на съемочной площадке. Ничего такого, с чем бы ты ни справилась, – пообещала Жанна и посмотрела на часы. – Дорогая, у тебя десять минут на сборы. Оденься и выходи. И паспорт не забудь взять.
– Как, прямо сейчас?!
Глаза Жанны потемнели, и она подтвердила с застывшей улыбкой:
– Именно сейчас.
– Но… дети ведь останутся одни!
Девушка пожала плечами – было видно, что она сдерживает себя из последних сил. Она решила сменить тактику:
– Хорошо. Видимо, придется искать другие варианты. Я думала, тебе нужны эти деньги.
Она уже взялась за ручку двери автомобиля, как Ирина вскрикнула:
– Постой! Я согласна!
Жанна усмехнулась краем рта.
Ирина плохо помнила, как, спотыкаясь и то и дело поправляя слетавшие тапки, влетела обратно в дом. Как стала судорожно перебирать в шкафу вещи, чтобы переодеться в более-менее приличную одежду. А это, учитывая ее огромный живот, было непросто. Как кинулась на кухню и выключила плиту – с недоваренным супом она уж как-нибудь потом разберется. Как отрывисто объясняла детям, что несколько часов им придется провести одним и старшим назначается Рома…
Напоследок Аня, видя, как мама заспешила к выходу, разразилась горьким плачем. Выронив все игрушки, ее трехлетняя дочка стояла в коридоре, размазывая слезы по покрасневшему личику. И этот плач был хуже всего, он вонзился в спину Ирины раскаленной спицей, и ей пришлось приложить все свои усилия, чтобы не обернуться и выдавить очередную успокаивающую улыбку. Рома вышел в прихожую. У него было хмурое, насупленное лицо. Он ничего не сказал, но взгляд сына и слегка подрагивающие губы были красноречивей любых слов, и Ирина, проглотив подступивший к горлу комок, выскочила наружу. Конверт с деньгами она на всякий случай прихватила с собой. Женщина уселась на заднее сиденье черного автомобиля, и он тронулся с места.
– Молодец, Ириша, – похвалила Жанна.
Водитель, жилистый парень лет двадцати, хихикнул. Ирина неуверенно улыбнулась.
Больше своих детей она не видела.
* * *
Алексей разлепил глаза, когда часы показывали 5:42.
«Подъема не было», – тут же проскользнула мысль в сознании. Да, верно. С тех пор как «выпилилась». Ах, этот чертов распорядок дня, приклеенный на каждом ведерке из-под воздушной кукурузы, похоже, больше не действовал. Это одновременно и радовало, и вызывало неосознанный страх. Плюсы налицо – теперь не нужно вскакивать спозаранку, как пионеры на «Зарницу». Возможно, прекратятся и эти бесконечные показы «Седой ночи», тошнотворные кадры которых мерцают перед его глазами даже тогда, когда Алексей пытается заснуть.
Из минусов Балашова больше всего тревожил вопрос питания. А что, если на этом все и закончится?! А вдруг тот, кто изображал эту пигалицу в нелепом платье с фиолетовыми бантами, и впрямь покончил с собой, оставив их тут подыхать от жажды и голода?! В подобный расклад верилось с трудом, но жизнь полна непредсказуемых вещей, в этом Алексей в свои сорок шесть лет уже успел убедиться. И хотя на третьи изматывающие сутки в плену голод уже основательно вступил в свои права, постоянно давая о себе знать, на пиве с попкорном еще худо-бедно можно было держаться. Что будет, если их лишат и этой скудной пищи?! Если без еды еще можно прожить несколько дней, то без воды к ним очень быстро придет всем известный пушистый зверек.
Алексей с трудом поднялся, миллионы невидимых иголочек пронзили его мышцы, затекшие от жесткого «ложа». Скисшие от застарелого пота носки, которые он, по понятным причинам, не менял уже третий день, противно липли к ступням. Алексей уныло прислушался к яростному урчанию в животе и вздохнул. Ему и в голову не могло прийти, что в его жизни когда-нибудь наступит такой день, когда все его мысли будут заняты только едой.
Еда. Завтрак, обед, ланч, ужин… Жрачка. Грибная пицца. Горячая, только что из духовки, тоненькие ниточки расплавленного сыра соблазнительно тянутся при извлечении треугольного ломтика из одуряюще-ароматного сочного круга… Или жареная картошка по-деревенски, скворчащая на чугунной сковороде, с золотистой корочкой, которую он с таким наслаждением уминал под запеченную форель… А еще… спагетти с томатным соусом, мелко накрошенным сверху сыром и жареными баварскими сардельками – их очень замечательно есть с солеными хрустящими огурчиками…
Образы любимых блюд, нарисованные воображением Алексея, были настолько яркими и впечатляющими, что слюна мгновенно заполнила его рот, и он едва не застонал.
– Лучший способ похудеть… – пробурчал он, направляясь к ведру, от которого резко несло отходами жизнедеятельности. – Это сняться в дерьмовом фильме… И тогда тебя запрут в потайном бункере… не будут кормить и заставят смотреть этот сраный фильм… Твою мать!
Он покосился на свой живот. Несмотря на то что он все еще нависал над ремнем, даже невооруженным глазом было видно, что «трехдневная диета» забрала у Алексея как минимум пару килограммов. А то и больше.
Справив нужду, он застегнул ширинку и огляделся, выискивая ведерки из-под попкорна. Вдруг там осталось немного воздушной кукурузы?!
Однако все попытки найти хоть одно раздутое кукурузное зерно оказались бесплодными. Выпрямившись, Балашов невзначай взглянул на экран. Увиденное не прибавило оптимизма – тело Ах все еще болталось в петле. Лицо мультяшной девочки почернело, руки и ноги покрылись грязно-серыми пятнами. Над головой «повешенной» монотонно кружили мухи.
«Каким нужно быть больным ублюдком, чтобы все это придумать?!» – с закипающей злобой подумал он. Значит, хозяину этого сумасшедшего дома оказалось мало разыграть цирк с повешением мультипликационной девки. Ему нужно было создать эффект полного реализма, и теперь, очевидно, Ах будет гнить у них на глазах…
Алексей вполголоса выругался и отвернулся.
«Может, не надо было голосовать против этой рыжей сучки?» – осведомился внутренний голос, но Балашов оставил этот вопрос без ответа, лишь сплюнул на пол.
Мысли банкира вернулись к Ирине Воробьевой. Той самой беременной дублерше Жанны. Как все-таки получилось, что о ней стало известно?! Ведь о ней знали только они четверо! Значит ли это, что кто-то из них проговорился?!
Алексей Балашов был практичным человеком, реалистом, который считал ниже своего достоинства размениваться на сентиментальную ерунду. А еще он, хоть и носил золотой крестик, в глубине души был махровым атеистом. В его понимании никаких высших сил, карающих по принципу «око за око», нет и быть не может. Все материально, на материальном сидит и материальным погоняет. Но в то же время он четко осознавал, что каждое действие влечет за собой определенные последствия. Алексей не испытывал угрызений совести в связи с событиями на съемочной площадке, происшедшими двадцать пять лет назад. На тот момент то, что происходило, казалось вполне оправданным и закономерным.
Но, судя по всему, это прошлое
