Тибо зажег лампу и поставил ее на стол. Потом собрал в кучку головешки в очаге, бросил на них стружки и развел огонь, отблеск которого, как он надеялся, заставит волков спасаться бегством.
Но волки Тибо, без сомнения, были волками особенными, привычными к пламени.
Они не сдвинулись с облюбованных ими мест.
При первых проблесках зари Тибо, которому волнение так и не позволило заснуть, смог их увидеть и пересчитать.
Казалось, что они, как и накануне, чего-то ждали: одни сидели, другие лежали, третьи дремали, а некоторые прохаживались как часовые.
Но когда последняя звезда утонула в потоках пурпурного света с востока и растворилась в нем, все волки разом встали и, заунывно взвыв, как это делают ночные звери при наступлении дня, разошлись в разные стороны.
Когда волки исчезли, Тибо принялся размышлять над неудачами вчерашнего дня.
Как случилось, что красавица мельничиха предпочла его двоюродного брата Ландри?
Разве он уже не был прежним красавцем Тибо, или что-то в его внешности изменилось не в его пользу?
У Тибо был только один способ проверить это: взглянуть в зеркало.
Он взял стоявший на камине кусочек зеркала и, лукаво улыбаясь, подошел ближе к свету.
Но, увидев в зеркале свое отражение, башмачник вскрикнул от изумления и оцепенел.
Он-то был прежним красавцем Тибо, но один красный волос из-за опрометчиво высказанных им желаний превратился в целую прядь, блеск которой мог соперничать с ярким огнем очага.
На лбу у Тибо выступил холодный пот.
Зная, что абсолютно бесполезно пытаться вырвать или срезать проклятые волосы, он решил смириться с тем, что произошло, и впредь загадывать как можно меньше желаний.
Речь шла о том, чтобы избавиться от всех честолюбивых мыслей, которые приводили к столь печальному результату, и снова заняться своей работой.
Тибо попробовал так и поступить. Но к прежнему делу сердце уже не лежало.
Он тщетно пытался воскресить в памяти рождественские мелодии, которые напевал в добрые времена, когда бук и береза так легко принимали под его рукой нужную форму. И за целый день едва притронулся к инструментам.
Тибо спрашивал себя: разве не печально, что, работая в поте лица, можно обеспечить лишь нищенское, безрадостное существование, тогда как, правильно управляя своими желаниями, так легко добиться счастья?
Возможность как-то сдобрить скудную еду уже не радовала его, как прежде; почувствовав голод, он с отвращением сжевал кусок черного хлеба, а зависть, которая до сих пор выражалась лишь в смутном стремлении к благополучию, постепенно превращалась в глубине его сердца в глухую и жестокую ярость, заставлявшую ненавидеть ближнего.
Но каким бы длинным ни казался этот день, он завершился, как и все другие.
С наступлением сумерек Тибо оставил верстак, уселся на самодельной деревянной скамье перед дверью и предался мрачным размышлениям.
Как только сумерки стали сгущаться, из леса вышел волк и, как и прежде, улегся на некотором расстоянии от хижины.
За этим волком пришел второй, за вторым – третий, а потом и вся стая, которая заняла свой пост, как и в предыдущую ночь.
Когда появился третий волк, башмачник вернулся в хижину.
Тибо забаррикадировался так же тщательно, как и накануне. Но опечален и обескуражен он был куда больше, чем вчера. К тому же у него уже не осталось сил бодрствовать.
Тибо разжег огонь, набросав достаточно дров, чтобы он горел всю ночь, лег на кровать и заснул.
Когда он проснулся, было совсем светло.
Солнце на две трети поднялось над горизонтом. Его лучи пробегали по трепещущим желтеющим листочкам деревьев и кустарника, окрашивая их в тысячи золотых и багряных оттенков.
Башмачник подбежал к окну.
Волки исчезли. Только по следам на влажной от росы траве можно было увидеть места, которые они занимали ночью.
Вечером волки вновь собрались у жилища Тибо, который мало-помалу стал привыкать к их присутствию.
Ему пришло в голову, что, вероятно, отношения с большим черным волком вызвали к нему некоторую симпатию у этих зверей, и он решил проверить, каковы их намерения.
Засунув за пояс остро наточенный кривой нож, взяв в руки тяжелую рогатину, башмачник открыл дверь и решительно направился к стае.
Но, к великому удивлению Тибо, вместо того чтобы наброситься на него, волки завиляли хвостами, как увидевшие хозяина собаки.
Они столь ярко выражали дружеские чувства, что он подошел и положил руку на спину одному из них, и тот не только позволил это сделать, но и всячески показал, что ему это очень нравится.
– Ох-ох-ох! – пробормотал Тибо, воображение которого не знало пределов. – Если покорность зверушек соответствует их любезности, то я владелец своры, какой никогда не было у сеньора Жана. И отныне, как только мне заблагорассудится, у меня тут же будет любая дичь.
Тибо не успел договорить, как четверо самых сильных и проворных волков отделились от остальных и скрылись в лесу.
Через несколько мгновений вой огласил лесосеку, а не прошло и получаса, как один из волков появился, волоча красавицу косулю, за которой по зеленой траве тянулся кровавый след.
Косуля была положена к ногам башмачника. Он пришел в восторг оттого, что его желания не только исполняются, но и упреждаются, разделал животное и каждому волку дал его долю, оставив себе часть спины и два задних окорока.
Затем королевским жестом, который свидетельствовал о том, что он уже вошел в роль, Тибо отпустил волков до завтра.
На следующий день, едва взошло солнце, он отправился в Виллер-Коттре, где трактирщик избавил его от этих двух окороков за целых два экю. На следующий день башмачник принес тому же трактирщику половину кабана и стал одним из его постоянных поставщиков.
Войдя во вкус этих сделок, Тибо целые дни проводил в городе, часто посещал кабаре и уже не делал сабо.
Некоторые были не прочь подтрунить над прядью его красных волос, которые, хотя и тщательно прикрытые другими волосами, всегда находили возможность выбраться наружу, но Тибо ясно дал понять, что не потерпит насмешек над своим столь незначительным уродством.
Вскоре случаю стало угодно, чтобы герцог Орлеанский и госпожа де Монтессон провели несколько дней в Виллер-Коттре. И это превратилось в новое испытание для непомерного честолюбия Тибо.
Все прекрасные дамы и молодые вельможи из соседних замков – Монбретон, Монтескью, Курваль – собрались в Виллер-Коттре. Дамы в самых богатых нарядах, молодые вельможи в самых элегантных костюмах.
Охотничий рог сеньора Жана звучал в лесах громче обычного.
Словно восхитительное видение, на чудесных английских лошадях проносились стройные амазонки и всадники в изысканных красных охотничьих костюмах, обшитых золотым галуном. Они были подобны вспышкам пламени, летящим сквозь мрачные и густые лесные заросли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
