Она направилась к двери.
— Миледи!
— Что, доктор? — Если вы хотите, чтобы ваш маскарад увенчался успехом, почему бы вам не ходить по-мужски?
— Что вы хотите этим сказать?
— Во-первых, вы покачиваете бедрами, а во-вторых, слишком изящно держите руки.
— Правда? Я попробую исправить дело.
Ариадна выпустила поводья и прошлась перед Колином, свесив руки и слегка ссутулив плечи.
— Теперь правильно? — осведомилась она.
— Еще хуже.
Колин подхватил поводья и повел Шареба к противоположному концу коновязи, подальше от кобылы. Сотня метров с оглоблями в руках не послужила ему к пользе: нога, отдохнувшая во время езды, снова начала побаливать.
— Ничего у вас не выйдет, — добавил он через плечо.
— Нет, выйдет! Я научусь ходить по-мужски. Доктор!
Шареб уже не хромает!
— Еще бы он хромал на глазах у восхищенной поклонницы!
Его сарказм остался не замеченным Ариадной, занятой своими мыслями.
— Вот что, доктор, сейчас мы пообедаем не спеша, а Шареб за это время окончательно оправится.
Колин только покачал головой. Он привязал жеребца и последовал за Ариадной к двери, но потом обернулся и бросил скептический взгляд. Шареб тотчас с жалобным видом поднял левую переднюю ногу, чтобы показать, что с ним еще далеко не все в порядке. Увы, он ошибся, потому что началось все с правой ноги.
Колин откровенно усмехнулся. Жеребец, казалось, тотчас понял свою оплошность, потому что опустил ногу и отвернулся.
— Как вы думаете, доктор, ему лучше?
«Лучше и быть не может», — подумал ветеринар, созерцая кобылу, которая успела повернуться к Шаребу крупом, недвусмысленно давая понять, что не прочь познакомиться с ним поближе.
— Не волнуйтесь за него, — только и сказал он все с той же иронией.
Внутри оказалось вполне прилично. Толстые балки перекрытий немного потемнели от времени, но скатерти на столах были чистые, повсюду стояли горшки с цветами, а на стенах висели неплохие гравюры с изображением сцен охоты или скачек. У камина, где пылал огонь, было людно и весело, однако путники уединились, насколько это было возможно, облюбовав стол у бокового окна, откуда просматривалась коновязь. Принесенный обед оказался превосходным: бифштекс с грибами был сочный, хлеб радовал аппетитной корочкой, сыр сочился свежей «слезой», а местный эль, густой и пенистый, был куда вкуснее лондонского. Впрочем, оценить мясо могла лишь Ариадна, которая и сделала заказ. Колин не прикоснулся к своей порции бифштекса.
— Что это значит, доктор? — наконец спросила она удивленно. — Неужели вам достался жесткий бифштекс?
— Просто я не ем мяса, — смущенно ответил Колин.
— Почему?
— Потому что это мясо недавно было животным. Я все-таки ветеринар, если помните. Но эго не значит, что я осуждаю едящих мясо.
— Ах вот как… — медленно произнесла Ариадна.
К тому времени она уже покончила с обедом, а потом отложила вилку и нож и с минуту внимательно смотрела на Колина.
— Вы самый странный «доктор для животных», какого только мне приходилось встречать.
Он не ответил, отдавая должное превосходному сыру, хлебу и свежей зелени с огорода.
— Я вижу, вы даже не попробовали эль. Плохой из вас англичанин, вот что я скажу.
— Не плохой, а просто трезвый.
— Слишком трезвый.
— Я плохо переношу спиртное, миледи.
— Зато я переношу его превосходно. Будьте любезны, закажите мне еще этого дивного напитка, — с вызовом сказала Ариадна, а когда это было сделано, подняла свой стакан. — За дружбу!
Колин хмыкнул и поддержал тост, подняв ломтик сыра и пучок зелени.
— За дружбу!
Девушка засмеялась и осушила стакан в три глотка, которым позавидовал бы и закоренелый гуляка. Встретив взгляд Колина, она слегка покраснела.
— Хоть вы и не пьете и толком не едите, ваше общество мне по душе, доктор Лорд. Беру назад свои слова, что раскаиваюсь в своем выборе. Я рада, что поняла вас, а если вы выясните, отчего Шареб захромал, я и подавно буду в восторге. Знаете что? Вы ведь все равно не станете есть бифштекс. Отдайте его мне.
Колин приподнял бровь. Ариадна хихикнула.
— Я ведь маскируюсь под мужчину. В числе прочего мне надо и за столом вести себя подобающе — есть и пить за двоих.
Тремя милями дальше в сторону Норфолка Тристан, новый лорд Уэйбурн, сидел за столом на очень похожем постоялом дворе. В руке у него был стакан сидра, но он не столько пил, сколько мрачно разглядывал янтарную жидкость. Подобно беглецам, он устроился поближе к окну. Не то чтобы он надеялся высмотреть на дороге гнедого жеребца (он был уверен, что Ариадна намного его опередила), просто не мог оторвать взгляд от проезжей дороги, разглядывая ее с упорством отчаяния.
Гнедой жеребец.
Это было то, что стояло между процветанием и полным жизненным крахом, это было то, что неумолимо приближало Ариадну к кошмару, о котором она не имела ни малейшего представления.
Память унесла Тристана в тот далекий, но незабываемый день, когда отец впервые взял его на скачки. Да и как можно было забыть сладостный ужас и восторг предвкушения, когда лошади раз за разом проносились мимо под дикий рев толпы. Стук подков сотрясал трибуны, отдавался во всем теле и будоражил душу. Должно быть, именно тогда и закралась в кровь Тристана эта лихорадка скачек — неизлечимая болезнь ипподромов, влекущая туда свою жертву против воли. Отец все понял, потому что, бросив случайный взгляд, вдруг замер и долго пристально вглядывался в лицо сына. Потом, как водится, он прочел лекцию на тему великого соблазна скачек и его пагубного действия на личность.
Тристан, как водится, пропустил все это мимо ушей, тем более что три ставки из четырех принесли ему выигрыш. Он уверовал в свой талант. А отец… что он понимал?!
Время шло. По мере того как Тристан подрастал, он все чаще бывал в Ньюмаркете, а по утрам наблюдал за лошадьми на отцовских пастбищах, пытаясь оценить их стати и возможности. Тогда он понял, что не должен зарывать свой талант в землю.
Годы не остудили лихорадку, и она по-прежнему бесчинствовала в его крови. Он подыскал друзей по интересам, все они были старше и опытнее, но не возражали против его юности и незрелости. Чего ради? Он ведь будущий лорд Уэйбурн. К тому же Тристан рано стал разбираться в лошадях. Мало-помалу жизнь Тристана вошла в приятную колею: он ставил на скачках, иногда выигрывал, иногда нет, потом садился за карточный стол и снова испытывал свою удачу. Оглядываясь назад, он теперь не мог припомнить, когда игра начала оборачиваться против него, когда он начал проигрывать гораздо больше, чем мог себе позволить.
Главное, что однажды он это понял и встревожился.
