class="v"> «Ты соколов своих зарежь
На мясо мне, король!»
Ах, как он соколов любил
За их отважный нрав!
Но съела соколов она,
Лишь перья не сожрав.
«Хочу я пить, я пить хочу,
Питья подай, питья!»
«О леди, все, что есть, тебе
Готов доставить я.
Чего ни пожелаешь ты,
Скажи мне – все твое».
«Ты шкуру конскую зашей,
В нее налей питье».
Он шкуру конскую зашил,
Налил в нее вина —
Все выпила одним глотком
До капельки она.
«Постель мне постели, постель,
Постель мне постели!»
«Тут нет постели, чтоб ее
Тебе не отвели.
На чем ты хочешь почивать —
На сене ль, на плаще ль?»
«Зеленый вереск принеси
И приготовь постель».
И Генри вереску нарвал,
Принес охапку в дом,
Постель устроил на скамье
И застелил плащом.
«Меня женою сделай ты,
Женой, женой, женой!»
«Избави бог, чтоб это все
Произошло со мной!
Избави бог супругом стать
Уродины жены
И ложе брачное делить
С отродьем сатаны!..»[40]
* * *
Увидел утром солнца луч,
Проникнув в дом лесной,
Девицу – чудо красоты —
Меж Генри и стеной.
«Я счастлив! Но надолго ль он,
Прекрасный этот сон?»
Она ответила ему:
«До самой смерти он!
Я волей мачехи моей
Была, как зверь, страшна,
Пока мои желанья ты
Не выполнил сполна!»
Теперь от персонажа средневековой баллады возвращаемся к реальному Генриху. Одно из прозваний, под которым он остался в истории Англии – Законодатель (другие – уже известное читателю Сын Императрицы и Короткий Плащ, или Короткая Мантия – из-за любимого королем типа одежды для верховой езды, он же постоянно был в разъездах по государственным делам; в этом отношении он тоже, как и его супруга, стал законодателем моды, введя короткие анжуйские плащи; прежде знатные нормандцы, в т. ч. в Англии, предпочитали длинные одеяния). Характерно, что некоторые издаваемые им для англичан документы надписываются следующим образом, например: «Это ассиза государя Генриха короля, сына Матильды, в Англии, о заповедном лесе его и охоте, [изданная] по совету и с согласия архиепископов, епископов и баронов, графов и знатных Англии в Вудстоке». Или: «И каждый из них должен дать клятву, что не позднее праздника святого Гилярия будет иметь это оружие и принесет клятву верности государю-королю Генриху, т. е. сыну императрицы Матильды, и будет хранить это оружие для службы ему согласно повелению его и для соблюдения верности государю-королю и его королевству». Этим, конечно, он лишний раз подчеркивает преемственность своей власти над Англией от отца Матильды, Генриха Боклерка, сына Завоевателя, но вместе с тем – и привилегию считаться «сыном императрицы», а не анжуйского графа; интересно, что матрилинейное родословие было характерно, например, для древних критян и ликийцев, но опираться на него в Средневековье, конечно, случай редкостный и довольно занятный. Элеонора была мужу верной помощницей, доныне сохранились многие ее «управленческие» указы, в которых она отдает предписания как от имени короля, так и своего, например: «Приветствую рыцарей и людей, которые держат земли аббатства Абингдон. Приказываю, чтобы вы немедленно и по справедливости оказали Воклену, настоятелю Абингдона, услуги, которые ваши предки оказывали ему во времена наших предков, короля Генриха, деда его величества короля; а если вы этого не сделаете, правосудие короля и мое заставят вас это сделать». Изучая написанные ею хартии и письма, автор обнаружил ее собственное мнение по поводу несовершенства законов, изложенное ею позднее во втором послании к римскому папе Целестину (пер. с англ. – Е. С.): «Отвратительная подлость могущественных – терпится, и некому возмутиться, а сила канонов применяется только по отношению к беднякам. Посему далеко не случайно философ Анахарсис сравнил законы и каноны с паутиной, которая задерживает слабых существ и позволяет пролетать сильным». Другие документы говорят о ней, как о крупной предпринимательнице, наладившей товарооборот обоих частей (французской и английской) гигантского государства, получившего у поздних историков наименования «Анжуйской империи». Нередко супруги разделялись ради целей управления по обе стороны Ла-Манша. Не стоит думать, что туманный Лондон, который королева весьма старательно принялась «подтягивать» до аквитанского уровня (сохранились записи о заказе масла для ламп, новой золотой посуды и т. п., а также о полной и срочной реставрации Вестминстерского дворца, в котором Элеоноре оказалось просто невозможно жить) был единственным средоточием их жизни: Генрих по старой памяти любил возвращаться в Анжу, Элеонора – в Бордо и Пуатье. Не менее важным центром власти был нормандский Руан. На Пасху 1158 г. молодые вдруг решили с блеском и помпой повторить коронационные торжества в Вустере.
Генрих незамедлительно решил заставить французского короля осознать всю мощь своего нового государства и заставил его вернуть часть оккупированных нормандских земель (1158 г.), причем у Людовика и его советников не только хватило мудрости и стыда уступить без вооруженной борьбы. Уступка была одобрена под матримониальный проект, впоследствии реализованный, женитьбы английского принца Генриха на французской принцессе Маргарите (старшей дочери Людовика от Констанции Кастильской). Лондонский двор не без оснований предполагал, что когда-нибудь Генрих-младший благодаря этому браку, пожалуй, сможет объединить оба королевства под одной своей короной – у «бракодела» Людовика же одни дочери рождаются… Это дело блестяще справил новый королевский канцлер, Томас Бекет – талантливейший выходец из народа, большой помощник Генриха во многих его начинаниях… Пока…
Уильям Фиц-Стефен был очевидцем помпезного въезда королевского канцлера, архидиакона Кентерберийского и теперь «по совместительству» еще и свата в Париж, и он оставил интереснейшее описание: «С ним была свита из 200 всадников, рыцарей, клириков, стюардов и камергеров, тяжеловооруженных воинов и оруженосцев из благородных семей, выстроенных согласно чину. И они сами, и все, кто шел с ними, были одеты в совершенно новую праздничную одежду. Он взял с собою 24 костюма… и множество шелковых плащей на подарки, и самые разные пестрые наряды, заграничные меха, портьеры и ковры для гостевой комнаты епископа. В процессии были и гончие, и соколы… и восемь колесниц – каждая запряжена пятью лошадьми шайрской породы. На каждой лошади сидел
