засмеялись, а Черных с увлечением рассказал, как укладывал на заднем ряду связанного водителя:
— Я ему кричу: лежи спокойно, гражданин! У меня справка о невменяемости. Я контужен на всю голову. Инвалид войны!
Судя по вежливым улыбкам, история звучала не в первый раз, поэтому Давыдов не стал слушать до конца:
— На самом деле оказали парню большую услугу: профсоюз запрещает водителям работу по выходным дням.
— Вот как? — удивился Беля. — То-то мне показалось подозрительным, как легко он сдался.
Вновь выключили свет. В зал вошёл ещё один опоздавший, которому в порядке штрафного предстояло сломать руку андроиду или опозориться перед однополчанами.
— Испугался, что ли? Подумал, что обратно повезёт нас пьяными, и мы станем сводить с ним счёты? — посвёркивая в темноте зубом, предположил Штолик.
Засмеялись даже за соседним столиком, но Ирина нахмурилась:
— Вы полагаете, что сводить счёты с водителем — это смешно?
— Пьяный десантник — это смешно, — пояснил причину смеха Черных. — Бусидо — это стопроцентная отдача и постоянная готовность. У вас в бокале — гранатовый сок, верно?
— Я на службе, — будто оправдываясь, сказала Ирина.
— И мы на службе. Всегда. Мы каждую минуту готовы к выполнению любой задачи. Путь воина: «Никто, кроме нас»!..
Зал грохнул аплодисментами. Но через секунду выяснилось, что причиной восторга был не тысячелетней давности девиз: под пылающими люстрами черноволосый крепыш с негодованием показывал кому-то кулак. Рядом с ним, со свёрнутой к плечу головой, стоял андроид.
— В прошлом году «штрафные» были проще, — с ледяным спокойствием заметил Семён. Он никак не мог прийти в себя от лёгкости, с которой полиция на него вышла. — И не такими жестокими.
— Это когда опоздавших на куриные яйца сажали, что ли? — хохотнул Штолик.
— То ещё было зрелище! — кивнул Беля и пододвинулся ближе к Ирине: — Видела бы ты, как они подскакивали, когда ягодицами чувствовали «чужой» рельеф.
Давыдов обратил внимание, что Ирина не отшатнулась от Бели. Напротив, чуть повернулась в его сторону.
— Разве такое возможно? — удивилась она. — Если садишься, то из положения, когда фактически сидишь, подпрыгнуть нельзя. Анатомию никто не отменял.
— Уверяю вас, девушка, — заважничал Черных. — Наша подготовка отменяет не только анатомию.
— Ага, — пробурчал Беля, недовольный его вмешательством. — Память она тоже отшибает. Не забыл, как всё время путался в сумках, подсумках и карманах?
«Она же не видела моего лица! — с нарастающим беспокойством размышлял Давыдов. — Задержание не оформляли, сразу повели в техотдел. А я-то старался — потерял лишний час на орбите, наращивал левый эпителий на подушечки пальцев».
— У меня с амуницией тоже были проблемы, — поддержал Чёрного Семён. — Два месяца учил: где что лежит. И всё равно, как начало швырять батутом плюс вентилятор бокового сноса, только с третьей попытки отыскал запасную обойму. По точности стрельбы норматив сдал, а время просрал. Едва не дембельнули…
Парни сделали укоризненные лица, но девушка только улыбнулась и пригубила бокал с тёмно-красным напитком.
«Кажется, получилось, — перевёл дух Давыдов, — ничто так не греет обстановку, как хамское поведение командира».
Ему на «помощь» пришёл Штолик:
— Рассказать, что ли, как Меля сфоткался с генералом для дембельского альбома?
— С Амбой? Не может быть! — почти одновременно воскликнули Черных с Белей.
— Я слышал эту историю, — кивнул Давыдов. — Рассказывай.
— Меля замаскировал в кустах камеру, включил запись и вышел навстречу генералу. Честь, само собой, не отдал. Амба останавливает и давай мозги лечить. А потом из всего видеоряда Меля вытащил несколько кадров, на которых генерал с ним чуть ли не целуется. Вот артист был! Нарочно так изгибался и поворачивался, чтоб при съёмке получалось естественней…
— Так вот оно в чём дело, — протянул Черных. — А я-то думаю, почему он всю ночь фонарному столбу честь отдавал? У нас марш-бросок «земля в иллюминаторе», а этот, значит, на лёгкий труд пристроился? Да. Меле всегда везло.
